Наследница. Графиня Гизела (сборник) - Евгения Марлитт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаете, – продолжал он, – этот браслет занимает меня уже с полчаса. Это чудная, старинная работа. Но особенно возбуждает мое любопытство надпись в венке.
Советница равнодушно сняла браслет и передала его молодому человеку. Фелисита стояла в это время сзади адвоката и видела, что этот браслет был до мельчайших подробностей похож на тот, который был спрятан в секретном ящике старой девы.
Адвокат быстро прочитал надпись на браслете:
daz ir liebe ist âne kraneDie hât got zesamme gebenüf ein wünneclichez leben!
– Странно, – воскликнул он, – строфа не имеет начала… Ах, это ведь отрывок из стихотворения Ульриха фон Лихтенштейна «Вечная любовь». Перевод всей строфы будет приблизительно следующий: «Если вы любите друг друга сердечно, если вы навеки соединились и ваша любовь всегда нова, верьте, что Бог соединил вас на счастливую жизнь!» Этот браслет имеет, несомненно, верного товарища, связанного с ним началом строфы, – заметил он. – Другой браслет не у вас?
– Нет, – ответила советница, склонившись над работой, пока браслет переходил из рук в руки.
– А откуда у тебя эта замечательная вещица, Адель? – спросил профессор.
Молодая женщина покраснела.
– Папа подарил мне ее недавно, – ответила она. – Уж не знаю, у какого любителя древностей он ее нашел.
Она надела браслет и заговорила с одной из присутствующих дам.
В то время как всеобщее внимание было обращено на браслет, Фелисита обошла стол. Никто не обратил на нее внимания, и она так же незаметно ушла в кухню. Уступая просьбам маленькой Анны, игравшей на тенистой дорожке, она на минуту остановилась и старалась достать ветку акации. Близорукий адвокат вдруг схватил свой лорнет и принялся разглядывать Фелиситу, а советница, которая, казалось, прилежно вышивала, зорко следила за ним. Немного спустя она тихо поднялась и вошла в дом, где скрылась Фелисита.
– Милая Каролина, – сказала она, входя в кухню, – вам нет надобности прислуживать… Налейте в кофейник горячий кофе, а я сама займусь разливанием. По правде говоря, вы ужасно выглядите в этом полинявшем ситцевом платье. Как вы можете показываться мужчинам в этой короткой, ужасной юбке? Это просто неприлично. Неужели вы не чувствуете этого?
На Фелисите было ее лучшее воскресное платье, полинявшее, но безукоризненно выстиранное и отглаженное. Упрек за то, чему она молча покорялась, заставил девушку горько усмехнуться, но она промолчала.
Когда советница вернулась к столу, госпожа Гельвиг с резким смехом повторила свой вопрос:
– Удивительно красива? Что должна я подумать о вас, милый Франк? Всмотритесь в это бледное лицо с ужасными волосами. Эти вызывающие манеры и легкомысленные движения, эти глаза, смотрящие бесстыдно и назойливо прямо в лицо приличным людям, – это наследство порочной, необузданной матери. Девять лет я тщетно старалась спасти эту душу для Господа…
– Теперь ведь недолго уж осталось терпеть, тетя! – успокоительно сказала советница, наливая кофе. – Еще несколько недель – и она покинет твой дом навсегда… Я тоже думаю, что доброе семя упало на каменистую почву, – в этой неблагодарной душе, стремящейся сбросить узы морали и добрых нравов, наверное, нет ни одной благородной черты. Впрочем, нам, имеющим счастье происходить от нравственных родителей, не следует судить ее слишком строго – легкомыслие у нее в крови… Быть может, во время одного из ваших путешествий, господин Франк, – шутливо обратилась она к адвокату, – вы будете где-нибудь любоваться ею – на канате или в цирке.
– Это на нее не похоже, – внезапно сказал спокойным, но решительным тоном профессор.
Госпожа Гельвиг гневно повернулась к сыну, а глаза молодой вдовы утратили на мгновение свою неизменную кротость. Затем она, добродушно улыбаясь, встряхнула кудрявой головкой и хотела что-то сказать, но ей помешал громкий плач Анхен. Девочка бежала к матери с судорожно зажатой коробкой спичек в правой руке. Платьице ребенка пылало… Советница в ужасе вскрикнула. Ее взгляд скользнул по собственному легкому платью, и, как безумная, со смертельно бледным лицом она протянула вперед руки, как бы желая оттолкнуть ребенка, и одним прыжком исчезла за стеной тисов.
Дамы с криком разбежались во все стороны, как испуганная стая голубей. Одна госпожа Гельвиг мужественно поднялась с места, да бросились вперед мужчины. Но они опоздали. Фелисита завернула в свою юбку ребенка и старалась потушить пламя, но оно было слишком велико, и тонкая ситцевая юбка молодой девушки загорелась. Не теряя присутствия духа, она схватила девочку на руки, пробежала по лугу на плотину и спрыгнула в ручей.
