Искатель. 1982. Выпуск №2 - Евгений Габрилович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как же, они сюда прибыли ультрафиолетовые лучи принимать, — съязвил Гурам.
— Потише, потише, братцы, — остановил я самых разговорчивых.
И тут мы услышали необычного тембра и силы звук, похожий на сигнал тревоги.
— Гора кричит, — пояснил Ашот, озабоченно вслушиваясь, — буран будет.
Этого нам еще недоставало… Я приказал готовиться к спуску.
— Нельзя вниз идти, командир, — твердо возразил мне Ашот, — не успеем. Ты посмотри на небо, вон туда… Черное небо. Скоро буран сюда придет. Нельзя идти.
— Совсем сдурел, — поежился Федулов.
— Пещеру надо искать или нишу, — настаивал Ашот, — быстро надо искать.
Внизу тоже, видно, почуяв неладное, всполошились, забегали гитлеровцы.
…Карниз, который мы отыскали, был метров на двадцать ниже вершины — узкая кромка, только ноги поставить. Сверху нависал ледяной козырек. Мы полусидели, тесно прижавшись друг к другу и к скале.
— Шевелите пальцами рук, ног, — тихо приказал я. — Не засыпать. Хочешь жить — контролируй себя. Дежурный контролирует всех. Ну, держитесь, прометеи…
— У него, говорят, хоть огонь был, — успел еще пошутить Гурам.
И налетел шквал.
— Эй, хлопцы, шевелите пальцами, не поддавайтесь! — Мне казалось, что кричу, но застывшие губы шептали едва слышно.
…Сквозь кружащую мглу снега вдруг начала проступать сначала неясно, потом все ярче зелень виноградника, искрящаяся быстрая горная речка, домики, прилепившиеся к скалам. Чернобровая женщина с таким знакомым родным лицом, заслоняя- глаза от солнца рукою, смотрела куда-то вдаль.
— Мама, — прошептал я, — я живой, мама…
— Знаю, сынок, — отвечала она и вновь смотрела туда, где тоненькая девушка легко несла кувшин с водою.
— Ануш! — Рванулся к ней и уже наяву почувствовал, как что-то треснуло. Это лопнула обледеневшая веревка, страховавшая нас.
Я мгновенно очнулся, подался назад, прижался к камню, тяжело дыша. И увидел, что метель стихла и оставила после себя лишь белую пелену, укутавшую все вокруг.
— Кто живой?
Мне никто не ответил.
От страшного отчаяния, что так, ни за что погубил людей, от чувства одиночества, не идущего ни в какое сравнение с физической болью, я вдруг закричал зло и отчаянно. Я ругал и войну, и горы, и немцев, и эту ледяную ловушку: «Мне ведь только двадцать пять! Сегодня, именно сегодня, двадцать пятого…»
— Дернул же вас черт, товарищ старший лейтенант, в такой морозище родиться, — прошептал Гурам.
— Обмыть бы это дело, — хрипло поддержал Вася.
— Спирт есть, — раздался тихий голосок Нюси. Она осторожно вынула из санитарной сумки флягу и протянула стоявшему рядом Левону… Шевельнулся, отряхивая снег, Ашот…
Вскоре мы вновь были на вершине, сверкавшей на солнце. Наши движения были неловкими, замедленными. Лица черны от мороза и ветра. Мы молча смотрели на тропу в немецком тылу, где перед бураном было так оживленно. Немцев не видно, а вдоль дорожки лежали окоченевшие, скрюченные фигурки, которые, дотащив до лагеря ящики со снаряжением, так и не успели спуститься вниз.
Я вглядывался в слабо проступающие из-под снега очертания блиндажей. Отсюда они казались такими близкими, доступными. И главное, там нас никто не ждет. Издали доносилось нестройное пение, звук патефона. У них же сегодня рождество. Перепьются, наверное, по поводу праздника. Лучшего случая, чтобы выполнить план-максимум, и не придумаешь. Если спуститься по противоположной от немцев стороне, где надо и выйдем. Конечно, придется до ночи подождать. При свете дня с нашими силами на них не попрешь открыто.
— А что, очень возможный вариант, — вслух сказал я.
Ребята замолкли в ожидании моего решения.
— Будем спускаться, — сказал я, — и так подзадержались малость.
— Склизко, — взглянув на склон, поежился Федулов.
И хотя склон, по которому мы теперь шли вниз, был более пологим, чем тот, нависший над немецкими позициями, ноги скользили, непослушные руки не могли ухватиться за обжигающий камень, глаза слезились. О связке нечего было и думать. Обледеневшая веревка рвалась от небольшого напряжения.
Когда до цели оставалось совсем, немного, случилось несчастье. Рухнул вниз, увлекая за собою камни, Вася-сибиряк. Он лежал, распластавшись, у подошвы горы. Первой добралась до Васи Нюся. Приподняла его окровавленную голову, стала обматывать бинтом.
— Живой он, дышит. — Нюся склонилась над солдатом, шептала ему ласковые, ободряющие слова.
— Я его быстро к нашим доставлю. Нельзя за вами тащить, замерзнет…
Легко сказать, доставлю. Ей, малышке, громадного Васю и с места трудно сдвинуть. Я скользнул взглядом по напряженным лицам, кого выделить Нюсе в помощь? Левом? От него пользы в этом деле немного. Все возьмет на себя. Вначале погорячится, а потом выбьется из сил. Как бы не пришлось Нюсе в конце пути волочь двоих…
— Рядовой Челидзе, вместе с санинструктором доставите раненого.
— Почему я? — возмутился Гурам.
— Не надо, я сама, — в ту же секунду возразила Нюся. — Вас и так мало.
Но приказы командиру менять негоже. Я передал Гураму планшет с картой:
— Доложите Гаевому обстановку. Скажите: пусть ждут нас завтра… с «языком».
Нюся не стала прощаться с Левоном. Лишь издали посмотрела на него долгим взглядом и взялась за край плащ-палатки, на которую уложили раненого.
— Лес шумит, — вдруг ясно, отчетливо в бреду сказал Вася. — Слышь, тайга говорит…
8
В сером небе, где-то вдали, над четким профилем гор, взлетели ракеты. Потом еще… О чем-то переговаривались немецкие посты. Мы лежали, зарывшись в еще не замутненный снег. Уже рассвело, и неподалеку стало заметно темное пятно. Я дал знак Левону и Федулову оставаться на месте, а сам вместе с Ашотом подполз поближе. Вдруг пятно качнулось. Из-за отворившейся двери блиндажа, окутанный клубами пара, вывалился здоровенный немец и саперной лопаткой начал расчищать тропинку, спокойно насвистывая песенку «Розамунда».
До немца было всего несколько шагов, и он все сокращал расстояние. Вот между нами осталась лишь узенькая снежная перемычка. Миг — и на полуслове оборвалась песенка. Дежурный торчал головою в сугробе. Ашот метнулся по снежному коридору, перерезал финкой красный телефонный провод, тянувшийся к другим блиндажам.
В землянку мы ворвались так стремительно, что обитатели не успели подхватиться с нар. Я полоснул автоматной очередью. Ашот быстро и точно работал финкой. Когда дело дошло до последнего, крупного, белобрысого обер-лейтенанта, Ашот бросился на него плашмя. Прижал к камням и стал засовывать в рот тряпку. Я скрутил руки немца веревкой, и мы потащили «языка» по снежному коридору туда, где притаились свои.