Механист - Вадим Вознесенский

Вик отстал и поравнялся со своей спасительницей.

— Ангелочек, — начал и заткнулся, ошарашенный недоуменным взглядом, запоздало понимая, что называл ее так только мысленно.

— Как ты меня назвал? — Девушку покоробило.

Нагишом расхаживать им голубая кровь не мешает, а от фамильярности, значит, тошнит? Старьевщик замялся:

— Маска. Мое имя ты знаешь…

— Венедис, — процедила она сквозь зубы, — статутная княгиня, секретарь совета Тэмпла.

— Очень приятно, — кивнул Вик.

Кто такая княгиня, что такое статутный и в каких краях находится Тэмпл, он не знал. Понятно только, что секретарша. Вообще-то Вик хотел обсудить перспективы дальнейшего путешествия — Саранпауль, Сосьва, а затем он планировал свернуть на юг и по разбойничьим тропам добраться в Издель.

Едва он раскрыл рот, чтобы возобновить разговор, как впереди обреченно закричал дервиш.

А потом тренированный слух улавливает в глубине леса знакомые щелчки кремниевых затворов. В отличие от холодного оружия или, например, доспехов, пулю невероятно сложно заговорить — очень значительным энергетическим воздействиям подвергается она в канале ствола. Это не значит, что огнестрельное оружие предпочтительнее в дальнем бою. Наоборот — грамотно настроенные защитные поля коверкают траекторию невообразимым образом, и попасть в цель можно только из-за какого-либо безумного рикошета или обеспечив большую плотность огня. То, что дервиши бестолково оказываются на расстоянии выстрела, то, что первым залпом отбрасывает сразу четверых янычар, говорит о трех вещах. Первое — подавление трансляции, как и экранирование нападавших, осуществлялось очень сильным медиумом. Таких мощных и, главное, универсальных машин не бывает. Второе — пули сделаны из материалов, совершенно невосприимчивых к электромагнитным возмущениям. Это отрицательно сказывается на дальности и убойной силе, зато обеспечивает достойную точность и кучность. Третье, как следствие из всего вышесказанного, — Вику не стоит беспокоиться, но необходимо принять меры, чтобы не подвернуться случайно. И предостеречь Ангел… э-э-э… Венедис…

Впрочем, Венедис — чересчур пафосно, пусть будет Венди.

В механисте янычара напоминают только армейские нерповые унты, выданные ротным каптенармусом, наряд спутницы тоже сильно отличается от подбитой собачьим мехом брони. Главное — не лезть на рожон, тогда и не зацепят. Легко сказать — не лезть.

Венди вытаскивает мечи и пытается протиснуться девятой в незаполненный квадрат из восьми оставшихся бойцов. Не пускают. Это правильно — в каре совсем иная техника, чем в одиночном бою. Будь ты хоть трижды мастером-мечником, а без подготовки в строю вреда принесешь больше, чем пользы. И пусть даже Венедис в фаланге как рыба в воде, но разбираться в ее способностях уже поздно.

И вообще, двумечный бой — искусство для строя бессмысленное. Будь построение более многочисленным, например четыре на четыре, нашлось бы место в центре — ворожить, а так… они ведь тоже вроде как механизм — зачем им чужие шестеренки, пускай и золотые? Вик подхватил девчонку за локоть и потащил в сторону.

Это не их война, здесь и сейчас они — зрители, поминая не к месту эпизод из недавней тюремной драки, — рискующие стать пострадавшими.

Смотреть на янычар в деле — одно удовольствие. Ощетинились из-за щитов двухзарядными самострелами, буравят мир через узкие забрала глухих, лишенных украшений белых шлемов. В центре дервиш, недавний собеседник Вика, раскинув в стороны руки и закрыв глаза, нараспев выкрикивает формулы. Бойцы синхронным вдохом-выдохом задают ритм. Старьевщик не чувствует, но знает: напряженность на границе фаланги увеличивается. Времени немного — до перезарядки. Темп заклинаний нарастает, янычары на месте печатают шаг. «Атепа!» — исступленно орет дервиш одновременно со вторым залпом. Воздух вокруг построения вскипает от освободившейся энергии, щелкают спуски арбалетов, и огненные росчерки уносятся в глубь леса. Клубы пара относит ветром — все восемь янычар на ногах, дервиш снова начинает читать заклинание в темпе сердечного пульса.

— Трелью! — командует Журбин, и бойцы поочередно спускают нижние механизмы самострелов.

