Отчаянная девчонка - Мэг Кэбот

Так что я далеко не самая смелая девочка на свете. Я обычная девочка, которая случайно оказалась рядом с парнем, намеревавшимся убить президента. Вот и все. На моем месте мог быть кто угодно.

Не знаю, сколько бы я еще пялилась на руку президента, если бы Люси не впилась мне в спину своими длинными заостренными ногтями. Было больно, но я сдержалась – не ойкнула, не скривилась, а поблагодарила президента и протянула ему руку в ответ.

Естественно, правую, ту, которая была в гипсе. Все доброжелательно рассмеялись, словно я остроумно пошутила, и президент пожал мне левую руку. Первая леди тоже пожала мне руку и выразила надежду на то, что наша семья как–нибудь придет в Белый дом поужинать, «когда–нибудь, когда все утрясется».

Ужин? В Белом доме?

Слава богу, мама нашлась и сказала, что мы с радостью придем, как только будет удобно. Затем первая леди обернулась и, словно заметив кого–то в дверях, улыбнулась:

– Да, кстати, познакомьтесь с нашим сыном, Дэвидом!

И в палату вошел сын президента.

Который, как выяснилось, оказался Дэвидом из студии Сьюзен Бун. Дэвидом в майке «Save Ferris». Дэвидом, похвалившим мои ботинки. И теперь я поняла, почему его лицо показалось мне знакомым.

9

Но это вовсе не значило, что я совсем уж не в себе. Откуда я могла знать, что он – сын президента?

Дэвид совсем не походил на того парня, которого я привыкла видеть в новостях на предвыборных кампаниях. ТОТ парень никогда бы не надел майку «Save Ferris», и уж тем более армейские ботинки. ТОТ парень совсем не интересовался искусством. ТОТ парень всегда был в строгих костюмах и с умным видом слушал речи своего папочки в политических программах, которые я каждый раз переключала. И, конечно, из–за того, что отец Дэвида стал президентом, а сам он пошел в колледж «Горизонт» в Вашингтоне, всякий раз в новостях он появлялся в форме – брюки цвета хаки, белая рубашка, голубой пуловер и красный галстук. Несмотря на то, что форма Дэвиду очень даже шла – ну, с его черными волосами и зелеными глазами, – все равно он выглядел полным лохом. В смысле, вряд ли его фото напечатали бы на обложке какого–нибудь модного журнала.

Итак, я изумленно смотрела на Дэвида и никак не могла поверить, что этот мальчик пару дней назад похвалил мои ботинки.

Хотя, если честно, я вдруг поняла, что поверить в это легко, потому что Дэвид – на борту самолета, на предвыборной кампании, на президентской даче – все равно оставался самим собой, тем самым парнем в футболке «Save Ferris», а не сынком главы страны.

Неизвестно, кто из нас двоих был ошарашен больше. Дэвид, наверное, решил, что это нелепое совпадение, а меня осенило, что вчера, в тот судьбоносный вечер, президент всего лишь заезжал за Дэвидом, а в «Городские сладости» зашел, видимо, потому, что был сладкоежкой.

Хотя, нет. Дэвид смотрел на меня и явно удивлялся не неожиданности ситуации, а тому, что я сама предстала в непривычном облике. Когда мы познакомились, на мне была черная одежда, армейские ботинки и никакого макияжа. Теперь же я выглядела точь–в–точь как Люси: голубая юбка, мягкие локоны и губы, зовущие к поцелую… Гадость, конечно, но так было написано на блеске, которым сестра щедро намазала мой рот.

– Э–э–э, – неуверенно протянул Дэвид, – привет.

Я недовольно посмотрела на него:

– Ну, э–э–э, привет.

Мама Дэвида удивленно вскинула брови:

– Вы знакомы?

– Да. – Дэвид улыбнулся обворожительной улыбкой. Конечно, не такой, как у Джека, но тем не менее. – Мы с Самантой вместе ходим к Сьюзен Бун.

Вот тут я перепугалась не на шутку.

«Мы с Самантой вместе ходим к Сьюзен Бун ».

Сейчас Дэвид расскажет о том, о чем я постаралась не сообщать родителям: о пропущенном уроке. Возможно, они не очень рассердятся. Ведь в конце концов, я спасла жизнь президенту, а за это, наверное, даже из тюрьмы могли бы выпустить.

Так вот, родители, скорее всего, меня простят. Но не Тереза, которой я торжественно поклялась пойти в студию. Как бы Тереза ни уважала президента своей новой родины, если она узнает, что я ослушалась, белого света мне действительно не видать. Она сдержит слово. Никаких шоколадных пончиков: я буду обречена изо дня в день жевать черствые крекеры и скучные батончики–мюсли. Тереза прощала нам все: плохие отметки, беспорядок, несделанную домашнюю работу, грязь на свежевымытом полу – но ложь…

Никогда. Даже если бы я спасла всех президентов всех стран мира, включая Эквадор.

Я умоляюще посмотрела на Дэвида, надеясь, что он меня поймет. Хотя вряд ли. Да, сейчас на нем была не школьная форма, а брюки со стрелками и рубашка, но все равно было непохоже, что этот парень когда–либо мог обмануть своих родителей или свою строгую экономку. Пожалуйста, ну, пожалуйста, пусть мне удастся подать ему знак!

– А, так ты тоже ходишь к Сьюзен Бун? – Первая леди широко улыбнулась: – Она чудесная, правда? Дэвид ее обожает. – Она погладила сына по голове так, как делают все мамы на свете: – Я так рада, что Дэвид вчера поздно ушел из студии. Кто знает, что случилось бы, выйди он как раз тогда…

Она не договорила, но я могла бы продолжить: «…когда мистер Соседская Девчонка выстрелил». Но суть–то как раз в том, что ничего бы не случилось. Потому что там уже была я.

«Дэвид, Дэвид, – мысленно умоляла я. – Прошу, не говори, что я вчера прогуляла. Пожалуйста, один–единственный раз в своей правильной жизни пойми меня! Я знаю, ты можешь, ты тоже любишь «Save Ferris», и значит, у нас есть что–то общее. Ничего не говори, Дэвид. Ничего не говори. Ничего не…»

– Прекрасно вас понимаю, – вздохнула мама и положила мне руку на плечо – точь–в–точь как первая леди своему сыну. – Страшно даже подумать, что было бы, если бы работники секретной службы его не обезоружили,

– О да, – отозвалась первая леди. – Но они всегда работают безукоризненно.

Разговор чудесным образом удалялся от Сьюзен Бун. Правда, кто–то упомянул, что

Джон – ну, тот мужчина среднего возраста, который совсем не умел рисовать и носил слуховой аппарат, – личный телохранитель Дэвида, что, согласитесь, довольно странно.

Но, несомненно, не так странно, как то, что именно я спасла жизнь президента.

Дэвид быстро пришел в себя от изумления и стал таким, как всегда. Правда, мне показалось, что он с трудом сдерживает улыбку. Может быть, он вспомнил про ананас? При мысли об этом я густо покраснела.

Боже мой! Дурацкий ананас! Ну почему подобные вещи происходят только со мной? Почему я решила, что, если нарисую ананас, все воспримут это как нечто само собой разумеющееся. Наверное, этот ананас, как сказал бы Джек, породило мое подсознание.