Виталий Гинзбург, Игорь Тамм - Владимир Губарев

«Прошу извинить меня, что я использую приезды физиков для целей, не имеющих отношения к науке. Но сейчас речь идет о вопросе жизни и смерти, перед которым все остальное отступает на задний план. Вы понимаете, в частности, что других путей довести что-либо до сведения А. П. у меня нет. Мы находимся в состоянии чудовищной изоляции. Друзей и знакомых к нам не пускают. Письма от нас (и к нам!), содержащие хоть какую-либо информацию, не доходят. В этих обстоятельствах самое главное, что могут сделать для нас друзья, – это помочь нашей связи с внешним миром».

Виталий Лазаревич сразу же передал обращение Сахарова президенту Академии наук. Естественно, тот был недоволен. Он заметил, что мы посылаем сотрудников в Горький для помощи в работе, а они оттуда привозят письма. Дело в том, что в обращении Сахарова к президенту академии речь шла о поездке Е. Г. Боннэр за границу для лечения. Конечно же, тот, прочитав о «вопросе жизни и смерти», лишь усмехнулся…

Убежден, что нить, соединяющая Сахарова и ФИАН, сохранилась только благодаря мужеству и мудрости Гинзбурга. Это отметил и сам Андрей Дмитриевич: первое, что он сделал при возвращении в Москву, – поехал в ФИАН, чтобы поблагодарить Гинзбурга и сотрудников Теоретического отдела за поддержку во время ссылки в Горький.

В. Л. напишет:

«Андрей Дмитриевич Сахаров был великим человеком, но он был человеком. Поэтому, вполне естественно, у него были свои слабости или во всяком случае черты и особенности, не всем представлявшиеся идеальными. Политические и другие взгляды А. Д. по тем или иным конкретным вопросам в ряде случаев также являлись по меньшей мере спорными, и никто не обязан их разделять».

Как ни странно, но в этой оценке с Гинзбургом солидарен и Александр Солженицын. Он ведь так и не смог сблизиться с Сахаровым. Их кое-что объединяло в борьбе с Системой, но слишком многое разъединяло… Ох, уж эти Нобелевские лауреаты!

Как известно, над человеческими страстями стоит Истина, а точнее – подлинная наука. И возвратившийся из ссылки Сахаров приехал на первый же семинар, который традиционно проходил в Теоретическом отделе ФИАНа каждую среду.

Естественно, что вел его Виталий Лазаревич Гинзбург.

По средам, на семинаре…

Вечером позвонил Виталий Лазаревич.

– Завтра состоится последний семинар, – сказал он, – приглашаю вас…

– Почему последний? – не удержался я.

– Рано или поздно все заканчивается, – философски заметил Гинзбург.

Мне показалось, что он прощается с очень дорогим и близким человеком…

Впрочем, семинар в ФИАНе, который много лет вел Гинзбург, конечно же, был выдающимся событием в научной жизни XX века. Это была та самая «Школа физики», без которой судьба отечественной науки была бы иной, менее яркой и значимой, чем она есть сегодня.

«Семинар Ландау», «Семинар Капицы, «Семинар Тамма» и «Семинар Гинзбурга» – это все то, что составляет нашу физику второй половины XX века. У каждого из них свои особенности, так как руководили ими очень разные по характеру люди. Единственное, что их объединяло, – это физика, та самая наука, которой каждый из них служил всю жизнь.

«Семинар Гинзбурга» в Физическом институте Академии наук уже принадлежит истории. В канун юбилея Виталия Лазаревича вышла монография под лаконичным названием «Семинар». Мгновенно книга стала библиографической редкостью, что естественно, так как очень много физиков прошли сквозь жернова этого семинара.

Впрочем, не будем судить со стороны, предоставим краткое слово тем, для кого понятия «наука» и «Семинар Гинзбурга» неразделимы.

Любимая фраза: «А я не согласен…»

Первое слово хочу предоставить Евгению Львовичу Фейнбергу, одному из самых близких друзей Гинзбурга. Их дружба родилась в студенческие годы. Они вместе прошли по жизни и науке, работали в Теоретическом отделе ФИАНе.

Академик Е. Л. Фейнберг:

«Однажды на каком-то, вероятно, юбилейном заседании я сказал: «У Пушкина Сальери вспоминает совет Бомарше:

Как мысли черные к тебе придут,откупори шампанского бутылкуиль перечти «Женитьбу Фигаро».