Болты с соловьиным пением срываются с направляющих. Не прерывая речитатива, дервиш сопровождает каждую стрелу коротким жестом-напутствием. Скорее всего, это не боевые заряды, их наконечники — хрупкие баллоны с паралитическим или слезоточивым газом. Наверное, дервиш слегка отвлекается на выстрелы янычар, и, хотя очередной «Атепа!» звучит своевременно, после ответного залпа Вик видит, как брызжет кровь и подгибается нога одного из бойцов. Он падает на колено, строй нарушается, но янычар сквозь зубы шепчет Песню Анестезии, уверенно встает и даже притопывает закованным в стальной наколенник унтом.

Это после лекари будут собирать из осколков расщепленную кость, а раненый — метаться в горячке. Сейчас не время думать о таких мелочах. Однако ловко справляются невидимые нападающие — на перезарядку уходит меньше полуминуты. Впрочем, откидные затворы — очень прогрессивные механизмы. Уж кому, как Вику, не знать. Но даже они бессильны против восьмерых янычар, замерших на середине дороги.

Не совсем правильно, что бойцов бережет сила дервиша, просто он распределяет энергетику всего отряда — как дирижер. Это пат. Будь дервишей двое, каре могло бы развернуться в шеренгу и идти под кроны деревьев, но один из них уже лежит, убитый первым залпом.

Движение сбоку от построения. Медленно, тяжело поднимается кто-то из четверки ранее поверженных. Алые лепестки распустившейся цветком крови из развороченной на груди брони не позволяют думать о том, что ранение легкое. Но если янычар, пусть и пошатываясь, идет — значит, он все еще жив. Глупо утверждать, что поднять мертвеца невозможно, но ритуал этот настолько энергоемкий и кропотливый, что воспроизвести его в полевых условиях нереально. Воин бредет к каре, стаскивая с себя мятый, окровавленный доспех, подбирает, вдобавок к своему, саблю мертвого дервиша и замирает напротив Журбина. Судя по внешним признакам, в строю ему тоже делать нечего.

— Даруй! — обращается он к командиру.

— Будь свободен, — не раздумывая, отвечает Журбин, и ссутуленный янычар выпрямляется, расправляет плечи.

— Прощайте, братья.

И воины нестройно бьют кулаками в щиты.

Раненый разворачивается и плавно, амортизирующими, нечеловеческими прыжками бросается в сторону нападающих. Четвертый залп на мгновение останавливает его, он трясет головой, разбрасывая капли крови, и продолжает бег.

— Ни фига себе, — шепчет Венедис, — вот так, парой фраз, — это же Хайд!

— Чего? — зачем-то переспрашивает Вик.

— Хайд — по имени первого описания, — повторяет девушка. — Заклятие высвобождения. Без фармацевтической стимуляции невозможно. Мне так казалось.

Вик кивает головой. Программа Зверя — активация первобытной части сознания, яростной, неуправляемой и бесчеловечной. Той, которая всегда присутствует на задворках нашего поведения, скрываемая под затворами тысячелетий разумной жизни.

Вроде бы янычарам снимают скрепы вековых запретов, для того чтобы воин превратился в неуязвимое, обуянное жаждой убийства существо, достаточно только личного желания и разрешения командира. Мощнейшее боевое заклинание, применяемое только в крайнем случае, так как вернуться после него в адекватное состояние не удавалось никому. Плотоядное и радостное рычание в лесном полумраке подтверждает могущество освобожденных сил. Прекрасная возможность для организованного отступления.

— Отходим, — командует Журбин.

Он прав — отсюда до базы в два раза ближе, чем до Саранпауля. Осторожно пятясь, намного больше шансов добраться назад, чем с преследователями на плечах прорываться к поселку, не имея возможности предупредить гарнизон Кэпа.

— Отходим! — повторяет командир для путников.

Вик чуть качает головой в ответ на вопросительный взгляд Венедис.

— Мы обойдем, — бросает Журбину девушка и тянет Старьевщика в лес, на противоположную сторону дороги.

— Если сможете — доложите, — слышит Вик последние слова Журбина и кривит рот в усмешке.

Это не их война. Не была и не будет. Не Вика и, как ему кажется, не Венди…

Забегая вперед — янычары не дошли. Путь им преградили поваленные деревья, а там, где каре вынужденно остановилось, были уже зарыты пороховые заряды. К тому времени отряд был настолько вымотан фланговыми атаками и периодическими обстрелами, что дервиш не смог ни обуздать, ни распределить энергию взрыва. Оставшихся в живых — оглушенных и израненных — милосердно дорезали. Об этом рассказывал Моисей, когда путники грелись у костра и хлебали растворенные в кипятке брикеты Венедис. Происходило это позже, когда уже начало темнеть и рвущиеся вверх огненные языки заставляли тени деревьев изгибаться в экзотической пляске диких племен метаморфов.