Океан времени - Николай Оцуп

В ДЫМУ (1926)[2]

I

«Я с винтовкой караулю…»

Я с винтовкой караулю,На вершинах снег и мгла,Сжатый воздух гонит пулюИз нагретого ствола.

Вспыхнет, свиснет, и долинаЗааукает в ответ.Пыльной тучей из-за тынаВылетел мотоциклет.

Сразу стало небывалымВсё что было. Страшный Суд.Накрывают одеялом,В небо медленно несут.

Дама и полковник в зале,В зале штаба над Невой:«Умоляю, вы узнали?Под Вилейкой… Рядовой…»

«Счет давно уже потерян…»

Счет давно уже потерян.Всюду кровь и дальний путь.Уцелевший не уверен —Надо руку ущипнуть.

Все тревожно. Шорох сада.Дома спят неверным сном.«Отворите!» Стук приклада,Ветер, люди с фонарем.

Я не проклинаю этиСумасшедшие года —Все явилось в новом светеДля меня, и навсегда.

Мирных лет и не бывало,Это благодушный бред.Но бывает слишком малоТех — обыкновенных — бед.

И они, скопившись, лавойРинутся из всех щелей,Озаряя грозной славойТех же маленьких людей.

1922

«Лови. Лови! и вороная в мыле…»

Лови. Лови! и вороная в мыле.Под деревом зевака с узелком.В канаву человека повалили,И кто-то в лоб ударил каблуком.

Мы с детства привыкаем и не плачем —И Шиллер, и влюбленность, и закат,А рядом эта сволочь над лежачим —Подумав до же мир богат.

Вот и теперь — ни выстрела, ни стона,Надолго ли — не знаю: ночь ясна.Поля по обе стороны вагона,И женщина с цветами у окна.

1922

«Как скоро мир преобразили…»

Как скоро мир преобразили,Как равнодушно земля летит.Немецкий философ в автомобилеВчера из-за угла убит.

Нам, уцелевшим от пожараВ самой неслыханной стране,Какое нам дело. Вздыхай, гитара, —Почитаем стихи, зайдём ко мне.

Но если ты поверишь Энею,Ожесточённому в морях, —Я всё ещё любить умею,И я вздыхаю на пирах.

Люблю подруги синие очи,Такой подруги, которой нет.Люблю века, они корочеНаших невыносимых лет.

Играют в карты, льют в стаканыЗабвенье и зелёный сок.Нева, поля и крест деревянный,А там — Берлин и пуля в висок.

1922

«Канаты черные ослабь…»

Канаты черные ослабь,И дрогнет пароход,И элегическая рябьЧуть освещенных вод.

Прощай, прощай! до фонарейВо всю длину рекиОтплытие от дальних днейПровозгласят гудки.

Не уставая винт стучит,И Сена в дальних днях,И пушки, мирные на вид,На желтых берегах.

А в море ржавая заря,И, ей наперерез,Дредноут, похожий на угря,И грохот до небес.

За это время шар земнойПрострелен до прорех,Переменился голос твойИ чувства — так у всех.

Куда же мы? Туда, туда,Не замедляйте ход.Хочу подталкивать годаИ этот пароход.

1922

«Мы передвинулись в веках…»

Мы передвинулись в векахИ по земному шару,А женщина в одних чулкахТанцует под гитару.

Здесь горько пьют. Дымятся дни,Как перед новым боем.Весь день работают они,А ночи пьют запоем.

Она его не веселит Раздетая такая,Багровый человек сидитИ говорит икая:

«— Упала, покажите кто? —Да нет, упала марка».Приходят новые в пальто,Накурено и жарко.

«Уж восемь лет земля пьяна…»

Уж восемь лет земля пьяна,Тупеет понемногу,Мы тоже выпили вина,И пьяны, слава Богу.

И право нам легко понять,Что так всегда на свете.Что дети могут обвинять,А мы уже не дети.

1922

«Вот барина оставили без шубы…»

Вот барина оставили без шубы,«Жив, слава Богу», и побрел шажком.Глаза слезятся, посинели губы,Арбат — и пули свист за фонарем.

Опять Монмартр кичится кабаками:— Мы победили, подивитесь нам.И нищий немец на КурфюрстендамеЮнцов и девок сводит по ночам.

Уже зевота заменяет вздохи,Забыты все, убитые в бою.Но поздний яд сомнительной эпохиЕще не тронул молодость твою.

Твой стан печальной музыки нежнее,Темны глаза, как уходящий день.Лежит, как сумрак, на высокой шееРассеянных кудрей двойная тень.

Я полюбил, как я любить умею.Пусть вдохновение поможет мнеСквозь этот мрак твое лицо и шеюНа будущего белом полотне

Отбросить светом удесятеренным,Чтоб ты живой осталась навсегда,Как Джиоконда. Чтобы только фономКазались наши мертвые года.

1923

«Допили золотой крюшон…»

Допили золотой крюшон,Не тронут бутерброд.Дурак уверовал, что онВ потомстве не умрет.

А на ладони виртуозПроносит в вышинеНикелированный поднос,Слетающий ко мне.

Я молча пью. Ты не со мной,Но ты всегда моя.Я всюду слышу голос твой,Далекий звон ручья.

Пускай старается румын,Пускай вопят смычки,И некрасивый господинМигает сквозь очки.

Мне все равно легко дышатьИ слушать скрипачей.Сумел я в сердце удержатьСлова любви твоей.

1923