Тот самый Янковский - Сергей Соловьев

Как говорила Раневская: «Деньги проешь, а стыд останется». Но дело не только в стыде. Есть в этом какое-то разрушение сложившегося актерского образа. Я не осуждаю актеров, которые снимаются в рекламе, – у них могут быть к этому самые разные причины. Но моя жизнь сложилась иначе. Я не могу. Хотя, например, из-за отсутствия средств остановились съемки важной для меня картины Сергея Соловьева «Тургенев. Метафизика любви» с участием А. Филозова, Т. Друбич, где мне была отведена роль Тургенева…

Был еще неприятный для меня момент. Какие-то слишком деловые люди вставили кадры из «Мюнхгаузена» в ролик фирмы, производящей бытовую технику. Разумеется, никто и не подумал поинтересоваться моим мнением на этот счет. У меня ведь нет никаких прав. Фильм принадлежит телевидению, оно вольно распоряжаться архивом по собственному усмотрению. Поэтому формально придраться не к чему, а моральная сторона… Скажите, кто сейчас на это обращает внимание? Правда, пошел слушок, мол, Янковский недоволен, как использовали его имя, и тогда ко мне обратились юристы: некая фирма приглашает вас на переговоры. Я отказался: о чем мне говорить с ними? Наверное, предложили бы в порядке компенсации микроволновую печку или кухонный комбайн… Просил об одном: поскорее уберите с экранов эту рекламу. Никто, конечно, ничего не снял, крутили по всем каналам, пока оплаченное в эфире время не вышло.

Трудно представить в рекламе академика Лихачева, например. Или Булата Окуджаву, или Иннокентия Смоктуновского… Я ни в коей мере не сравниваю себя с ними, нарочно привожу такие примеры, несовместимые с торговлей своим лицом и именем. Наверное, было бы грустно видеть и Юрия Никулина с пылесосом. А раньше меня огорчало, когда на модных сумках, продающихся в палатках провинциальных рынков, появлялись цветные портреты артистов. Мне было больно за некоего одаренного человека, чьи аляповатые изображения мелькали на кустарных изделиях. Могут возразить: при чем же здесь артист? Ведь его наверняка не известили о выпуске этой продукции. Но, с другой стороны, ведь не рисовали же на мешковине лицо Ульянова или Любшина? Значит, «оригиналу» – при всей непричастности – есть о чем задуматься.

Это неправда, когда актеры говорят, что популярность неприятна. Обожание публики очень приятно для артиста. Просто к нему надо разумно относиться, потому что оно, честно говоря, страшный наркотик, который может изуродовать человека неподготовленного. Многие не выдерживают такого испытания и «подсаживаются на иглу». Но тут уж, наверное, все зависит от природы и воспитания. Мне кажется, я с собственной популярностью как-то совладал. Хотя есть что вспомнить. В годы моей молодости не было дорогостоящих машин, на которых сейчас подъезжают с охраной «звезды», все выглядело скромнее. И мы с моим братом – тоже актером – иногда зарабатывали деньги, проводя творческие встречи. И каждый раз меня выводили из зала какими-то окольными путями, потому что зрительницы буквально поднимали машину на руки, чтобы я не уехал…

Слава и популярность – вещи хищные. Вдруг представляется столько возможностей! Ими можно пользоваться, с ними надо как-то сосуществовать.

И нет рецепта, как жить, чтобы сохранить самого себя. Я лично стараюсь не воспринимать себя слишком всерьез – но серьезно относиться к своему делу.

Популярность может быть и обидной, с моей точки зрения, если просто твое лицо постоянно на виду, на теле экране, к примеру. Исчезнешь – тут же забудут. А если в тебе узнают людей, образы которых ты создал на экране и они начали жить самостоятельно, тогда совсем другое дело. Назовите мне фамилию Бабочкин, я вам скажу: «Чапаев». Вы мне: Симонов, я вам: «Петр I».

Были разные искушения в жизни, звали в правительственные структуры, предлагали даже быть министром культуры России. Я целый день думал об этом… Действительно, надо честно заниматься своим делом. Да и родные отговорили. Вот и бизнес – не мое занятие, хотя я мог бы, скажем, ресторан открыть. Но вот не умею. Если уж идти в бизнес, то чтобы серьезно заниматься им, а не лицом торговать. Компетентно давать советы, куда, допустим, вкладывать деньги – в акции, в ценные бумаги или в покупку нового завода, я не могу, а чувствовать себя дилетантом не привык. Хотя мне много раз предлагали работать в банке или коммерческой структуре. Бизнес – тоже искусство…

Выбор – дело случая

Родители мои никакого отношения к театру не имели, а их дети почему-то стали актерами.

Мой старший брат Ростислав – народный артист СССР, играет в Минском театре драмы. С него, видимо, и началось. Правда, он всегда мне говорил, что я никогда не стану артистом…

Но все-таки мой выбор – это дело случая. Актриса, игравшая подростка в пьесе А. Салынского «Барабанщица», внезапно заболела, и я вместо нее вышел на сцену Минского театра драмы, где работал в труппе мой брат. Мне было 14 лет, и я жил тогда в Минске у брата Ростислава – учился там в школе. С того вечера все и началось… Запах декораций, кулис, театральная атмосфера буквально завораживали меня. И выбор был сделан – только театр!

Я поступил в Саратовское театральное училище, где учился и мой средний брат Николай, позже работал в Саратовском драматическом театре. Я думаю, что периферия – это вообще неплохо для молодого человека. Москва – жесткий и жестокий город, который совсем по-другому воспитывает. А уют размеренной, спокойной периферии был для меня полезен – как комфортные, интимные условия для роженицы.

В Саратов тогда приехали ассистенты Владимира Ивановича Басова, снимавшего фильм «Щит и меч». Они искали актера на роль Генриха Шварцкопфа. Меня по чистой случайности пригласили на фотопробу – товарищ по театру предложил зайти с ним к ассистентке режиссера. Потом на гастролях во Львове я видел Басова, но мы не были знакомы и даже не поговорили тогда. Как выяснилось позже, именно там Валентина Титова показала Владимиру Ивановичу на меня – вот, мол, каким должен быть Генрих, а он ей ответил, что такое лицо может быть у физика или филолога, но у актера – едва ли. Сам Басов потом смеялся над этим случаем… Шло время, я был на гастролях и все ждал решения – буду сниматься или не буду. И вот приходит телеграмма: «Поздравляем»… Схватил ее и бегу от почтамта, не различая дороги. А потом думаю: чего же я бегу, собьет машина, и не буду сниматься в фильме… Так я попал в эту свою первую картину. Первое всегда дорого, а поэтому трудно говорить об этой работе в кино. Но если объективно, честно – не совсем удачная. Показать, чем живет разведчик, его психологию – это большой и серьезный разговор. В этом плане, мне кажется, самая удачная картина – «Мертвый сезон». Что же касается моей роли, то получаться у меня стало только с третьей серии. Я привык к сцене, и поначалу съемки ошеломили меня: все казалось большой путаницей, в которой я не мог разобраться. Третья и четвертая серии нравятся мне больше: там уже Генрих показан в эволюции, есть человек со своей внутренней жизнью. Сейчас я играл бы иначе. Но кино – не театр. Снялся – и это остается на всю жизнь. В этой картине я работал с прекрасными актерами. Басов – очень добрый актер и режиссер, он многое мне дал. Но самый добрый партнер из всех, с кем я работал, – Любшин. Работать с ним очень легко. Я очень благодарен Басову и Любшину за этот фильм.