«Если», 2002 № 09 - Джеймс Блэйлок

Лукас поежился в кресле, ощутив вдруг нехватку воздуха. Неужели Писки действительно потребляет весь кислород в комнате?

— Я понимаю все его недостатки, Писки, и был бы готов пропустить мимо ушей все колкости Хулма, если бы только они не касались моей веры.

Писки решила опереться объемистым бедром о крышку стола Лукаса, не обращая внимания на инстинктивное его движение в сторону. Колесики кресла Лукаса уперлись в стенку, и ему пришлось прекратить свое отступление. Писки наклонилась вперед, передавая движением просьбу.

— Лукас, вы необходимы на вечеринке, ваше присутствие воодушевляет. Обещаю вам, что вмешаюсь лично, как только Оуэн перешагнет границы. Прошу вас, приходите.

— Да-да, конечно. Я буду там!

С удивительным изяществом и легкостью — при таком-то тоннаже — она поднялась и направилась к двери.

— До встречи вечером в зале Кроутер.

Зал Кроутер, как всегда, являл собой смешение непривлекательных стульев и диванчиков, изношенные подлокотники вполне гармонировали с запятнанными и давно промявшимися подушками, напоминавшими по форме дефективные гемоглобиновые клетки больных серповидно-клеточной анемией. На длинном столе муравьи суетились вокруг новейшего сорта крекеров и плавленых сыров, разложенных на пластмассовых блюдах. Стоявшее в кувшинах вино всеми своими ирреальными оттенками молило, чтобы его разлили по пластмассовым бокалам, попробовали разок, а потом тайно вылили в один из горшков с приунывшими цветами.

Когда появился Лукас, суарэ было в полном разгаре. Весь факультет астрономии вкупе с добровольцами с дружественных факультетов деловито осаждал и закуски, и знаменитого доктора Феррона Грейнджера Гарнетта, последнее звездное приобретение института. Гарнетт добился некоторой известности в прессе своей телевизионной программой, транслировавшейся сразу Би-Би-Си и Пи-Би-Эс: «Когда плохие события приключаются с хорошими разумными существами». Сериал, мешавший популярную психологию с космологией и поверхностную философию с достижениями различных школ физики, потряс Лукаса.

Как только Лукас появился в зале, Писки заметила его и принялась размахивать руками. Беспомощно вздохнув, Лукас приблизился к своей увесистой подруге.

— О, Лукас, вы должны познакомиться с доктором Гарнеттом! Позвольте мне представить вас.

Ухватив Лукаса за локоть, Писки насильственным образом повлекла его следом за собою в сторону знаменитого астронома. Оказавшись среди обступивших сверхзвезду гостей, Лукас с ужасом увидел, что его немезида, Оуэн Хулм, пребывает по правую руку Гарнетта. А не менее агрессивная и едкая на язык жена Хулма — Бритта, обнаруживая, пожалуй, излишнюю фамильярность, находится на левом от новичка фланге.

За короткое мгновение, пока никто не успел обратить внимания на Писки и ее жертву, Лукас успел оценить трио. Коренастый и похожий на бульдога Оуэн Хулм компенсировал обезьянью лысину на макушке жесткой темной бородой. Поджарая и похожая на гончую его жена Бритта возвышалась над мужем на добрых шесть дюймов, причем половину этой разницы составляла великолепно уложенная светлая прическа. И против своей воли Лукас усмотрел в парочке некое подобие карикатурных персонажей из комикса. (Лукас неоднократно исповедовался в грехе недоброжелательства, но грешил снова и снова, как только видел эту парочку.) А вот Феррон Грейнджер Гарнетт, наделенный лихой внешностью Берта Ланкастера или Спенсера Трейси, превосходно подходил для роли мужественного астронома.

— Доктор Гарнетт, — с пылом начала Писки, — познакомьтесь с моим дорогим коллегой, Лукасом Латулиппе. Лукас заведует кафедрой на математическом факультете. В нашем университете он первый кандидат на медаль Филдса.

Смущенный похвалой Лукас слишком резко взмахнул рукой, едва не выбив бокал из руки Гарнетта. Справившись с извинениями и смущением, Лукас постарался принизить собственные достижения:

— Что вы, что вы… Всего лишь несколько статеек, касающихся n-мерных множеств…

— Кажется, я видел ссылки на ваши работы, — проговорил Гарнетт любезным тоном. — Не в статье ли Типлера?

Этот обычный в научной среде комплимент, касающийся цитируемости работ Лукаса, отнюдь не порадовал математика, в последнюю очередь мечтавшего о том, чтобы его чистые, как хрусталь, труды находили практическое применение в легковесных теориях какого-то «прикладника». Однако Лукас прикусил язык и скромно признал собственные предположительные заслуги.

Краснолицый Оуэн Хулм во время короткого разговора не отводил глаз от Лукаса. Наконец бесцеремонный коллега, убрав подальше вино, выставил вперед челюсть и произнес:

— Лукас у нас мистик. Практически святой. Утверждает, что числа дарованы Богом и тому подобный вздор. Или же это откровение исходит от Папы?

Тлеющая в груди Лукаса ярость воспламенилась от одного вида Хулма и уже была готова заняться пламенем. Он с трудом взял себя в руки:

— В словах профессора Хулма под скорлупой гиперболы всегда кроется зернышко правды. Мои религиозные убеждения, требующие почитания земного представителя Господа, которым является Епископ Рима, лишь увеличивают мое уважение к собственному призванию. Каюсь, виновен в том, что нахожу в математике доказательства божественной природы творения. Надеюсь, что в лучшем из всех миров каждый из нас ощутит эту синергичность между работой и убеждениями.

Бритта Хулм решила внести свою лепту в беседу:

— Мой парикмахер Симон начал практиковать Сантерию. Он утверждает, что богиня моря Йомама — если только я не перепутала имя — руководит им, когда он моет головы клиентам.

Гарнетт попытался сгладить уже заметную напряженность смешком и банальностью:

— Что ж, во всех религиях есть своя доля истины, правда?

Возмущение Лукаса возрастало по экспоненте, и он выпалил:

— Подобная бесхребетность ведет нас к худшей разновидности язычества: ведьмам, астрологии, друидам!

Хулм продолжил:

— Говорите, говорите, Латулиппе! Ваши верования граничат с Каббалой!

— Каббалой?! Да я никогда…

Вмешалась Писки:

— Лукас, я не сомневаюсь в том, что Оуэн не хотел сказать ничего плохого ни против вашей веры, ни против иудейской религии… Кстати, у вас даже нет бокала! Пойдемте со мной, и я раздобуду вам вина.

Лукас позволил увести себя. А Хулм не смог удержаться от прощального выпада:

— Скажите, давно ли ваш Папа в последний раз сжигал астрономов?

Обернувшийся ради достойного ответа — в стиле изящного послания mea culpa, опубликованного Иоанном Павлом в честь смены тысячелетий, — Лукас ощутил могучий рывок, и Писки лишила его возможности парировать выпад.