Въ двѣнадцатомъ часу - Фридрих Шпильгаген

Всѣ эти открытія были сдѣланы Свеномъ во время медленнаго восхожденія на гору. Онъ съумѣлъ устроить такъ, что былъ въ числѣ послѣднихъ, для того чтобъ безнаказанно производить свои наблюденія надъ мистрисъ Дургамъ. Она же при началѣ прогулки была въ числѣ передовыхъ, но немного времени прошло, и она присоединилась ко второй групѣ; тутъ оказался чудесный видъ направо за рѣкой, которымъ ей хотѣлось полюбоваться, между тѣмъ какъ ея спутники пошли впередъ, и тогда ей поневолѣ пришлось примкнуть къ третьей и послѣдней групѣ, въ которой совершенно случайно оказался и Свенъ. А такъ какъ они вдвоемъ больше всѣхъ остальныхъ имѣли понятіе о живописныхъ красотахъ природы, то ничего мудренаго не было, что они чаще другихъ останавливались, чтобъ полюбоваться то далекимъ ландшафтомъ, то близкими зубчатыми утесами — и словомъ, они очень скоро отстали отъ другихъ.

— Мы одни остались, замѣтила мистрисъ Дургамъ.

— Ускоримъ немного шаги, такъ и догонимъ другихъ, возразилъ Свенъ.

— Если васъ такъ же мало, какъ и меня, интересуетъ это общество, то останемся при настоящемъ темпѣ.

— Интересуюсь ли я этимъ обществомъ? Нисколько, но думаю, что для васъ совсѣмъ иное... а иначе къ чему бы вы дѣлали себѣ такое принужденіе?

— Это капризъ мистера Дургама. Онъ вообразилъ себѣ теперь, что уединеніе вселяетъ въ меня ипохондрію. Вслѣдствіе этой новой причуды онъ приглашаете всѣхъ, кто только изъявитъ желаніе быть приглашеннымъ Кстати, мнѣ вчера уже хотѣлось васъ спросить, какой счастливый случай привелъ васъ въ нашъ домъ?

— Именно случай, Отвѣчалъ Свенъ: — и случайнѣе этого случая нельзя ничего придумать.

Онъ разсказалъ приключеніе, поводомъ къ которому было легкомысліе Бенно. Не забылъ онъ передать и то впечатлѣніе, которое произвелъ на него ея портретъ.

— Во всю жизнь не видалъ я другой картины, которая такъ глубоко взволновала, бы мою душу.

— Да, сказала Корнелія: — это необыкновенная живопись; мнѣ иногда самой стращно становится предъ нею. Хотѣлось бы мнѣ знать, неужели я когда-нибудь похожа на нее?

— Еще вчера вы имѣли поразительное сходство съ нею — правда, на одну минуту и именно въ то время, какъ я читалъ стихи Эдгара Поэ.

— А знаете ли, эти стихи такъ же пугаютъ меня, какъ и эта картина, которую я почти не признаю за свой портретъ. Отчего это происходитъ? Вѣдь стихи эти такъ хороши!

— Да, это красота заходящаго солнца надъ кладбищемъ съ обвалившимися крестами и мохомъ обросшими плитами; это красота дѣвушки, черные глаза которой блистаютъ такимъ свѣтомъ, который слишкомъ очарователенъ для этого матеріальнаго міра. Однимъ словомъ, это красота Смерти — и полное энергичное чувство жизни ужасается такой красоты.

— Но я ненавижу жизнь... Куда же ведетъ эта тропинка, вотъ та, что направо отъ дороги идетъ по каменной стѣнѣ крутого утеса?

— И эта тропинка таже идетъ на вершину, но она доступна только для тѣхъ, кто не подверженъ головокруженію.

— Такъ пойдемъ и мы по этой тропйнкѣ.

— Ни за что на свѣтѣ!

— Неужели вы думаете, что я могла бы жизнь ненавидѣть, еслибъ боялась смерти? Идемте.

Мистрисъ Дургамъ пошла впередъ по узенькой тропинкѣ. Надъ ихъ головами высилась отвѣсная скала, подъ ихъ ногами скала шла отвѣсною стѣною на нѣсколько сотъ футъ глубины. Въ прежніе годы Свенъ часто тутъ ходилъ и никогда не примѣчалъ въ себѣ ни малѣйшихъ признаковъ головокруженія; теперь же грудь его сжималась невыразимымъ страхомъ, не за себя, но за прекрасное, дивное созданіе, которое въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него ступало легкою и отважною ногой по разбросаннымъ каменьямъ, изъ которыхъ каждый отдѣльно могъ бы увлечь въ бездну. Когда эта опасная тропинка до половины была пройдена, мистрисъ Дургамъ обернулась къ нему.

— Какъ вы блѣдны, господинъ фон-Тиссовъ! сказала она и на ея губахъ мелькнула насмѣшливая улыбка: — неужели вы боитесь?

— За себя? Нѣтъ. Но вы знаете, что всякая опасность, которую съ непреклоннымъ мужествомъ выносишь, становится страшна, когда видишь, кто ей подвергается...

— Ну кто же?

— Прошу васъ, идите впередъ. Опасное мѣсто сейчасъ кончается. Только бы обойти этотъ уголъ; это самое опасное мѣсто; держитесь крѣпче къ скалѣ и не смотрите направо въ пропасть.

Мистрисъ Дургамъ пошла впередъ, на минуту остановилась у показанной Свеномъ опасности и, сложивъ руки на груди, смотрѣла въ бездну. Вѣтеръ, на этомъ воздушномъ пространствѣ имѣя обширный произволъ, развѣвалъ ея бѣлую одежду и флагомъ вздымалъ бѣлую вуаль на ея шляпѣ.

