Южнее реки Бенхай - Михаил Домогацких

— Ну, что ж, — сказал он, — когда два таких могучих человека, как министр оборони и директор разведывательного управления, единодушны в своем мнении, мне остается только с благодарностью принять ваше предложение, господа.

В этих словах Джонсона был как бы намек на то, что было известно всем: Пентагон и ЦРУ — постоянные соперники. Их соперничество, скрытое, а иногда и прорывающееся наружу, часто рождало на свет такие противоречивые аналитические выводы, которые ставили в тупик членов Совета по национальной безопасности и требовали поиска долгих компромиссных решений, не удовлетворявших в конце концов ни одно из этих учреждений.

— Фрэнсис, дружище, — обратился он к Райтсай-ду, — не только я прошу тебя принять этот пост, тебя просит Америка, — не удержался Джонсон от свойственной ему патетики. — Ты знаешь, какое затевается дело. В твои руки мы хотим передать мощное оружие и могучий инструмент возмездия. Как ты смотришь на это?

Генерал поднялся, взволнованный, вроде растерявшийся от неожиданности: ведь до этой минуты ни Макнамара, ни Маккоун ни словом не обмолвились о своем намерении. «Договорились, — подумал он про себя, — или решили сейчас?» Он вынул из кармана большой белый платок, вытер лицо и, боясь, как бы затянувшееся молчание не было понято неправильно, проговорил несвойственной ему скороговоркой.

— Линдон, — перешел он на фамильярный тон, каким они всегда разговаривали друг с другом, — ты знаешь меня всю жизнь. Я могу только гордиться таким доверием и принимаю его с благодарностью.

— Прекрасно, дружище. Я всегда знал, что на тебя можно положиться и рассчитывать в самых трудных начинаниях.

Макнамара и Маккоун, кажется, тоже были довольны предпринятым шагом, хотя оба, уважительно относясь к миллионам Райтсайда, были не очень высокого мнения о его военных талантах.

— Остался совсем небольшой вопрос, господин президент, — сказал Макнамара. — Мы разработали обстоятельный и, как йчдумаю, полезный для нашего дела во Вьетнаме план психологической войны.

— Еще бы, — добродушно сказал Джонсон, — кто же не знает, что в твоей конторе подобраны самые высоколобые мыслители. Они не зря получают свои деньги.

— Не буду говорить о деталях, — раздвинув губы в вежливой улыбке, сказал Макнамара, — с этим можно всегда ознакомиться. Но в общем люди, которых мы отбираем для этого, будут изучать настроение вьетнамцев, входить в доверие, анализировать мнения самых разных кругов общества, делать предсказания или давать-советы, какие шаги нам следует предпринимать или от каких отказаться. Они будут проникать через своих агентов в стан противника и помогать разрушать его изнутри. Это разведчики высшего ранга.

— Мысль действительно хорошая. В наши дни психология становится оружием, я бы сказал — стратегическим оружием, — сказал Джонсон.

— В связи с этим, — продолжал министр обороны, — я попрошу генерала Райтсайда взять к себе в качестве помощника по психологической войне одного из лучших наших военных разведчиков — полковника Юджина Смита. Вы знаете его, господин президент. Не так давно бы вручали ему высокую награду за операцию, назовем ее «Нго Динь Зьем».

— Да, я помню этого офицера. Он произвел на меня самое приятное впечатление. Он ведь, кажется, был на нашем недавнем совещании?

— Да, господин президент. Это была моя инициатива — пригласить его. Думал, что будет лучше, если он сразу почувствует масштаб дел, которые предстоят всем нам и ему в частности.

— Я не возражаю, — ответил Джонсон. — Как ты, Фрэнсис?

— Только буду рад работать бок о бок с человеком, которого рекомендует министр Макнамара, — ответил генерал, подумав про себя, что, даже если бы и были у него какие-то соображения против, спорить с руководителем Пентагона не в его интересах.

— Ну и хорошо, — подвел итог президент, — теперь работать. Да, — сказал он, уже готовясь попрощаться со всеми, — мне пришла в голову мысль, что тебе, Боб, неплохо бы слетать в Сайгон и самому, а не через посла поговорить с нашими друзьями о деталях плана. Надо их порадовать, может быть, они станут более активными после этого. Когда бы ты мог сделать это без ущерба для дела?

— В ближайшие несколько недель, господин президент, я буду крайне занят в связи с окончательным уточнением всего, что связано с намеченным планом. Надо будет отработать и пустить механизм в действие.

Думаю, что в первой половине октября обстановка будет наиболее подходящей.

