Адресованное послание - Сергей Жулей

Выбора у него не оставалось. Они обогнули отель и вышли к его заднему фасаду. Как он и рассчитывал, дверь лестничной клетки для персонала была не заперта.

Комната в её присутствии как-то странно потускнела, хотя до этого казалась вполне приличной. Он показал ей, где висит свежее полотенце, но она сначала подсела к телефону.

– Номер телефона совпадает с номером комнаты?

– По-моему, да.

Трубку сняли с третьего или четвертого звонка.

– Да, это я… Нет, как видишь… Это не важно… Завтра… Нет, только завтра. Ложись спать и не пей больше.

Она положила трубку.

Подождав, когда она уйдёт в душ, он заказал по телефону ужин на двоих в номер и вышел на балкон. Южное небо всегда завораживало его. В отличие от северного, где почти к каждому созвездию булавками греков были пришпилены определённые истории, оно давало больший простор для творчества.

5

Послышался стук в дверь: принесли ужин. Душ шипел, как рассерженный кот. Похоже, из него выжимали всё, что было возможно. Он откупорил бутылку вина и поставил её на стол «подышать». Снова вышел на балкон. Небо затягивалось плотной серой тканью. Впереди над морем начинался дождь.

Кот перестал шипеть. Слышались частые шлепки капель. «Как от пролитого молока со стола», – подумал он.

Халат её почти не портил, как, впрочем, и припухшие глаза.

– Ты плакала? – он перешёл на «ты» совершенно неожиданно для себя.

– Да.

– Обо всём сразу?

– Наверное, обо всём сразу.

– Принесли ужин, – он махнул рукой в сторону стола.

– Угу, – кивнула она. Потом подошла к нему. Скорее уцепилась, чем обняла его, и, уткнувшись в ключицу, прошептала: – Согрей меня… Пожалуйста.

Он обнял её. Спина под ладонями дрожала, но это не было дрожью желания.

– Подожди немножко.

Он выключил свет, быстро разделся сам, затем осторожно снял с неё халат и, отбросив угол одеяла, уложил её в постель. Потом лёг сам.

Её кожа после душа казалась горячей оболочкой, обтягивающей каркас тела. Но внутри каркаса явственно ощущался ледяной столбик. Дрожь брала начало именно там. Он обнял её, положил ладони на активные точки позвоночника и «включил» их, передавая импульс расслабления и комфорта. Дрожь постепенно проходила. Она потёрлась носом о его подбородок и глубоко вздохнула. «Как котёнок», – подумал он.

– Ну, уж скорее – кошечка, – усмехнулся Нор. – И что думаешь делать дальше?

– Я эту кашу не заваривал.

Дождь, пришедший с моря, натолкнулся по пути на отель и принялся облизывать его со всех сторон своим мокрым тысячеструйным языком.

Скосив глаза, он обнаружил, что она уже спала. Губы, будто специально, были слегка распахнуты. Он перевёл взгляд на провал балкона. Через несколько минут переплёт окна дрогнул и начал расплываться…

* * *

Он шёл по широкой степной дороге, среди сочных высоких трав. Дорога была доведена до твёрдости камня временем и теми, кто прошёл здесь раньше. Он шёл один. Местность казалась странно знакомой, хотя он мог поклясться, что никогда не был здесь. Странно было и то, что трава оставалась абсолютно неподвижной. Тёмно-зелёная сочность не привлекла к себе ни одного насекомого. Полное безмолвие царило вокруг.

За очередным поворотом дорога круто пошла вниз к реке. Трава сменилась светлой песочной россыпью. Клочья тумана поползли снизу навстречу, однако сырости не чувствовалось. По мере приближения к реке туман становился гуще; в нём угадывался узкий мостик без перил, переброшенный через реку, но его очертания размывались недалеко от берега. Ему было нужно на ту сторону.

Он уже занёс ногу, чтобы ступить на мост, как что-то, справа от моста, привлекло его внимание.

Женщина, которая его любила, шла к нему сквозь туман, протянув руки. В отличие от него, легко скользящего по песку, она шла с трудом, будто преодолевая течение. Его неудержимо влекло на ту сторону, но в лице её было столько муки, что он остановился в нерешительности. После минутной заминки он всё-таки повернулся в сторону моста, но она уже была рядом и взяла его за руку. И повела за собой, прочь от реки.

…Туман рассеялся. Он лежал на низком широком ложе в большой светлой комнате. Судя по убранству, на женской половине дома замужней женщины.

Женщина, которая его любила, сидела на полу у его изголовья. Он кричал, что убьёт её; кричал, что она заставила его потерять лицо; кричал, что его имя теперь будут произносить с презрением.

Она улыбалась. На самом деле – он еле слышно шептал что-то. Грудь и живот его были рассечены. Руки бессильно лежали вдоль туловища. Но повязки с лечебными травами были наложены искусно и вовремя. Он будет жить.

Она знала цену своего действительного, а не вымышленного им преступления. Гонец уже отправился к хозяину дома с докладом о том, что жена в его отсутствие принимает в доме другого мужчину. И тот поспешит с возвращением. Но до вечера в доме уже никого не будет.

Женщина, которая его любила, вышла из комнаты. Но на её месте остался солнечный зайчик. Посланец небесного светила, вопреки всем известным законам, легко перемещался в воздухе по своему усмотрению.

Вот он спустился к нему на щеку, на мгновение задержался там, потом спустился по шее на грудь. Заскользил по груди и животу. Боль под повязками уходила. Вместо неё из глубины поднималось состояние блаженной истомы, лёгкости, силы и забытого желания…

* * *

Он открыл глаза. Её губы невесомо скользили по его телу. Нарастающая тёплая волна повторяла траекторию их движения.

И он потянулся навстречу этим губам.

Дождь, сплошной чащей вставший за окном, отделял их от всего остального мира. Время от времени ветер с помощью молнии отламывал от чащи отдельные прутья и через открытую балконную дверь забрасывал в комнату, где они разбивались на отдельные фонтанчики, которые, подпрыгивая, добирались до ножки кровати и укладывались возле неё водяными змейками. Кто-то огромный снаружи, из такой же огромной, как сам, бочки высыпал булыжники, и они с грохотом падали где-то неподалёку…

Она выгибалась всем телом, то притягивая, то отталкивая его с неимоверной силой. В её движениях не было никакого видимого ритма, а одно только непреодолимое желание волны разбежаться и с размаху разбиться о береговой утёс. И когда утёс, уступивший этой нечеловеческой жажде (одновременно и жизни, и смерти), уже не мог, казалось, противостоять стихии, – белый крик – «а-а-а-а-а-а-а!..» – вырвался и заметался над морем, ударяясь о береговые скалы, и, постепенно теряя силу, опустился и закачался на волнах.

– На том месте, на берегу, вы были раньше вдвоём?

– Вдвоём.

– А теперь?

– Теперь нет.

– Но она где-то