Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Неприятно поразило обилие бутиков на первых этажах старых домов, иностранные их названия, несметное количество аляповатых рекламных щитов. Беснующиеся стада иномарок, извергая клубы сизого дыма, забили тонкие сосуды и капилляры робких зоркинских…»

Состояние свекрови ухудшалось с каждым днём. Асе все чаще приходилось ночевать в будуаре В.И. Вера Ивановна во сне, как когда-то в реале, вела бурную жизнь: решала вопросы, ставила диагнозы, стонала и смеялась, лунатически бродила по квартире. Начала ходить под себя. Влад сутками торчал в своей комнате, и только невнятные перестуки клавиатуры обозначали его эфемерное присутствие в семейной жизни.

Вчера Влад недосмотрел, и свекровь разбила лоб о стиральную машинку.

— Давай наймём сиделку, — предложила Ася за ужином.

— Прости, родная, — Влад укоризненно на неё посмотрел, — по-моему, это не слишком хорошая идея. Ты прекрасно знаешь, как мать относилась к тебе. Я даже думаю… — Влад сделал картинную паузу, — Да! Мне кажется, она загодя подготовилась. Мать научила тебя всему, что знала, передала все свои секреты и умения. Привила манеры. Воспитала нравственную сторону твоего характера. Разве можешь ты ответить ей чёрной неблагодарностью — привести сюда, к нам, в её дом, чужого человека…

Ася вдруг с неприязнью задумалась о том, чем же она, по мнению Влада, была до встречи с благородным семейством Севостьяновых? Младенцем? Дебилкой? Недоразвитым животным?

Мама… Искажённое болью, каждодневной, безысходной, родное лицо. Бесконечное добывание денег на лекарства и диспансер. Проданные вещи, заложенная квартира. Нытье Масика. Проваленные зачёты, ночные дежурства за копейки, курьерские жалкие заработки. Постепенно обрывающиеся связи с подругами, родственниками, соседями. Долги. Боже мой, всё это оказалось такой чепухой по сравнению с самым страшным. Мама… Добрая, робкая, одинокая, маленькая, ставшая будто бы меньше в болезни. Всю жизнь просидевшая в каком-то библиотечном архиве. Несовременная и отчаянно доверчивая. «Этот человек страдает, Ася. Мы должны помочь ему… Я считаю Максима своим мужем. А ты считай отцом…» Сентиментальная. «Пойду покормлю собачек на улице… Асенька, всегда думай о тех, кому хуже, чем тебе». Умирающая. «Асенька, ты — свет… Помни, любимая, ты свет, ты вся моя жизнь… Благодарю тебя за это счастье…»

Она ушла именно в тот момент, когда погружённая в психоз Ася всерьёз задумалась над перспективой пойти на панель. Дура. Кому она нужна? Похороны почему-то совершенно выпали из памяти. Только стопки засохших блинов, которые Ася доедала неделю. Кто же платил за гроб и поминки? Не Масик же… А после девяти дней, на которые и вовсе кроме чая и горстки конфет не смогла она ничего наскрести (впрочем и зашли тогда лишь две дряхлые соседки), Ася осталась одна. В квартире с запахом смерти, заваленной старыми книгами, стопками журналов «Работница» и «Крестьянка», скрученными у потолка древними обоями и расстроенным пианино «Ростов-Дон». А потом пришёл Масик…

Ася посмотрела Владу в лицо.

— Я, конечно, могу оставить работу, — жёстко сказала она. — А на что, скажи, мы будем жить?

Влад сжал челюсти, на впалых щеках его заходили желваки.

— Кому, как не тебе знать, что значила для меня мать! Кому, как не тебе понять всю глубину моей скорби! И в эту минуту ты смеешь говорить о деньгах?!

— Не будь дураком, — Асю несло, но она не высыпалась уже третьи сутки. — Надо решить сейчас, иначе меня просто вышибут из Фонда. Вчера я пропустила семинар Подопригоры, и Корнелии, конечно, доложили, так что…

— Меня не интересуют вульгарные подробности твоей вульгарной работы, — отчеканил Влад и швырнул мельхиоровый нож на пол. Из комнаты донёсся далекий стон свекрови. — Я терпел всё это лишь потому, что думал: ты пошла работать в этот рассадник западного прагматизма и бездушия, только чтобы помочь мне попасть в их издательскую программу!

Ах, вот как?

Ася задохнулась от гнева. Значит, вот для чего она по-чёрному волонтёрила в Фонде. Для чего зубрила по ночам английский. Вдруг вспомнилась первая фондовская зарплата: они с Владом побежали в ломбард вызволять бриллиантовые серёжки Веры Ивановны, а когда вернулись, возле их дома стояла пожарная машина: свекровь подожгла занавески…

Как Ася счастлива была, что именно благодаря её работе им удалось сохранить чудесную четырёхкомнатную квартиру в самом центре Зоркого! Потом она была счастлива тем, что удалось вылезти из долгов. Потом — тем, что можно покупать еду в супермаркетах, а не на оптовках. Что Влад может нормально одеться, ему хватает на книги, а Вере Ивановне — на лекарства. Что можно купить плазменную панель, новый холодильник, компьютер. Отправить Влада на отдых в Турцию… А теперь, выходит, всё это была чепуха, не стоящая упоминания.

— Ты же прекрасно знаешь, как трудно пробиться настоящему таланту! — голос Влада звенел от гнева. — И что я вижу? Ты, кажется, совершенно довольна своим новым социальным статусом! — Влад оскорбительно фыркнул. — Ассистентка! Подай-принеси! Знаешь, Ася, некоторые люди просто рождены, чтобы быть прислугой. Выходит, ради этого ты всё затеяла?! Тогда как та единственная и главная цель, которая разом оправдала бы все затраченные на неё средства и время, так и не достигнута? Пропали втуне все мои усилия?! — Влад вдруг пустил «петуха», вскочил, опрокинув стул, выбежал из столовой.

Ася чувствовала, как руки и ноги наливаются болезненной тяжестью. Это ничего. Это просто усталость. Она вяло огляделась. Дом основательно запущен. С потолка свисают паутинки, всюду пыль, какие-то вещи грудами лежат на креслах и на диване. Паркет серый. Всё. Завтра же найду домработницу. И сиделку. И плевать на Влада. Она, Ася, не какая-нибудь там стальная корова… Она вообще может отсюда уйти, и пусть сами разбираются!

Но пока она мыла посуду, пока готовила обед для Влада и свекрови на завтра, раздражение и злость ушли, оставив после себя сосущую пустоту.

…В первый год она — всё развлечение — хотя бы рыдала в подушку от безответной любви к сыну хозяйки. Как же. Инфернальный красавец. Энциклопедически образованный выпускник питерского университета. Писатель и поэт. Отношения между ней и мужем оставались вечно не до конца исчерпанными, как колодец, старый уже и затхлый, из которого не возьмёшь воды, и тем не менее — вот он, его вонючий мшистый бок, гулкое эхо по-прежнему доносит из его глубин что-то неразборчивое о долге и терпении…

Ася не была дурой и сравнительно быстро разгадала его грустный секрет. Сначала жалела Влада, мечтала о том, что он когда-нибудь выздоровеет (святая простота!) и тогда в полной мере оценит ее, асину, верность и самоотверженность. Но скоро выбросила из головы эту девчачью чепуху. Начинались настоящие проблемы — деменция наступала по всем фронтам.