Царица Савская - Тоска Ли

Он поднял меня на руки, велел принести воды и легкой пиши для царицы. И когда после этого он вновь посмотрел на меня, его лицо было хмурым, как грозовое небо на западе. Я коснулась его щеки.

Этой ночью мы любили друг друга молча, отчаянно, снова и снова, до самого рассвета. И я молча поклялась себе в утренней тишине, что мы поженимся до конца лета. Планы его отца больше не имели для меня значения.

Пусть утешается, думая, что его замысел полностью сработал. Это было не важно, ведь я обретала в итоге счастье.

От лагеря к нам бежал человек. Я поднялась на дрожащих ногах и лишь тогда заметила кровь, которую размазала по щеке и груди Макара.

— Другие племена идут с севера! — кричал бегущий. — Сотни людей!

Руки всех присутствующих инстинктивно метнулись к мечам, но прибывший из племени Амана громко провозгласил:

— Вот видишь, моя царица! — Он дернул подбородком в сторону идущих от горизонта. — Мои люди присоединились к нам.

Мужчины ушли готовиться, а я остановилась у маркаба и провела пальцем по золоченым рогам. Подергала страусовое перо. Золотые листья были очень тонкими, очень гладкими, безупречными. Как и акациевое дерево, насколько я знала. И перья были чистыми — слишком чистыми и новыми, чтобы в давние времена побывать в многочисленных битвах…

Очень умно.

Мы двинулись на запад, чтобы встретиться с племенем Амана в долине Мариб. Кричавший был прав, их оказались сотни.

И они присоединились к нашим силам, закрыв наш правый фланг. Был уже почти полдень, начался дождь, от которого волосы липли к голове, а вуаль к лицу. Из близлежащих селений все утро шли новые люди, и численность нашего войска достигла почти что четырех тысяч, включая объединенный царский эскорт, показатель военной мощи.

Перед нами, через Вади Дхану, параллельно которой мы шли справа, зеленел край южного оазиса Мариба, отделенный готовыми поглотить его песками пустыни. Мое сердце забилось чаще.

Я и не думала, что когда-нибудь снова увижу эти поля, и уж точно не думала, что, увидев, сочту это благословением. Но теперь моя душа воспарила к небу от вида бурной реки, оттого, что пересохшие русла мечтаний снова вернулись к жизни. Там, в южном оазисе, стоял храм, соединенный со столицей узкой дамбой, пешим мостом через реку.

Когда мы дошли до восточного края небольшого северного оазиса, Ниман внезапно повернулся в своем седле. Вскинув копье, он закричал:

— Саба и Алмаках превыше всего!

Ближайшие к нему воины подхватили клич, и через несколько минут четыре тысячи голосов заглушили и ропот дождя, и рокочущий звук реки.

Но когда мы уже должны были увидеть стены Мариба, поднимающиеся у западного горизонта, сам горизонт закачался, подобно волнам мерцающего воздуха в жару над пыльной дорогой. На миг мне показалось, что на меня все еще действует настойка Азма — те несколько капель, которые я удержала в себе. А затем я увидела.

Ряды северян. Ряды за рядами ждущих нас воинов.

Набат дал сигнал к остановке. Короткий зов рога пронес его приказ по нашим рядам.

Макар склонился ко мне и тихо сказал:

— Пусть твой жрец заберет тебя через дамбу в храм. Сейчас же.

А затем добавил Яфушу:

— Охраняй ее.

Я остановила Яфуша жестом.

— Нет.

Макар вновь нетерпеливо подался ко мне:

— Ты не можешь дожидаться итога здесь. Не в таком многолюдном бою!

— Я не стану сбегать за стены, пока другие за меня бьются!

— Уезжай сейчас, пока еще есть время, — зашипел он.

— И что — ждать какого-то доклада? Гонца, который скажет мне, царица я или нет?

— Все это окажется бесполезно, если тебя убьют! Я сам приду за тобой, когда битва закончится. И ты с победой войдешь в город. Но до тех пор ты хотя бы будешь под защитой святилища.

Ему не нужно было завершать предложение, чтобы я услышала недосказанное: если мы проиграем.

— И что я буду делать в святилище? Буду жить там до конца своих дней, стану жрицей и никогда больше не ступлю за его стены? — Я покачала головой. — Я не оставлю мой мар- каб. И не оставлю тебя.

— Забудь обо мне! Я сейчас не должен иметь для тебя значения! Ради самой Сабы…

Но что-то — давно сокрытое и слишком давно забытое, начало подниматься во мне. Праведное, яростное негодование. Отказ вновь отречься, по причине вины или страха, от имени и прав, данных мне при рождении… отказ снова прятаться и скрываться. Каждая мысль о позоре, каждый смертный ужас моего прошлого в тот миг отвалились от меня, как старая раковина.

— А ты не думал, что я знала об опасности, когда согласилась вернуться? Что меня могли убить в тот самый миг, когда моя нога ступила на этот берег, и в любой миг после этого?

— Я дочь своей матери, и я не буду прятаться! — Мой голос становился все громче, по мере того как я продолжала. Я сдернула вуаль. — Я дочь царя и помазанница Алмакаха!

Затем я обернулась, ведомая тем же порывом, и закричала людям, что окружали меня:

— Я внучка великого Агабоса, объединителя Сабы! Чей, по-вашему, этот маркаб? Он принадлежал моему деду. Теперь он мой. Теперь он наш!

Крики раздались сзади, мечи поднялись в воздух. Впереди Кхалкхариб и другие оборачивались, чтобы взглянуть на происходящее. Не важно было, что это не потерянный маркаб моего деда. Теперь он стал им. Я встала в седле.

— Разве могут люди победить избранников богов? Мы дети Алмакаха, которым обещано процветание в невиданной ранее мере! Саба! И Алмаках! Превыше всего!

Крики переросли в рев.

Макар рядом со мной помрачнел. Его губы шевелились, но я не расслышала шепота, определив слова, сорвавшиеся с его губ, лишь внутренним чутьем.

Кто ты?

Запел рог. Ряды северян начали наступать, преодолев уже половину расстояния между нами. Впереди Набат внимательно всматривался в них, что-то себе бормоча. Кхалкхариб, ехавший рядом с ним, подался вперед в седле, а затем что-то быстро сказал Набату.

Набат закричал нам сквозь шум:

— Их слишком мало! У нас преимущество!

— У нас все преимущества, — с мрачной улыбкой добавил Ниман. — Саба и Алмаках!

В мгновение ока, прежде чем наши люди рванулись вперед, поле для меня внезапно исчезло. Остался только Макар, глядящий на меня с тем же непроницаемым выражением лица человека, который знает и одновременно с этим не узнает другого.

А затем воины бросились вперед, унося с собой всех и вся, как муссонный дождь, бурной рекой катящийся с горных ущелий.

Мы устремились через северный оазис. Тысяча воинов на верблюдах словно текла мимо меня. Три тысячи пеших хлынули следом — представители племен, цивилизованных городом и поселениями, в мгновение ока вернулись к своим яростным корням, в них проснулись кочевники, как в домашнем животном просыпается дикий зверь при первом же запахе крови.