Бурные страсти тихой Виктории (СИ) - Кондрашова Лариса

Волосы Вика распустила, обвязала лоб фирменной лентой — раньше она ходила в такой на аэробику — и приступила к макияжу.

Глаза — черным карандашом, пожирнее, и фиолетовые тени. Румянец наводим во всю щеку, губы мажем темно-коричневой помадой.

На ноги… Что надеть на ноги? Не босоножки же на каблуках! А вдруг придется драться или убегать? У нее есть суперские кроссовки на платформе, но в них может быть жарко…

«Ничего, потерпишь ради дела!»

Последний штрих — черные очки, которые можно воткнуть в волосы или зацепить за майку. Просто как аксессуар.

Ха! Виктория Петровская на тропе войны! Она скорчила свирепую физиономию и пропела речитативом из любимого Владимира Семеновича:

Ненависть — юным уродует лица, Ненависть — просится из берегов, Ненависть — жаждет и хочет напиться Черною кровью врагов!

Ненавидит она Лизавету? Много чести! Презирает? Не время разбираться. Для начала хочется взглянуть на женщину, которая уверена в себе куда больше, чем она сама.

Оставалось проехать четыре остановки на трамвае, пройти два квартала пешком, и вот она, база! Последний десяток метров она прошла несколько медленнее, восстанавливая дыхание и слегка поколебленную решимость.

Вика думала, что ее попытаются остановить на проходной, но молодой охранник лишь лениво осведомился:

— Эй, герла, ты к кому?

— Мне нужна Лизавета.

— Какая?

— А у вас здесь много Лизавет?

— Одна.

— Тогда чего ты спрашиваешь?.. Кстати, ты ее не видел?

— Разуй глаза! Вон она с грузчиками базарит.

— По-моему, она не базарит, а себя предлагает, — не выдержав равнодушного тона, заметила Вика.

Охранник охотно гыкнул, а потом на всякий случай спросил:

— А зачем она тебе нужна, Лизавета?

— Она утверждает, что мы с ней… дальние родственники. Вот я и пришла уточнить.

— А-а-а, — протянул охранник, хотя ничего и не понял. Девчонка, конечно, с понтом, но кто из них, молодых, не понтуется? Разукрасилась, как… как… Он никак не мог подобрать сравнения… В таком виде ее, наверное, и родная мама не узнает. Если, конечно, не при ней эта акселератка красилась!

Что-то запоздало екнуло внутри у Вики — однако, как она размягчела от своей любви к Саньке! Интересно, кто сказал, будто любовь делает человека сильнее?

Она пошла к хохочущей Лизавете, ставя ноги на носки, и они пружинили в этих ее дорогих кроссовках, словно толкали вперед и подбадривали, а потом Вика забыла обо всяких там страхах.

Она остановилась напротив этой женщины, которая сегодня позвонила ей домой и сдвинула с места лавину, обрушивая ее себе же на голову!

— Можно вас на минутку?

— Чего тебе, девочка? — спросила Лизавета, медленно поворачиваясь, словно невольно изогнувшись, так чтобы дать стоявшим рядом с ней мужчинам посмотреть на ее гибкую фигуру.

Вика так не умела. В смысле себя подать. Она и с Санькой общалась просто, без затей, не как жена, а как друг детства, старый боевой товарищ. Конечно, ему так было проще. Жена — друг, об этом многие мужчины мечтают, но за простотой, видимо, не чувствовалось в Вике никакой изюминки как в женщине. Недавно она прочла чей-то афоризм: жена должна быть для мужа не пирожным, а хлебом насущным. Но не хлебом единым жив человек! Вот и пойми, что им, этим мужчинам, надо?!

Раньше она ни о чем подобном не рассуждала. Странно, что именно эти мысли посещают ее при взгляде на соперницу, Может, потому, что и соперниц-то у нее не было?

Недаром же тянет мужчин к таким, как Лизавета. И они не видят, что она насквозь фальшивая, со своей приклеенной улыбочкой, с этими дурацкими ямочками на щеках, которые она все время демонстрирует! И локоны мокрые она зря изобразила — не идут они ей, старят. Хоть бы проконсультировалась у кого-нибудь со вкусом! Или к визажисту сходила.

