Вернуться в осень. Книга вторая - Павел Стретович

Уже через час Сергей был среди руин домов на краю города и, раздвинув ветки кустарника, внимательно осматривал столбы с колючей проволокой. Никакой хоть более, хоть менее, серьезной охраны не наблюдалось, по крайней мере – в прямой видимости, если только не было спрятанных дозорных «точек» в самих развалинах.

Он осторожно обследовал ближайшие – никого. Но в одном месте наткнулся на следы чьей-то ночевки: пара довольно грязных матрасов, мусор и следы прикрытого кострища. Потом по тропинке вдоль столбов прошли двое охранников, с длинноствольными карабинами, достаточно шумно разговаривающих между собой. Сергей хмыкнул – сам на себя. Потому что колючее заграждение – явно защита от чего-то извне, а не изнутри. И, конечно, не от людей. От каких-нибудь хищных животных, например…

Он подождал, пока охранники не скроются за поворотом дороги и, палкой пригнув проволоку, пролез через первую полосу… И вздрогнул от неожиданности – когда взревел сигнал тревоги, и пронзительно заверещала сирена. Будь проклята трижды идиотская голова – он, дрожа от волнения, быстро пролез через вторую полосу и сиганул к ближайшим деревьям. Холера, ведь здесь еще пользовались электричеством – он совсем забыл про это! И про луч прожектора – резанувший по глазам вчера вечером… Сзади сквозь вой сирены пробились хлопки нескольких выстрелов.

Сергей затаился, распластавшись за реденькими кустиками и стараясь хоть немного успокоиться, и взять себя в руки. За столбами в обратную сторону пробежали охранники, на ходу осматривая полосу и ближайшие деревца. Значит, еще не знают, в каком месте сработала тревога, и значит – стреляли не по нему…

Он быстро развернулся и пополз прочь, от кустика к кустику, стараясь максимально скрыться за низкорослой порослью и маленькими деревцами. Впереди виднелась небольшая рощица, за ней – еще, а там уже и трава повыше, и заросли погуще… И, где-то там – должен быть дренажный канал. Теперь все решала скорость. Ибо скоро сюда привлекут собак…

Разноголосый лай он услышал, когда добрался до канала. На секунду замер на корточках, прислушиваясь – лай, как и следовало, доносился со стороны города. И съехал по реденькой траве вниз, на дно, оставив на склоне довольно приметную борозду. Он вздохнул, задрав голову к склону – ладно, шут с ней, с бороздой. У него есть еще время, пока возьмут его след. И быстро побежал по дну, внимательно разглядывая кустарники у бетонных труб, и малеванные черные иероглифы на самих трубах – здесь должно было быть недалеко…

Глава 5

– Что это?

– Как и обещал. Посмотрите сами, Ваше высочество.

Ей совсем не нравился этот Глуск, противный мерзкий старик с угодливой улыбкой и неулыбающимися глазами. Он всегда что-то обещал, ехидно улыбаясь и тряся своей острой бородкой, всегда льстиво и высокопарно-глупо закручивая фразы, и всегда подозрительно клялся в своей верности и надежности. Она принимала его всего несколько раз – всегда с представительскими письмами, но была уверена, что он такой всегда. Неприятный и скользкий… Но люди знают – как часто кто-то не имеет право выбирать. Когда положение обязывает…

Она приняла в руки длинный сверток и машинально взвесила на руках – что еще там? Немного тяжеловат…

– Мама? – в комнату заглянула дочка. – Ой, простите… Я думала, ты одна. Что это?

– Иди к себе, Радушка, – она улыбнулась девочке, и не заметила, как почему-то побледнел Глуск. – Я сейчас приду. Только провожу этого господина…

– Что это, – девочка почему-то не уходила, как-то странно прищурившись на сверток в руках матери. – Какое-то оно, мам…

Эния развернула жесткую, пропитанную каким-то составом, тряпку и нахмурилась – в руках вороненой сталью отсвечивал боевой клинок. На лезвии были даже видны остатки темных пятен, и ей совсем не хотелось задумываться – от чего…

– Не трогай его, мама, – заволновалась отчего-то дочка. – Очень прошу, послушай меня…

– Дети, – криво улыбнулся Энии Глуск и промокнул платком почему-то вспотевший лоб. – Узнаете, Ваше высочество?

Что? Он должен быть знакомым? Она нагнула голову ниже – и вдруг разом побледнела и пошатнулась, чувствуя, как в груди резко защемило и упало сердце. Вот что-то и пришло. Вот оно и случилось… Только этого сейчас еще и не хватало, только этого – когда и так трудно, невыносимо и глухо, просто безумно и больно, – сохранять надежду… Меч в руках поплыл перед глазами. Она знала этот клинок, она прекрасно его знала, потому что когда-то сама выбирала, вместе с оружейником, для подарка, и после чистила и точила не один раз… Ведь жены воинов, только настоящие жены настоящих воинов, должны уметь делать и это…

– Мама! – почти закричала Рада. – Мама…

Эти бурые пятна, эта засохшая кровь на клинке – его? Боже… Принцесса подняла глаза вверх – о, Боже. Как долго я не плакала, как долго держала сухими глаза, как долго прятала в себе эту щемящую боль, эту нудящую сухую тоску – которые так изматывали душу и ноющее сердце, и рвались наружу… Как долго я заставляла жть надежде – у всех вокруг, у Радушки, у Юрма с Лаумой, у Авальки, Нивера, у всех, – но больше всего – у себя… Как долго. Слезы, обильные слезы – сразу увлажнили заморгавшие глаза, и заставили расплыться наверху потолку, и побежали по щекам горькими блестящими дорожками…

– Брось его, мама! – почему-то плакала рядом дочка. – Брось. И не верь…

Она прижала клинок к груди и закрыла глаза – Боже… А я думала, что давно привыкла к этому, и давно смирилась. Боже… За что так все, Сережка, за что… После целых двух лет…

– Отпусти его, мама, – трясла ее локоть Рада. – Отпусти, разожми пальцы…

Эния опустила голову вниз и открыла глаза. Руки были красными от крови – в пылу отчаяния она сжала лезвие пальцами. И не заметила боли… Прости меня, доченька, но сейчас я больше всего хочу остаться одна. Она пошатнулась – комната поплыла перед глазами…

– Мама! – бросилась дочка, и, оттолкнув услужливую руку Глуска, подхватила ее, затем обернулась к двери: – Лаума, Жасмин! Кто-нибудь…

Меч вылетел из ослабевших пальцев и ударился об пол – по ковру веером разлетелись капельки крови.

– Госпожа? – в комнату сразу заглянула Лаума и, резко выдохнув и побелев – бросилась к девочке: – Боже, да что же это такое… – потом заметила кровь и еще больше выкатила глаза: – Жасмин! Маррей! – голос сорвался от страха за ту, которую любила, наверное, больше всех на свете. – Врача…

Через минуту в комнате было больше людей, чем места. Энию положили на диван, и она тихонько лежала, уперев в потолок горький молчаливый взор – по щекам продолжали катиться крупные соленые слезы. Рядом суетился доктор, осторожно смазывая руки каким-то составом – перепуганная за хозяйку Лаума держала наготове бинты.