Династия Дунканов - Дороти Дэниелс

Мы ехали уже в пределах города, и улицы были заполнены людьми и разного рода экипажами, которые, казалось, боролись друг с другом за одну и ту же часть дороги и тротуара.

– Почему Мари покинула вас? – спросила я. Он сказал:

– Она не… Я не позволил бы никакой женщине… – Он не договорил. – Наверно, я ей больше не нравился.

У меня не было ответа, поэтому я промолчала, и Уолтер сразу надулся.

Он был по крайней мере достаточно любезен, чтобы подождать перед рестораном, пока подъедет ландо. Затем помог мне выйти, чтобы присоединиться к остальным, а сам отвел другой экипаж в конюшню поблизости.

– Уолтер не терял понапрасну времени, добираясь сюда, – заметил Клод.

– Да, сэр, – сказала я. – Он ехал чрезвычайно быстро.

– И немного напугал вас, а? – с улыбкой спросил Клод. – Уолтер любит пугать людей. Не знаю, почему, но он это обожает.

– Уолтер молод и горяч, – сказала Селина в защиту сына. – От человека в его возрасте не надо ожидать уравновешенности.

На мой взгляд, Уолтер давно вышел из детства, и ему уже пора бы было что-то соображать, но я попридержала язык. Мы должны были обедать в Сент-Чарльзе. Я, разумеется, никогда не слыхала ни об этом фешенебельном отеле, ни о славе, которой пользовался его обеденный зал, но скоро я открыла, насколько велика была эта слава.

Когда наша компания шла через вестибюль, все служители стаей ринулись к нам, другие завистливо смотрели на нас, в глазах третьих читалась ненависть, но все это вместе служило выражением значимости Клода Дункана.

Для нас был зарезервирован большой стол в центре, украшенный цветами. Около него стояли шесть официантов и два метрдотеля, назначенные обслуживать только нас.

– Мадемуазель сегодня очаровательна, – прошептал, усаживая меня, один из метрдотелей.

Нам не предложили меню. Клод все заказал заранее. Сначала подали напитки. Женщинам – джин с цветочной водой, сахаром и содой, обманчиво легкий на вкус. Мужчинам в высоких стаканах – плантаторский пунш, ароматизированный напиток из рома.

Первой переменой был легкий суп, за ним филе форели и потом упитанный цыпленок, приготовленный в красном вине. Поначалу обед то и дело прерывался людьми, подходившими к нашему столу поприветствовать Клода, пока он, рассердившись, не распорядился больше никого не подпускать. Метрдотели обеспечили исполнение приказа, что я расценивала исключительно как почтение.

Все это время Уолтер казался скучавшим и встревоженным. Клод и Лаверн завели деловую беседу, а я присоединилась к Аугусте и Селине, оживленно обсуждавшим моды.

В восемь я забеспокоилась, не опоздаем ли мы в оперу, однако причин для тревоги не было, ибо, как я потом узнала, там держали занавес закрытым, пока Клод и его общество не уселись в середине партера.

Французский Опера Хаус стоял на углу улиц Сент-Луи и Бурбона, это было впечатляющее здание с серыми стенами, у которого днем перед вечерним спектаклем выстраивались очереди.

– Спектакли здесь снаружи, – сообщила мне Аугуста, – часто лучше, чем внутри. Маленькие мальчики танцуют, выпрашивая монетки, поют, другие играют на инструментах, и все это для развлечения публики, ищущей мест на третьем ярусе и на четвертом.

– Галерке, – весело добавил Лаверн.

– Опера здесь – серьезный бизнес. Пожалуй, самое важное и посещаемое развлечение в городе.

– Здесь впервые были поставлены знаменитые оперы, – похвалилась Аугуста.

– И несколько плохих, – добавил Клод.

– На нас смотрят, – заметила Селина из-за складок своего веера. – Клод, будь настолько любезен, поклонись господам. Они как раз подают знаки.

Клод встал и изящно поклонился. Я не обратила на все это большого внимания. Музыканты заняли свои места, капельдинеры ходили по залу, гася газовые светильники. С минуты на минуту мог появиться дирижер. «Дэвид Бреннан», дирижер, – гласили афиши на наружных стенах театра. Я чувствовала великую гордость, что была знакома с ним.

Публика осознала значение гаснущих ламп, и беспокойство, поклоны, знаки руками прекратились. Под плеск аплодисментов в оркестровую яму вошел Дэвид. Повернувшись, он поклонился. Он был так красив в этом вечернем костюме – думая о нем, я не представляла себе его очень красивым. Он обратился лицом к сцене, поднял свою дирижерскую палочку и начал увертюру к опере «Миньон», которая, как сообщила мне Аугуста, обязана своим первым исполнением именно этому театру четырнадцать лет тому назад. То был памятный вечер, сказали мне, и я не сомневалась в этом, но нынешний был для меня куда более памятным.

Дэвид дирижировал с непринужденной грацией, не часто делая широкие движения и взмахи руками, какие не имеют иного смысла, кроме как произвести впечатление на публику. Если он и волновался, то ничем этого не выказывал.

Увертюра была довольно длинной, и на всем ее протяжении публика слушала безмолвно и внимательно.

Обернувшийся по окончании увертюры поклониться, Дэвид был встречен овацией, которая вселила в меня гордость.

– Он хорош, – заметил Клод.

– Он великолепен, – сказал Лаверн. – Этот молодой человек далеко пойдет. Мы могли бы при помощи выгодного контракта сделать так, чтобы он не пошел дальше Нового Орлеана. Он нужен нам здесь после минувшего сезона, когда был такой скверный дирижер.

– Вам понравился дирижер? – спросила я Селину. Ее слово в сферах новоорлеанского общества должно было быть услышано дальше, чем слово супруга.

– Да, должна признаться, он удивил меня, ведь он так молод. Не думаю, что я когда-нибудь слышала столь хорошее исполнение увертюры к «Миньон».

– Я очень счастлива, – сказала я и знала, что мой голос прозвучит мечтательно.

– О? – Селина подняла на меня брови. – Что означают ваши слова.

– Я знаю его. Это тот человек, который спас меня с пакетбота как раз перед тем, как он затонул. Он доставил меня на берег и оставался со мной, пока мы не прибыли в город. Он был очень добр.

– После спектакля мы пойдем за кулисы, и вы сможете представить нас этому джентльмену, – горячо сказал Лаверн. – Я согласен, что это выдающийся человек. Будьте уверены, скоро его будет приглашать Нью-Йорк.

– Мы удержим его здесь, – решительно сказал Клод. – Я пригляжу за этим.

– Он, пожалуй, нечто большее, чем хороший дирижер, – заметил Уолтер. – Судя по тому, как Джена закрывала глаза и вздыхала, когда он дирижировал… Месье Бреннан должен обладать обаянием, действующим на женщин.

Он поддевал меня, но я не обращала внимания. Мне даже интересно было узнать, что я закрывала глаза и вздыхала, ведь я не отдавала себе в этом отчета. Занавес поднялся, музыка усилилась, и спектакль начался. Я скоро погрузилась в его очарование, но не так глубоко, чтобы не смотреть на Дэвида так же, как на сопрано и тенора.