Раньше, чем мужчины поняли намерение убегавшей девушки, огонь был уже потушен. Они вступили на плотину в ту минуту, как Фелисита, держа на правой руке мокрого ребенка, схватилась левой за ветви орешника, чтобы выйти на берег. Одновременно с мужчинами появилась и советница.
– Мое дитя, спасите мою Анхен! – закричала она с отчаянием.
– Не замочи себе ботинки, Адель, а то заработаешь насморк, – сказал профессор с едкой иронией, быстро спускаясь и протягивая Фелисите руки, но он медленно опустил их – совершенно спокойное до тех пор лицо молодой девушки вдруг изменилось, между бровями легла глубокая складка, и глаза метнули уже знакомый Иоганну холодный враждебный взгляд. Фелисита подала ему маленькую Анну и вскочила на плотину, опираясь на руку адвоката.
Профессор отнес ребенка в дом и осмотрел его ожоги – пострадала только левая рука. В то время как советница была в кухне, девочка незаметно взяла с плиты спички и, зажигая их в саду, подожгла свое платье.
Разбежавшиеся дамы собрались снова и осыпали ласками «бедного ангела».
– Милая Каролина, – сказала советница с кротким упреком, – неужели вы не могли присмотреть немного за ребенком?
– За несколько минут до того вы запретили мне выходить из дома, – мрачно возразила Фелисита, бросая на молодую женщину проницательный взгляд.
– Почему это, Адель? – удивленно спросила госпожа Гельвиг.
– Боже мой, тетя, – не смущаясь, ответила вдова, – ты поймешь это, если посмотришь на ее волосы. Я хотела избавить всех нас от того дурного впечатления, которое производит неряшливость.
Фелисита растерянно схватилась за голову: гребень, никогда не сидевший крепко в этих густых, упрямых волосах, выскользнул и лежал, вероятно, в ручье. Распущенные локоны окружали сиянием щеки и плечи девушки, еще осыпанные водяными каплями.
– Так-то вы благодарите за спасение вашего ребенка? – резко спросил адвокат, не спускавший глаз с Фелиситы.
– Как вы можете быть так несправедливы ко мне, господин Франк! – обиженно воскликнула советница. – Мужчина никогда не поймет материнского сердца. В первую минуту невольно сердишься на того, кто мог бы предотвратить опасность, хотя и признаешь с благодарностью, что эта небрежность искуплена спасением… Дорогая Каролина, – обратилась она к молодой девушке, – я никогда не забуду сегодняшнего дня… Если бы я могла сейчас доказать вам свою благодарность! – Она быстро сняла с руки браслет и протянула его Фелисите. – Возьмите этот браслет, он мне очень дорог, но за жизнь моей Анхен я с радостью пожертвую самым любимым!
Глубоко оскорбленная Фелисита оттолкнула руку советницы, хотевшей надеть ей на руку браслет.
– Благодарю вас, – сказала она, гордо откинув голову, – я никогда не приму вознаграждения за любовь к ближнему, а тем более – жертву… Вы сами сказали, что я только искупила свой недосмотр, и потому вы мне ничем не обязаны.
Госпожа Гельвиг почти вырвала у советницы браслет.
– Ты с ума сошла, Адель! – проворчала она сердито. – Что ей делать с этой вещью? Подари ей простой, прочной материи на платье, вот и все!
– Я нахожу, что мы все жестоко относимся к вам, – сказал Фелисите Франк. – Сначала вас оскорбили, предложив вам золото, а затем мы равнодушно оставляем вас в мокром платье… Я побегу в город и вышлю вам и малютке все необходимое.
Он поклонился и вышел.
– Дурак! – раздраженно сказала госпожа Гельвиг, обращаясь к дамам, с сожалением посмотревшим вслед Франку.
Профессор, занятый ребенком, не проронил ни слова; но с того момента, как советница предложила молодой девушке браслет, он сильно покраснел… Наконец он предоставил завернутую в плед девочку нежным рукам дам и направился к двери. Фелисита ушла в угол и прислонилась к стене; мертвенная бледность лица, нахмуренные брови и сжатые губы ясно показывали, что она испытывала сильную боль от обожженной руки. Взор профессора остановился на молодой девушке, и через мгновение он стоял перед ней.
– Вам очень больно? – быстро спросил он.
– Я могу терпеть, – ответила Фелисита дрожащими губами и отвернулась к окну – она не могла видеть эти глаза, столь ненавистные ей с детства.
– Вы не хотите принять моей помощи? – доброжелательным тоном спросил он.