— О, какъ тутъ хорошо! воскликнула она: — здѣсь чувствуешь, что тяжелое бремя жизни все еще легко — какъ перышко; чувствуешь, что его можно стряхнуть какъ пушокъ. О, какъ тутъ хорошо! Вотъ. единственная счастливая минута, какой давнымъ-давно я не испытывала!

Глаза ея жадно смотрѣли въ глубь бездны, сильно волновалась ея грудь. Вдругъ она сняла перчатку съ руки и бросила ее внизъ, какъ бы предпосылая залогъ смерти, съ которою намеревалась вступить въ борьбу.

Не стало силъ у Свена выносить такой сцены. Сильною рукою схватилъ онъ прелестное созданіе и перетащилъ его чрезъ опасное мѣсто вокругъ угла до площадки, куда выходила эта тропинка. Тутъ онъ выпустилъ ее изъ рукъ и сказалъ:

— Простите, но я не могъ боле выносить эту игру съ опасностью. Понимаю, что дерзость можетъ навлечь на меня ваше негодованіе навѣки, но все же лучше потерпѣть это, чѣмъ видеть ваше паденіе въ пропасть предъ моими глазами.

Все время пока говорйлъ Свенъ, Корнелія стояла неподвижно предъ нимъ; глаза ея съ изъяснимымъ выраженіемъ устремились на него и только легкая дрожь, какъ-будто въ лихорадочномъ пароксизме, пробегала по ея телу. Черные глаза стали еще чернее, еще блестящее и изъ черныхъ глазъ покатились двѣ блестящія слезы, за ними еще и еще. Она отвернулась, сѣла на большомъ, мохомъ обросшемъ камне, закрыла лицо руками и залилась горькими слезами, отъ которыхъ все ея тѣло судорожно вздрагивало.

Свенъ былъ не менѣе взволнованъ. Сердце его переполнилось участіемъ и любовью. Онъ бросился на колѣни предъ плачущею красавицей, схватилъ ея обе руки, умолялъ, заклиналъ сказать ему, не онъ ли ее оскорбилъ.

— О, не плачьте! не плачьте такъ горько! воскликнулъ онъ: — это еще ужаснее, чѣмъ видеть васъ на краю бездны.

— Дайте мнѣ наплакаться! рыдая говорила красавица: - — вы не понимаете, какъ благодѣтельны для меня эти слезы!

Мало-по-малу она успокоилась, тѣло ея не вздрагивало, но слезы все еще текли ручьями, которые разорвали наконецъ окружавшія преграды. Свенъ тоскливо оглянулся, не можетъ ли подсмотрѣть эту сцену завистливый глазъ или подслушать подозрительное ухо. Но его озабоченность была напрасна. Съ той стороны, откуда они взошли, висѣла отвѣсная скала и запирала входъ; съ другой стороны тропинка, усѣянная острыми каменьями, была почти непроходима отъ густыхъ кустарниковъ; позади ихъ шла отвѣсная, крутая стѣна, вершина которой увѣнчивалась развалинами замка. Поднявъ глаза кверху, можно ясно видѣть отертанія развалинъ на темно-синемъ небѣ. Площадка, на которую вступили Свенъ и мистрисъ Дургамъ, была послѣднею, такъ сказать, ступенью для ноги великана, пробившаго крутую лѣстницу на утесѣ, довольно пространною ступенью, чтобы чувствовать себя на ней въ полной безопасности, и вмѣстѣ такою ничтожной сравнительно съ могущественными размѣрами всего окружавшаго, висѣвшаго какъ-будто въ воздушномъ пространствѣ. Со всѣхъ сторонъ видъ не имѣлъ ни конца, ни края. Подъ ногами яростно бушевалъ потокъ, словно хотѣлось ему сбросить одинъ изъ утесовъ на пароходъ, который въ это время съ неудержимой силой несся по волнамъ, хотя для глазъ, обнимавшихъ мили пространства, казалось,: что онъ стоялъ недвижимъ. Направо взоръ скользилъ по теченію могучей рѣки, протекающей величественными извилинами чрезъ обширную равнину до «священнаго города», стоящаго на ея берегу; налѣво взоръ восторженно покоился на очаровательномъ ландшафтѣ, въ которомъ рѣка, и островъ, и берега, и городъ, и деревня, виноградники и темные утесы сливались съ днвною гармоніей въ одну картину, которая высилась надъ узкой рамкой береговъ величественными холмистыми волнами до самаго горизонта, обрамленнаго синими горами.

Какая тишина вокругъ! Не доносится туда шумъ колесъ, разбивающихъ волны! Тамъ, на берегу замѣтна крошечная фигура какого-то охотника. Онъ выстрѣлилъ въ дичь, порхавшую вѣроятно въ чащѣ кустарниковъ; вонъ видно синее облачко отъ выстрѣла, но ничего не слышно — ничего, кромѣ жужжанія насѣкомыхъ въ кустахъ ежевики, которою поросли горныя разсѣлины, да веселаго крика сокола, который высоко надъ ними и еще выше надъ развалинами кружился въ воздушной синевѣ.

Ничего не видалъ Свенъ изъ этой дивной картины; онъ стоялъ на колѣняхъ предъ плачущею красавицей; онъ держалъ ея руки въ своихъ рукахъ; онъ говорилъ сладкія, нѣжныя рѣчи, которыя текутъ неистощимымъ потокомъ прямо изъ сердца мужчины, когда онъ взволнованъ до самой глубины искренней любовью и состраданіемъ.