Если бы Бомарше дожил до нашего времени, понимал хоть что-нибудь в физике и побывал на семинаре В. Л., он добавил бы третий совет: пойди на этот семинар. На нем все активное участие В. Л. само по себе было как пенящаяся бутылка шампанского. Да и не понимая ничего в физике, ему было бы достаточно посмотреть на лица расходящихся после семинара людей – радостные, даже просветленные, счастливые от тех двух часов пиршества мысли, познания, открывшегося нового, казавшегося ранее туманным, спутанным.

На другом, тоже юбилейном семинаре, кажется, после моего доклада, я сказал: «В 50–70-х годах XX века было популярно такое высказывание: «В Москве есть три московских чуда: Галина Уланова, Ираклий Андроников и Сергей Образцов»… Но те, кто говорили об этих «чудах», были далеки от свершавшегося тут же четвертого чуда. Им был семинар В. Л. Но это было им всем непонятно, было где-то далеко и смутно. А между тем мне жаль их. Я ставлю этот семинар в один ряд с этими «чудами». Их же всех что-то резко отличало и от многих других замечательных балерин, и от других превосходных рассказчиков и литературоведов, и от других замечательных кукольников. Так и семинар В. Л. отличался от тех замечательных семинаров, о которых если говорят, то представляют себе серьезное собрание людей, углубленных в себя, где существенность важных мыслей и идей обсуждается, пусть и очень плодотворно, но не возникает мысли о пенящейся бутылке шампанского, и лица людей озарены постижением новых истин, но редко встретишь в них отблеск радостного праздника».

Доктор наук, профессор В. С. Бескин:

«Приобщение студентов и аспирантов к науке происходило главным образом не через чтение лекций, а через совместную работу, одним из элементов которой и был научный семинар. Это внутренняя, органическая потребность в научном общении, по моему мнению, – главное и основное условие, необходимое для научного роста.

Я думаю, что именно поэтому В. Л. так болезненно реагировал, когда узнавал, что кто-то из студентов его кафедры не присутствовал на семинаре. А когда один из нас, зазевавшись, не успевал спрятать газету, гнев его бывал страшен. И действительно, в семидесятых годах я совершенно не мог себе представить студента, читающего на его семинаре художественную литературу. Учебники по физике, научные статьи – это происходило постоянно, поскольку времени никогда не хватало. Но физическая среда обитания настолько плотна, что не впускала в себя ничего инородного…

Прошло уже несколько лет без семинара Виталия Лазаревича, а я постоянно ловлю себя на мысли, что утро среды нельзя занимать никакими делами. Это действительно была часть нашей жизни. И, может быть, лучшая ее часть».

Член-корреспондент РАН Е. Г. Максимов:

«Семинар Гинзбурга был не просто семинаром. Он не был даже хорошим или очень хорошим семинаром. Его некоторые стороны иногда даже раздражали руководителя. Дело в том, что семинар стал еще и неофициальным клубом физиков. Мне многократно приходилось встречать на семинаре людей, проживающих весьма далеко от Москвы. Многие из них, приезжая в командировки из Ленинграда, Киева, Харькова, Новосибирска и многих других городов бывшего СССР, специально выбирали время командировки так, чтобы оказаться в Москве в среду. Часто они приходили на семинар не только затем, чтобы послушать доклад. Более того, порой они докладчика и не слушали. Как ни любил я этот семинар, не могу утверждать, что абсолютно все доклады на нем представляли большой интерес для всех участников. А таких участников в годы расцвета семинара всегда было не менее, а иногда и более 100–200 человек. Приезжие же шли на семинар часто для того, чтобы увидеть друзей, поговорить о научных и околонаучных новостях, поделиться радостями и горестями. Они садились на задние ряды большого конференц-зала ФИАНа и помаленьку «трындели», как это действие называл иногда В. Л. В отличие от них руководителю семинара были интересны все доклады, или по крайней мере он почти всегда демонстрировал свой интерес к результатам, сообщаемым докладчиком. Когда «трындение» на задних рядах все-таки начинало достигать ушей В. Л., он начинал шикать на задние ряды и требовать абсолютной тишины. Поскольку по своему темпераменту В. Л. отнюдь не сангвиник, то иногда он буквально взрывался и громко заявлял, что запретит посещать семинар всем болтунам и будет удалять их из зала. Если при произнесении этого приговора ему попадался на глаза кто-то из постоянных участников, сидевший в задних рядах, то весь гнев изливался на его голову. Приходилось срочно, «посыпая голову пеплом», пересаживаться вперед. В. Л. уже вполне тихим, нормальным голосом советовал: «Вы уж садитесь, пожалуйста, на первый ряд. Демонстрируйте, что вы раскаявшийся грешник».