В Курляндском котле - Павел Автомонов

Это мои друзья по комсомолу, с которыми, обнявшись, ходил я улицей, это язык, на котором в восемнадцать лет своей жизни я впер-, вые сказал девдаике — «моя кохана»…

Родина — это все то, что в тяжелый час борьбы и великих испытаний рождает чувство гордости за свою страну. Это дружба русских и латышей, украинцев и грузин, дружба народов, для которых одинаково дорог кусочек советской земли, дружба, о про торой размозжит себе голову любой которая помогает нам, находящимся в тылу врага, громить его.

ГЛАЗА И УШИ АРМИИ

Нужно захватить «языка». Дело это усложнилось тем, что движение машин на дорогах в ночное время стало очень незначительным. Но нам надо знать, как поживают гитлеровцы в Курземе, что они замышляют? Вопрос о «языке» обсуждается сейчас в палатке Капустина.

Говорит Леонид Петрович. До войны в Лудзенском уезде Латвийской республики Леонида Петровича знали как лучшего портного. С началом войны он, как и Костя Озолс, ушел из Латвии с советскими войсками. Первое время он работал в дивизионной швейной мастерской, но ненависть к фашистам, поработившим родную землю, заставила Леонида Петровича оставить ножницы. С группой парашютистов он был сброшен в тыл врага. Но и здесь он не забыл о своей профессии. Теперь его ножницы рвали телеграфную и телефонную связь гитлеровцев. Он был очень осторожен и расчетлив. Глядя на его пышные белокурые усы, прищуренные глаза и неторопливые, будто ленивые движения, нельзя было подумать, что он способен успешно провести рискованную операцию. А между тем за такие операции он брался охотнее всего, и не было случая, чтобы он не выполнил задания.

— Мнение такое, — говорил он сейчас — выйти на шоссе днем, когда гитлеровцы не расчитывают встретиться с нами, думаю, что Леонид Петрович прав, — завая обсуждение, сказал Капустин. — проведем операцию. Пойду я, Зубровин, Колтунов, Толстых, Леонид Петрович, Капямир Большой и Журавель. Организуем на шоссе контрольно-пропускной пункт и будем проверять проходящие машины. Неплохо будет? А?.. — засмеялся Капустин.

Пасмурный день. Лес, луга, поля, небо кажутся серыми от закутавшего их густого тумана.

К хутору, расположенному у самого шоссе, приближаются вооруженные люди. В окнах видны лица жителей. Среди белого дня никто, конечно, не ожидал партизан здесь — в десяти километрах от Кулдыги.

Миновав хутор, группа вышла на шоссе и остановилась у переезда. Из-за холма показывается грузовая машина. Капустин выходит вперед и поднимает руку. Грузовик замедлил ход и остановился. Молча просмотрев документы, Капустин приказал, показывая на переезд:

— Сворачивай!

Еще машина! Эту остановили Колтунов и Толстых и также свернули на переезд.

— С Кулдыги легковая, товарищ командир! — доложил Капустину Казимир Большой.

На дороге Капустин и Зубровин. В кабине оказался жандарм. Он распахнул дверцу и, видимо, не понимая, в чем дело, сердито спросил:

— Вас ист дас?.[5]

Но тут, увидев направленный на него автомат стоявшего рядом с машиной Кости Толстых, жандарм с изумленным, ничего не понимающим лицом поднял руки.

Машины, облитые бензином, запылали. Уводя пленных, партизаны отступили к лесу.

…А за два десятка километров к югу от пылающих машин Агеев и Порфильев осторожно подошли лесом к хутору у шоссе Салдус — Кулдыга. В хуторе живет крестьянин, знакомый Порфильеву.

Несколько минут разведчики наблюдали за домом. Выйти из лесу нельзя. На хуторе находятся гитлеровцы или полицейские. Об этом говорит сигнал — большая белая тряпка, болтающаяся на веревке.

Агеев и Порфильев обошли по опушке хутор. Порфильев, порывшись в дупле стоявшей тут старой осины, достал оттуда консервную банку, в которой вложена записка. На ней написаны карандашом в столбик три буквы «Т», «П», «К». Это значит — танки, пушки, кухни. Дальше против каждой буквы ряд палочек, которые указывают количество прошедших по шоссе машин. Ниже приписка: «У шоссе, за горкой, к Салдусу, на разветвлении дорог фашисты строят дзот».

— Молодец старик, — сказал Агеев, познакомившись с запиской. — То, что он написал, дает ясную картину движения по шоссе за день.

Порфильев улыбается.

— Если бы ты, Алексей, увидел деда Галабку, ты бы понял, какой он человек. Красивый, истинно партизанский дед! Хоть к награждению его представляй!

Вторые сутки в районе между Стендой и Талей находятся Тарас, Костя Озолс и Саша Гайлис. Они завязывают связи с населением, проверяют имеющиеся у нас данные о возводимых фашистами укреплениях, устанавливают места нахождения складов с боеприпасами и продовольствием.

В то время, когда группа Капустина, захватив «языка», возвращалась в лагерь, Тарас, Костя и Саша подошли к хутору. Тут жили две русские девушки с Псковщины — сестры Нюра и! Клава. Девушкам удалось бежать, когда партию таких, как они, «беженцев» фашисты конвоировали в концлагерь. Сестер приютили в этом доме. Дочь хозяина хутора работала на почте, с нею Тарас давно уже завязал знакомство.

Оставив на посту Сашу Гайлиса, Тарас и Озолс зашли в дом.

Озолс начал разговор с хозяевами на родном языке. Пока они говорили, Тарас встретился с Лизой, работавшей на почте. Беседу их прервали появившиеся Нюра и Клава.

— Опять будете проситься в отряд? — посмеялся Тарас, пожимая руки девушкам.

— Опять! — усмехнулась Нюра. — А почему нам нельзя быть там?

— Потому, что Курляндия не партизанская зона, какая была у вас на Псковщине, а «котел», набитый фашистскими солдатами. Живите пока здесь. Станет тяжело — тогда что-нибудь придумаем.

— Мы все, все делать будем. Всякую тяжелую работу, — поддержала сестру Клава. — Мы тоже партизанки.

— Ладно, придется поговорить с командиром, — пообещал Тарас. После он сказал Озолсу:

— Девчата боевые, а что делать с ними? Здесь их двое да на хуторе у Сорокина три… Надо куда-нибудь определить их. Принять в отряд командир не разрешит…

— Не разрешит.

— Здесь, по хуторам, столько есть наших людей, что можно бы организовать большой отряд. Вот бы заварили кашу, не хуже, как было в Смоленской области или в Белоруссии!

— Нет, Тарас, наши задачи другие. Мы — разведывательная группа. Нас командование предупреждало еще перед вылетом, чтобы не вздумали организовать партизанский отряд.

В комнате снова появилась Лиза. В руках у нее была гитара. Она перебрала струны и запела по-русски, с небольшим акцентом выговаривая слова:

Горные вершиныСпят во тьме ночной;Тихие долиныПолны свежей мглой;Не пылит дорога,Не дрожат листы…Подожди немного —Отдохнешь и ты…

— Хорошая песня, — похвалил Тарас, — да жаль — не нам она пока адресуется. Я не хочу отдыхать, хочу действовать, бороться… Но скоро придет время, сядем вот так, как сегодня, и споем хором… Да не вполголоса, как Лиза, а во весь голос…