Чем звезды обязаны ночи - Юон Анн-Гаэль

Я появляюсь из кухни в повязанном на талии фартуке.

– За стол!

Воцаряется тишина. Я выдавливаю вежливую улыбку, водружая на стол дымящееся блюдо. Дамы не сводят глаз с моих губ. Совсем зажавшись, я бормочу на ломаном итальянском:

– Лингвини болоньезе…

Возгласы: браво, брависсимо! Ко мне тянут тарелки. Облизывают напомаженные губы. Блюдо – проще не бывает, у меня не было сил на что-то посложнее. Ничего общего с теми изысканно украшенными шедеврами, которые демонстрируют по телевизору. Но если близняшки разочарованы, они никак этого не показывают. Августина повязывает салфетку вокруг шеи и принимается мелко нарезать пасту в своей тарелке. Леония, видя это, возводит глаза к небу.

Дамы за столом одна наряднее другой. И все же атмосфера натянутая. Я ощущаю какую-то неловкость. Перешептывания, стук приборов о тарелки. Я ем молча, еще под впечатлением первого и не слишком удачного утра в ресторане. Близняшки поглядывают на меня поверх бокалов, и я чувствую, что они умирают от желания засыпать меня вопросами. Они подзуживают друг друга, строя большие глаза; одна силится накрутить свои лингвини в ложке, другая шумно втягивает губами упорно сопротивляющуюся макаронину.

Внезапно Августина не выдерживает:

– Мы с Леонией поспорили, что ведущий носит парик!

– Августина! – возмущается ее сестра.

Начинается. Но деваться некуда. Все взгляды устремляются на меня. Женщины затаили дыхание. Я киваю:

– Парик. И подпяточники.

– Я же тебе говорила! – радуется Августина.

– Такой красивый мужчина… поверить не могу, – жалобно вздыхает Леония.

Обеих сестер понесло. Остановить их уже невозможно. Они не пропустили ни единого выпуска «Колпака шеф-повара» с самой премьеры программы. Из всех членов жюри я была их любимицей. Они обожают мои остроты с непроницаемым лицом, мою флегматичность, мою улыбку. Список достоинств, которые они мне приписывают, бесконечен. В общем, за столом сейчас находятся две самые преданные мои фанатки.

– Мы с сестрой всегда мечтали открыть ресторан, – говорит мне Августина. – Я бы занималась кухней, она – обслуживанием. Из нас получилась бы первоклассная команда, правда, Леония? – Леония кивает. – Хотя наша мать утверждала, что мы для этого слишком глупы, – добавляет она.

Молчание.

– А парень, который победил в последнем сезоне, действительно такой противный? – спрашивает Леония.

Близняшки открыли ящик Пандоры. Вопросы сыплются градом. Каждая дама стремится удовлетворить свое любопытство, подключаются даже самые робкие. Как можно попасть на эфир? А блюда, которые пробуют члены жюри, подогревают? Я уже не знаю, кому отвечать, – не успеваю я открыть рот, как уже звучит другой вопрос. Что до Наны, на которой сегодня забавная шляпа с бубенчиками, она ест, не обращая внимания на веселый кавардак, и пользуется случаем, чтобы щедро подложить себе добавки.

– Ну же, дамы, – пытается утихомирить их Роза, – дайте ей поужинать!

Я извиняюсь с сокрушенной улыбкой. Напротив меня сидит Нин с вымазанным томатным соусом ртом и не говорит ни слова, завороженная воцарившимся оживлением. В своей короткой жизни она, конечно же, никогда не сталкивалась с женщинами столь шумными и восторженными. Я ей подмигиваю, она пытается подмигнуть в ответ, сморщив носик и зажмурив оба глаза.

– Во что будем сегодня играть? – спрашивает Леония, не обращаясь ни к кому конкретно.

Я оставляю их обсудить новую тему и, собрав грязные тарелки, сбегаю на кухню, чтобы сложить их в раковину. Роза идет за мной и берется за кухонное полотенце.

– Спасибо за ужин, – говорит она с мягкой улыбкой.

Я пожимаю плечами.

– Что ты, ничего особенного.

Она качает головой. Меня обволакивает ее доброжелательность. Мне хорошо рядом с ней, как если бы я несла очень тяжелую сумку, а она забрала ее, чтобы я смогла передохнуть.

– Ты хорошо знаешь этого мсье Эчегойена?

Продолжая протирать стаканы, она отвечает:

– И да и нет. Думаю, ты еще не родилась, когда я с ним познакомилась. Мне случается пересекаться с ним, когда он бывает в Молеоне.

