Скверный маркиз - Барбара Картленд

— Мистер Руперт, — воскликнул он, — что с вами?

— А где… мой дядя? — нечленораздельно, однако требовательно, заплетающимся языком пробормотал молодой человек.

— Сейчас его сиятельства нет дома!

— Но мне… необходимо его… видеть… немедленно…

Сказав это, молодой человек рухнул на пол как подкошенный, словно на краткий диалог с дворецким ушли все его силы, какие в нем еще оставались.

— Он болен! — И Орелия поспешила к упавшему.

Дворецкий опустился на колено возле него:

— Все в порядке, мисс, но, наверное, мистер Руперт сильно перебрал по части напитков. Если не ошибаюсь, он прямиком из Оксфорда.

— Из Оксфорда?

Два лакея подняли бесчувственное тело и потащили его к лестнице, а Орелия снова поднялась к себе. Из Мордена она привезла с собой набор сухих трав, которыми пользовала больных в деревне. Она сама выращивала эти лекарственные растения в старинном аптечном саду, заложенном еще в царствование Генриха VIII, и сама сушила их, зная, как они помогают при лечении лихорадки и недугов, связанных с отравлениями, особенно алкоголем, причем в любом возрасте — иным крепким мужчинам после длительных посиделок в пабе требовалась серьезная помощь, особенно если предметом споров и разговоров были такие острые проблемы, как необходимость строительства железных дорог, подобных той, которую недавно построили в Уэльсе — для пассажиров. С одной стороны, передвижение ускоряется, но дорога должна пролегать по урожайной земле, по пастбищам, через деревни, которые неизбежно пострадают, а многие их жители потеряют доходы… Очень горячие споры разгорались в пабах по этим вопросам!

Сейчас, невольно вспоминая все это, Орелия приготовила питье, смешав для этого отвар мяты перечной — две части, лавра благородного — две части, цветы горицвета весеннего и корня любистока — по одной части того и другого, добавила в напиток две полных ложки меда и понесла чашку в спальню, куда, как она успела заметить, и направлялись лакеи. Орелия знала, кто сей молодой человек: герцогиня уже рассказывала ей о своем правнуке, Руперте Харрингтоне, родители которого давно умерли, а маркиз стал его опекуном.

— Дариус обожал свою сестру, — поведала тогда герцогиня, — но племянник для него обуза и доставляет только одни неприятности.

Орелия сочувственно, однако без особого интереса выслушала рассказ, но теперь, глядя на бледное молодое лицо с темными кругами под глазами, она вдруг прониклась жалостью к юноше, хотя и понимала, чем вызвано его недомогание. Было что-то почти детское в том, как разметались на белой подушке его темные волосы, как он что-то неразборчиво, бессвязно бормотал.

— Вряд ли мистер Руперт станет это пить, мисс, — заметил дворецкий, увидев Орелию с чашкой в руке.

— Но надо заставить его выпить этот настой. Мистер Руперт протрезвеет и почувствует себя намного лучше.

— Очень хорошо, мисс.

Дворецкого ее слова, конечно, не убедили, но, приподняв молодого человека, он посадил его на постели.

— Ну, ну, мистер Руперт, — увещевающе проговорил он, — эта добрая молодая леди кое-что принесла, и вы пойдете на поправку.

— Я желаю… видеть… дядю!

— Я сразу же доложу его сиятельству, что вы здесь, как только он вернется, и вам самому будет способнее с ним разговаривать, если вы это проглотите!

— Вот… именно… проглочу… Мне есть хочется… Я чертовски голоден! — воскликнул Руперт Харрингтон.

— Но сначала выпейте лекарство, — попросила Орелия.

— Питье… питье тоже… подойдет…

Он взял чашку и осушил до дна, даже не попробовав сначала на вкус, и коротко рассмеялся:

— А я надеялся… на что-нибудь… покрепче… а это просто мутная бурда…

— Вы уже достаточно отведали напитков покрепче, — мягко укорила Орелия. — А теперь постарайтесь заснуть, и когда проснетесь и ваша лихорадка пройдет, то и поесть сможете.

Руперт снова откинулся на подушки, и она тронула рукой его лоб.

— Ладно, пусть… будет по-вашему, — хрипло ответил он, — я жутко… устал, сил… нет… спорить…

— Ну тогда и спите, — тихо повторила Орелия.

Когда через час она опять вошла в его комнату, Руперт Харрингтон уже проснулся после крепкого сна.

— Какого черта я валяюсь в постели? — спросил он, увидев Орелию.

— Вам… стало плохо по приезде сюда. Вы были в пути всю ночь?

— Да, и… пил по дороге.

— Так я и думала, и если вы будете благоразумны, то проведете в постели весь день.

Он был уже вполне трезв и говорил связно, однако выглядел очень больным: совсем осунулся и побледнел, глаза потускнели, запали в глазницы и придавали лицу страдальческое выражение. И взгляд у него был какой-то затравленный, словно он чего-то очень страшился или что-то вызывало его бурный протест. Всю эту безотрадную смесь чувств Орелия прочитала на его лице.

— Что же вы делаете с собой, глупый мальчик? — опять упрекнула она его. И тут у нее на секунду появилось чувство, словно перед ней в постели лежит один из тех деревенских подростков, которых она часто лечила, — совсем упустив из виду, что сей оксфордский не оперившийся птенчик считает, наверное, себя модным джентльменом, с кем надо говорить почтительно и уважительно. Однако Руперт в действительности ничего подобного не выказывал и не сердился. Совсем напротив, он потянулся к ее руке и судорожно пожал ее.

— Но мне надо повидаться с дядей, мне обязательно надо его убедить, что я не смогу больше продолжать…

— Продолжать что?

— Учебу в Оксфорде! Я больше этого не вынесу! Все ужасно, говорю вам. Они меня заставили вчера пойти с ними… Я не хотел и отказывался, но они сами пришли ко мне, повалили на пол и стали насильно вливать в глотку вино… Я знал, что все это будет ужасно, заранее знал…

— А что именно было ужасно? — сдержанно полюбопытствовала Орелия. Она видела, что юношу волнует нечто еще, лишавшее его душевного равновесия. Он разволновался, а потные пальцы все сильнее сжимали ее руку, но Орелия понимала, что в данный момент он не видит перед собой молодую девушку и вообще не видит в ней женщину. Она была для него просто человеческим существом, перед которым можно излить душу, а это сейчас для него самое лучшее — решила Орелия, — ему надо выговориться, и тогда душевная боль перестанет его так сильно мучить. Было ясно и то, что он выбит из колеи, иначе не вел бы себя так открыто с незнакомым человеком. Худшие последствия опьянения ушли, развязав язык, а к тому же после сна он пребывал в расслабленном состоянии духа и мог откровенничать с кем угодно, только бы его выслушали.

— Но что именно вас расстроило больше всего? — снова спросила Орелия тем же мягким, сочувственным тоном: за свою короткую еще жизнь она уже успела выслушать множество историй, до этого хранившихся в тайне, и от самых разных людей.