А та, которую Вика разглядывала, какое-то время смотрела выжидательно, а потом лицо ее стало хмуриться: кто она такая, эта нимфетка, и чего ее на базу принесло? Лизавета точно не знала значения этого слова, но оно ей нравилось, потому что звучало умно и уничижительно для той, о ком говорилось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Простите, сколько вам лет? Двадцать семь, двадцать восемь? — спросила Вика неожиданно для себя самой.

У нее что-то получалось наоборот: не мысли опережали слова, а слова — мысли. Она вслед за этим подумала, что Лизавета, ко всему прочему, старше Саньки года на четыре, а то и на все пять. Недаром она назвала Вику девочкой, потому что сама уже далеко не девочка!

— Тебе-то какое дело? — возмутилась между тем Лизавета; ее злила эта неизвестно откуда взявшаяся девчонка, которую она видела впервые в жизни, и не представляла, что той от нее нужно.

— Пришла познакомиться, — ответила девица на ее невысказанный вопрос.

— Обычно при знакомстве себя называют.

— Пожалуйста. Виктория Петровская. Вам эта фамилия о чем-нибудь говорит?

Лизавета побледнела. Она даже оглянулась на грузчиков, с которыми до этого оживленно болтала, но они смотрели в другую сторону, продолжали курить и обсуждать что-то свое.

— Здесь поговорим или в какой кабинетик пройдем? — развязно спросила Виктория. — А то, может, на склад ящичной тары или куда вы там заманиваете чужих мужей?

Вика почувствовала, как заводится от своей нарочито спокойной речи. И при этом продолжала в упор разглядывать Елизавету, которая ощущала себя почти старой и рыхлой под взглядом неожиданно юной, явно физически развитой особы. Неужели и вправду это Сашина жена?

Лизавета вмиг растеряла всю свою агрессию и уверенность. Ох, права ее мама, которая обычно говорит: «Не тронь лихо, пока оно тихо!»

— Я слушаю, сестра моя, — сказала Вика и подошла к Лизавете так близко, что чуть ли не лбом в нее уперлась.

Соперница ее откровенно боялась. Примерно так, как Вика боялась мышь, на днях пробежавшую по кухне.

— Тебя как, отметелить при всех или лучше без свидетелей? — грозно спросила Виктория, как, бывало, они выясняли отношения еще в детстве. Не важно, с мальчишками или с девчонками.

А как же иначе? Разве, став взрослой, Вика дралась с кем-нибудь? А тем более с женщиной? Но в то же время вспомнить прежние навыки вряд ли ей будет трудно.

По лицу женщины было видно, как она пытается что-то сообразить. Эта девчонка — сколько же ей лет? — никак не походила на тот образ жены Петровского, который она нарисовала себе со слов Александра. Жена. Да это просто тинейджерка какая-то!

Лизавета считала себя женщиной умной и интеллигентной. Судьба занесла ее на лесоторговую базу — одно название предприятия вызывало в ней раздражение, — которую собиралась покинуть в самом ближайшем будущем.

Одно ее удерживало. Надо было обзавестись приличным мужем. Коллектив на базе в основном мужской, но Лизавета чувствовала себя здесь как лебедь в курятнике — это ее собственное сравнение. Иными словами, большинство работающих здесь были явно не ее полета.

Хотя кое-кто вызвал у нее интерес. Мужчин, которых она сочла пригодными для своих матримониальных устремлений, было двое. Один — заместитель директора, мужчина сорока лет, богатый и властный, хотя внешне простоватый. Лизавета порой ловила на себе его заинтересованный взгляд.

И другой — Александр Петровский. Первый был не женат, а второй…

Она сначала решила, что ничего ей здесь не отломится. Старший менеджер, красавчик, женился всего полгода назад, по сторонам не глядел — тут у Лизаветы глаз наметанный. Но когда он стал ей о своей семейной жизни рассказывать, Лизавета поняла, что можно попытаться из этой жизни его увести.

Все шло по плану, пока этот дурачок вчера вдруг не взбунтовался. Думал, что Лизавету можно просто взять и бросить. Правда, и она сделала ошибку, поторопилась, но теперь, взвесив все «за» и «против», решила, что еще не все потеряно.

Но вот как вести себя с юной Петровской, она не знала. Что с такой взять? Еще, поди, драться начнет, чего Лизавете никогда делать не приходилось.