Океан времени - Николай Оцуп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Теплое сердце брата укусили свинцовые осы…»
Теплое сердце брата укусили свинцовые осы,Волжские нивы побиты желтым палящим дождем,В нищей корзине жизни — яблоки и папиросы,Трижды чудесна осень в белом величьи своем.
Медленный листопад на самом краю небосклона,Желтизна проступила на теле стенных газет,Кровью листьев сочится рубашка осеннего клена,В матовом небе зданий желто-багряный цвет.
Желто-багряный цвет всемирного листопада,Запах милого тленья от руки восковой,С низким поклоном листья в воздухе Летнего Сада,Медленно прохожу по золотой мостовой.
Тверже по мертвым листьям, по савану первого снега,Солоноватый привкус поздних осенних дней,С гиком по звонким камням летит шальная телега,Трижды прекрасна жизнь в жестокой правде своей.
30 августа 1921
Любовь («Снова воздух пьяного марта…»)
Снова воздух пьяного марта,Снова ночь моего обручения.Селениты на крыше играют в карты,И я попросил разрешения.
У теплой трубы занимаю место,Голоса звенят колокольцами:«Пять алмазов… на карте ваша невеста».Пальцы крупье с белыми кольцами.
Дворники спят. Ворота закрыты.Свет погас за окошками.«Дама бубен», — кричат СеленитыГолубые, с длинными ножками.
Небо лунную руку простерло,Страшный крик за оградою,Я хватаю крупье за горлоИ прямов прошлое падаю.
Навстречу зимы летят снежками,Царскосельские зимы, синие.Первая любовь с конькамиИ шубка в вечернем инее.
В черном небе ветки и гнезда,Прыгнет белка, снежок осыпав…Ближе, ближе… Тускнеют звездыОт каблуков и обозных скрипов.
Ближе… Винтовка и песни в вагоне,В колокол трижды ударили,Плачет женщина на перроне,Провожая глазами карими.
О, берег серпуховской квартиры,После моря такого бурного.Очнулся и слышу звоны лирыС потолка лазурного.
Мне ли томиться лунной любовью?Сердце. Сердце мое беспощадное!Елена, девственной кровьюУтоли мое тело жадное.
1921
«Я этим грезил до сих пор…»
Е. Люком
Я этим грезил до сих пор,Ты лучшими владела снами.Черти последний приговорТупыми легкими носками.
О, лебединый сгиб руки,И как заря колен дыханье,Сереброкрылые значки,Небесное чистописанье.
Одна душа за всех плывешьИ каждая душа на сценеНе помнит ярусов и лож,Качаясь чайкой в белой пене.
Уже над нежною толпойВ сто тысяч вольт пылают свечи,И слава солнечной фатойПокрыла матовые плечи.
«Торговец тканями тонкинскими…»
Торговец тканями тонкинскими,Штанами хрустнув чесучовыми,На камень сел, шоссе сыреет,И легкий вечер пахнет маками.
Как на фарфоровом кофейникеПростые травы веют Азией, —Репейник за спиной тонкинцаКанаву делает Китаем.
Две дачницы с болонкой розовойПроходят по шоссе: «Дитя мое,Я ложа брачного с китайцемНе разделяла бы, хотя…»
Твое имя
Луна населена словами:В кустах шарики-ежи,На льдах томные моржи,На ветвях соловьи и кукушки,А имя твое — царица слов,
Живущих в лунных морях.Царице морскойПрислуживают дельфины:Слава, любовь и левкой.
«Дао изначальный свет…»
Дао изначальный светЖелтую бросает тень,Если ты большой поэт —На тебе почиет вень.
Ветки легкие оливИли северной сосныДля тебя гиероглифЖелтой райской вышины.
Ты не пробуй разбирать,Хитрых знаков не пытай,Только сердцем надо знать,Что и в небе есть Китай!
«В голубом прозрачном крематории…»
Е.А. П-ой
В голубом прозрачном крематорииЛегкие истлели облака,Над Невою солнце Евпатории,И вода светла и глубока.
Женщина прекрасная и бледнаяУ дубовой двери замерла,Сквозь перчатку жалит ручка медная,Бьет в глаза нещадный блеск стекла.
«Милое и нежное создание,Я сейчас у ног твоих умру,Разве можно бегать на свиданиеВ эту нестерпимую жару?
Будешь ты изменой и утратоюМучиться за этими дверьми,Лучше обратись скорее в статуюИ колонну эту обними!»
Дверь тяжелая сопротивляется,Деревянный темно-красный левОт широкой рамы отделяетсяИ увещевает нараспев:
Он и сам меняет очертания,Город с длинным шпилем золотым.Дождь над Темзой, север — Христиания,А сегодня виноградный Крым!
Скоро осень и у нас, и за морем,Будет ветер над Невой звенеть,Если тело можно сделать мрамором,Ты должна скорей оцепенеть!
Все равно за спущенными шторамиОн совсем не ждет твоих шагов,Встретишься с уклончивыми взорамиИ вдохнешь струю чужих духов.
Женщина к колонне приближается,Под горячим золотым дождем,Тело, застывая, обнажается,И прожилки мрамора на нем.
Будет он винить жару проклятуюИ напрасно ждать ее одной,Стережет задумчивую статуюУ его подъезда лев резной.
1921
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