— Хорошо, — сразу согласился Джонсон, — к тому времени мы проведем подготовительную работу, объясним Америке и втолкуем всему миру, что у нас не было другого пути защитить дружественную нам страну от коммунистического вторжения, как послать собственные войска. Если эта работа будет Проведена хорошо, мы получим лишнее очко в сражении с нашими противниками как у себя внутри, так и за пределами Америки. Но пока все, о чем мы говорили, должно держаться в абсолютной тайне, чтобы не проведал об этом какой-нибудь бойкий газетный мальчик. Просочись раньше времени в печать хоть малая часть, мы окажемся в крайне тяжелом положении. Надо ограничить круг посвященных. Я отдал распоряжение, чтобы секретные документы миновали даже моих помощников и секретарей. Никаких сведений для печати!

— Мы постараемся сделать все возможное, господин президент, чтобы никто не узнал раньше, чем мы решим сказать об этом сами, — заверил президента Маккоун.

Прошло несколько дней, и в Белом доме разразилась гроза. Многочисленный штат канцелярии президента был в растерянности: никто еще не видел своего шефа в таком приступе гнева. Нельзя сказать, что президент отличался кротостью характера и сохранял олимпийское спокойствие в горячей обстановке. Наоборот, он легко раздражался, обрушивал поток самых грубых выражений и готов был испепелить провинившегося. Но чтобы он гневался так! Никто не помнит, даже из тех, кого он взял в Белый дом из стен конгресса.

Вызванный продолжительными звонками пресс-секретарь Джордж Риди оторопел, увидев президента. Он собрался спросить, что произошло, но Джонсон не дал ему и рта открыть.

— Какого черта вы тут делаете, Джордж?! — обрушился он. — За что вы получаете свои деньги? От кого, черт возьми, пошли эти сведения, я спрашиваю? И кто мне скажет, откуда взялось это безмозглое дитя госдепартамента по имени Макклоски? Завтра же отправить его в Африку, пусть он там информирует подходящее для него общество, если у него на большее не хватает мозгов. Кто допустил, черт возьми, утечку информации, вы можете мне ответить на этот вопрос, Джордж? А если нет, то на кой черт я держу вас? Узнайте у Раска, у его заместителей, кто разрешил этому кретину говорить то, о чем он и знать-то не должен, и ведите всех ко мне немедленно!

Риди стоял, ошеломленный, не понимая, о чем идет речь.

— Господин президент, — попытался он еще раз узнать, в чем дело, но опять безуспешно.

— Чего вы, черт возьми, топчетесь! — закричал Джонсон. — Берите эту бумагу и ищите виновных. Немедленно!

Джонсон сунул в руки Риди телетайпную ленту и почти вытолкнул его из комнаты. С грохотом захлопнулась за спиной Риди тяжелая дверь Овального кабинета.

Пресс-секретарь нервным движением вынул из кармана платок и вытер покрывшееся испариной лицо. Он пытался прочитать, но строчки прыгали так, что было трудно соединить их. Только вернувшись в свой кабинет и успокоившись, он прочитал: «Пресс-конференция представителя госдепартамента по связи с прессой Роберта Макклоски».

«Бедный Боб, — подумал Риди, — надо же было тебе влезть в это болото».

Последнее время Джордж Риди жил в каком-то по-лукошмарном состоянии. Как пресс-секретаря президента, его беспрерывно атаковали журналисты, пытаясь прямыми и окольными вопросами узнать что-либо о Вьетнаме. Но Риди уходил от ответов, чувствуя, что здесь можно заработать крупные неприятности, если вьетнамские бумаги с грифом «государственная тайна» шли к президенту, минуя его как пресс-секретаря, от которого обычно секретов не бывает. И Риди выработал для своего оправдания трафаретный ответ:

— Обращайтесь, господа, в Пентагон или госдепартамент, это по их ведомствам. Только туда, господа, — говорил он, пробираясь сквозь решительно настроенных журналистов, заполнивших коридоры Белого дома. Такой ответ позволял сохранять респектабельность и дать понять журналистам: я знаю все, но не уполномочен говорить.

И рассерженная толпа мчалась к Макклоски, которого, как и Риди, держали в полном неведении. Только Макклоски было труднее отбиваться, он был представителем по связи с прессой.

— Один бог знает, чего мне стоит эта секретность, — жаловался он коллеге. — Может быть, ты что-нибудь знаешь? — спрашивал он Риди, но тот беспомощно разводил руками.

И Макклоски решил из обрывков информации составить более или менее общее представление о том, что происходит вокруг Вьетнама, и поделиться своим мнением с журналистами, чтобы не настраивать их против себя. Ссора с прессой может легко испортить карьеру. Берясь за эту работу, Макклоски знал, что действует на свой страх и риск.