Обители пустыни - Шарлотта Брайсон-Тейлор

Затем преданный землекоп исчез, как и три человека до него — ночью, в тишине и тайне. Это вызвало откровенную панику. Люди совершенно уверились, что среди них угнездилось беспощадное и деятельное зло; каждый считал себя следующей жертвой. Ибрагим намекнул Мерриту, что в приступе ужаса землекопы вполне могут собрать животных и провизию и скопом бежать, взяв закон в собственные руки; и тогда Меррит вскочил со складного стула и вышел на солнечный свет, стиснув зубы, с глазами, горящими огнем в предвкушении битвы. Рабочие, собравшиеся было в тихо бормочущие кучки, разошлись, как только Меррит появился среди них. Он воспользовался кратким перевесом внезапности и заговорил, негромко, без гнева, но так, что каждый слышал его голос и чувствовал, как мужество покидает его под огнем серых саксонских глаз. Меррит говорил на арабском, и речь его была понятна всем; он стоял на холмике щебня, с непокрытой головой, безоружный, а ворот рубашки открывал его загорелую шею; он запрокинул голову, господствуя над всеми одной только силой воли и наследием крови, что текла в его жилах.

— Послушайте, люди, вы давно уже не дети, и вам нечего бояться темноты. Не стану отрицать, странные вещи происходили в последнее время, но они кажутся странными только потому, что до сих пор мы не нашли для них верное объяснение. Разве вы сами это не понимаете?

Одна-две головы с сомнением кивнули.

— Я не собираюсь с вами спорить, я даже не стану вам говорить, что вы ослы. Что касается Дахира, который ушел этой ночью — откуда вам знать, что кто-то из вас, в отместку за его преданность мне, не припугнул его в темноте; и вот он, считая, что длань Зла опустилась на него, решил искать спасения в пустыне?

Рабочие не знали. Они быстро поняли, куда клонит Меррит — арабы отнюдь не глупцы — и принялись совещаться. Каждый был уверен, что он ничего подобного, само собой разумеется, не делал — но не смог бы поклясться, что в этом неповинен другой.

— Любой может сейчас уйти, — продолжал Меррит, и все головы тотчас повернулись к нему. — Но уйти он должен уйти без пищи и без воды, так как я не намерен снаряжать никакие частные экспедиции. Если он того хочет, пусть идет отсюда на запад, где в четырех, самое большее — пяти днях пути лежат караванные тропы. И если удача ему улыбнется, он встретит проходящий караван и получит еду и питье. Если же нет, что ж, может быть, пожалеет, что не остался здесь.

Он помолчал, позволяя слушателям как следует усвоить эту мысль.

— Но те, кто останется со мной, — его голос набрал силу, — будут работать в траншеях или снаружи согласно моим распоряжениям. Я не потерплю ни прогулов, ни жалоб. Три дня я ждал, не поумнеете ли вы; больше я ждать не желаю. Выбирайте: вы уходите или остаетесь?

Пораженный вздох последовал за этими словами. Они ожидали, что время само подскажет им решение, а на Востоке время означает вечность. Жесткая необходимость решать сейчас же, немедленно, застала их врасплох. Они сомневались, переговаривались, сразу сделались беспомощными и нерешительными. Меррит заговорил снова:

— Если вы уходите, можете бродить где угодно и гибнуть как вам заблагорассудится. Но если останетесь, вы будете повиноваться моим указаниям без всяких возражений, будете целиком и полностью послушны моим приказам, ибо хозяин здесь я!

В его голосе звучали угроза, и власть, и предостережение. Люди роптали. Глаза Меррита сверкнули; он соскочил с пригорка. Он был безоружен, но они отпрянули. И в этот миг в толпу ворвался звук, и Ибрагим, повернувшись на месте, громко закричал, бросился к Мерриту и принялся трясти его за рукав:

— Смотреть! Глядеть, сэар! О, Бог-Господь, смотреть глядеть!

Вся толпа обернулась. К лагерю, шатаясь и спотыкаясь, мчался по пескам человек, изможденный скелет в развевающихся лохмотьях; приблизившись, он трижды хрипло выкрикнул: «Меррит! Меррит! Меррит!» и пронесся мимо, не глядя ни вправо, ни влево, пошатываясь, как пьяный, задыхаясь, словно загнанная лошадь. На мгновение люди застыли неподвижно; но, услышав голос, Меррит понял все и метнулся вперед, схватив бегущего за руку.

— Дин! Дин! Бога ради, что произошло?

И Дин оступился, выпрямился, пошатнулся и медленно осел на землю, закрывая лицо руками; Меррит поддерживал его за плечи.

Побледнев от неприкрытого ужаса, археолог поднял голову.

— Воды, кто-нибудь! — крикнул он.

Принесли кружку, но Дин не потянулся к ней, пока Меррит заботливо не поднес ее к его губам. Тогда он схватил кружку, с рычанием, как голодный зверь, разом осушил ее и хрипло рассмеялся.

— Дай еще! — выдохнул он и попытался встать.

— Тише, дружище! Остынь! — успокаивающе произнес Меррит и усадил его обратно на песок. — Не бойся, воды ты получишь достаточно.

Он подал Дину вторую кружку и плеснул воду на иссохшую, покрытую грязью кожу, которая впитала влагу, как растение впитывает дождевые капли.

— Мне пришлось там тяжело, — внезапно заговорил Дин. Его речь, вырываясь из пересохшей гортани, была невнятной, на удивление пылкой, но в то же время нерешительной, слова складывались в короткие, разорванные фразы. — Мои люди бежали, когда я стал настаивать на продолжении поисков. Они забрали с собой всю еду. И воду. Понимаешь, — с болью продолжал он, — я, не нашел его.

Две ночи тому — когда это было? Забыл. Я провел там много, много лет. Но что-то случилось. Увидел, как что-то убегает от меня. Стал преследовать. И когда нашел. — он замолчал. — Не знаю, как описать. Тем утром я хорошо видел твой флаг, был уверен в направлении. Но я пошел дальше, держа его в поле зрения. И чуть не заблудился. Услышал ваши голоса. И побежал, начал звать тебя.

Он снова умолк. Меррит, протянув ему кружку с водой, неуверенно сказал:

— Я не совсем понимаю. Почему ты говоришь: «Услышал ваши голоса?» Ты должен был, конечно, заметить лагерь прежде, чем услышал нас. Неужели мы подняли такой шум…

И после его слов повисла тишина, неожиданная, полная скрытого смысла. Меррит вдруг увидел, как руки Дина стали сжиматься с такой силой, что костяшки пальцев побелели, они сжимались в кулаки, пока не стали трястись от напряжения. Очень медленно, совершенно невыразительным голосом Дин произнес:

— Я думал, ты уже давно догадался, Меррит. Я ослеп.

И вновь тишина. Кружка в руках Меррита осталась наклоненной, вода лилась на землю. Почти шепотом он спросил:

— Как это случилось?

— Я расскажу тебе. Позже. Можем мы уйти отсюда? Я чувствую солнце, — сказал Дин. Он поднялся на ноги, с трудом сохраняя равновесие и пытаясь подавить свою слабость. Меррит взял его под руку и повел к своей палатке. За ними последовала толпа арабов — любопытных, как дети, не понимающих, что произошло.