Я слушаю ее, продолжая отмывать блюдо от томатного соуса.

– Он вырос в здешних местах, – продолжает Роза. – Ходят слухи, что он живет на побережье и ведет какие-то темные делишки…

Мыльный пузырь вырывается из бутылки с жидкостью для мытья посуды и опускается ей на волосы.

– А Пейо? – спрашиваю я.

На кухне появляется Свинг и взбирается по платью хозяйки ей на плечо. Мое внимание привлекает обшитый бахромой подол и вышивка золотом. Роза – звезда безумных двадцатых.

– Пейо я помню еще мальчишкой. Он жил в соседней деревне. Легко сказать, а прошло уже столько лет… Его бабушка была работницей нашей мастерской. Ребенком он прятался в складках ее юбки, пока она шила.

Нана ставит в раковину десертные тарелки. Фарфор с яркими цветочками.

– Ох, что это был за постреленок! – восклицает Роза, внезапно охваченная ностальгией. – У меня такое ощущение, будто это было вчера. Лопоухий, с большими светлыми глазами. Робкий. Беспокойный. Ничего общего с великаном, в которого он превратился. Когда мы выполняли тот большой заказ для мсье Диора, Пейо все время был в мастерской. Пробуя его блюда, я всегда улавливаю ту увлеченность ручным трудом, которая досталась ему от бабушки. Тонкое сочетание форм и красок. Сочность вкуса и текстура. Они обожали друг друга.

Из гостиной доносится взрыв смеха. Роза замолкает, застыв с полотенцем в руке и глядя в точку за окном.

– Старушка Поль твердила всем, кто был готов ее слушать, что Пейо – хороший, трудолюбивый мальчик и что его ждет большое будущее. Его матери уже недолго оставалось, с ее-то больными почками. Бедняжка! Поэтому мальчиком занималась Поль. К нам он всегда приходил с книжкой и читал вслух работницам. Легенды про драконов и рыцарей, притчи, истории о приключениях. Он и сейчас как наяву у меня перед глазами – сидит со своими разбитыми коленками на стуле, склонившись над книгой, а ножки еще не достают до пола. Ему всего семь лет, и его едва видно за высоченными рулонами ткани, кипами шнуров и лент. А позже, уже подростком, он открыл для себя Ромена Гари. «Вместе с материнской любовью жизнь дает вам на заре юности обещание, которое никогда не сдерживает».

Я подумала о Роми. «Я всегда буду рядом», – пообещала она мне. Я злюсь на нее за эту ложь.

Роза продолжает свой рассказ. Вместе с ней я погружаюсь в прошлое эспадрилий, перьев, рукоделия.

– Вся мастерская замирала, затаив дыхание, когда Пейо читал. Симона то и дело сморкалась, Анжела вытирала глаза, утверждая, что у нее аллергия на пыльцу. А что до старой Поль, та вообще не умела читать. И благодаря внуку открывала для себя литературу.

Роза вздыхает, охваченная воспоминаниями.

– Когда парень отправился в Париж, она плакала, – грустно продолжает она. – Не от печали, а от гордости. К несчастью, ее уже не было, когда Пейо вернулся, увенчанный лаврами, но с разбитым вдребезги сердцем.

Молчание. Она качает головой.

– «У людей печаль всегда из глаз смотрит», – писал Ромен Гари. У Пейо щедрое сердце. Большое, искреннее. Но в его глазах что-то потухло.

Я закрываю кран и в задумчивости опираюсь на раковину. На какую трагедию намекает Роза? Мне трудно представить себе, что человек, о котором она рассказывает с такой нежностью, и есть то несимпатичное чудище, с которым мне пришлось иметь дело. Я не осмеливаюсь задать ей вопрос.

– Чертова судьба! – бросает она, снова вздыхая. – Как ни вцепляйся в руль, иногда тебя заносит. Жизнь не перепишешь, некоторые теряются в дороге и проклинают судьбу. Пейо как раз из таких. И никто не вправе ставить ему это в вину.

В гостиной на удивление тихо. Я протягиваю руку к Свингу. Он внимательно на меня смотрит, придвигает свою крошечную мордочку поближе. Я вздрагиваю, когда он кладет свою когтистую лапку на мою ладонь. Потом, недолго поразмыслив, перебирается на мое плечо.

– Я уверена, что вы с Пейо найдете общий язык, – заключает Роза. – В конце концов, у вас одна и та же страсть…