Убийство в Вене - Дэниел Силва

Американец выключил компьютер. Отложил в сторону доклад о выборах. Он снова был в игре, по крайней мере на какое-то время.

Оставшуюся часть вечера Габриель провел в больнице. Маргерите, ночная сестра, заступила на дежурство через час после того, как он приехал. Когда врач закончил осмотр, она разрешила Габриелю посидеть у постели Эли. Она вторично посоветовала Габриелю говорить с ним и вышла из палаты, чтобы дать им несколько минут побыть наедине. Габриель не знал, что говорить, поэтому он пригнулся к уху Эли и зашептал ему на иврите про Макса Клайна, Ренате Хофманн, Людвига Фогеля… Эли лежал неподвижно, голова у него была забинтована, глаза завязаны. Потом в коридоре Маргерите призналась Габриелю, что никакого улучшения в состоянии Эли нет. Габриель еще час посидел в комнате для посетителей, глядя на Эли сквозь стекло, затем взял такси и поехал к себе в отель.

У себя в номере он сел к столу и включил лампу. В верхнем ящике нашел несколько листков гостиничной бумаги и ручку. Он на мгновение закрыл глаза и представил себе Фогеля, каким видел его днем в кафе «Централь».

«Вы уверены, что мы никогда прежде не встречались? Ваше лицо кажется мне очень знакомым».

«Я искренне в этом сомневаюсь».

Габриель открыл глаза и стал рисовать. Через пять минут на него смотрело лицо Фогеля. «Интересно, как он выглядел, когда был молодым?» Габриель снова взял ручку. Он сделал волосы гуще, глаза выразительнее, набросал чистое лицо без морщин и носогубных складок.

Довольный проделанным, он положил новый рисунок рядом с первым. И стал рисовать третий вариант – на сей раз в мундире со стоячим воротничком и в фуражке СС. Когда портрет был готов, Габриель почувствовал, как у него затекла шея.

Он открыл папку, которую дала ему Ренате Хофманн, и прочел название деревни, где у Фогеля был загородный дом. Нашел деревню на туристической карте, обнаруженной в ящике стола, затем позвонил в контору по аренде машин и зарезервировал машину на утро. Посидел, глядя на сделанные наброски, потом сжег их в умывальнике в ванной и смыл пепел.

9

Вена

На другое утро Габриель отправился по магазинам на Кэртнерштрассе. Небо казалось бледно-голубым куполом, исполосованным алебастром. Ветер чуть не сбил его с ног, когда он пересекал Штефанплац. Это был ветер Арктики, замороженный фьордами и ледниками Норвегии, приобретший силу, пролетая над заснеженными полями Польши и барабанивший сейчас в ворота Вены, словно дикая орда.

Габриель зашел в универсальный магазин, посмотрел на указатель и поднялся по эскалатору на этаж, где торговали верхней одеждой. Там он выбрал темно-синюю лыжную куртку, толстый свитер из овечьей шерсти, теплые перчатки и непромокаемые сапоги. Он заплатил за покупки и, выйдя из магазина, не спеша пошел с полиэтиленовым мешком в каждой руке по Кэртнерштрассе, проверяя, нет ли за ним «хвоста».

Контора по прокату машин находилась на расстоянии нескольких улиц от его отеля. Там его ждал серебряный «опель». Он положил мешки на заднее сиденье, подписал необходимые бумаги и помчался прочь. С полчаса он кружил по городу, проверяя, не ведется ли за ним наблюдение, затем направился к выезду на шоссе А-1 и поехал на запад.

Тучи постепенно сгустились, утреннее солнце исчезло. Когда он добрался до Линца, снег уже валил вовсю. Габриель остановился у бензоколонки и переоделся в то, что купил в Вене, затем вернулся на шоссе А-1 и проехал последний отрезок пути до Зальцбурга.

Приехал он туда в середине дня. Он оставил «опель» на стоянке и остаток дня провел, бродя как турист по улицам и площадям Альтштадта. Он забрался по лестнице на Мёнхберг и полюбовался видом Зальцбурга с высоты церковных шпилей. Затем отправился на Университетсплац посмотреть шедевры барокко Фишера фон Эрлаха. Когда стемнело, он вновь спустился в Альтштадт и поужинал тирольскими равиоли в причудливом ресторане, где на стенах, обшитых темными деревянными панелями, висели охотничьи трофеи.

К восьми часам он уже снова сидел за рулем «опеля» и ехал из Зальцбурга на восток, в центральную часть Зальцкаммергута. По мере того как шоссе поднималось в горы, снег валил все гуще. Габриель проехал деревню Хоф на южном берегу Фушльзее и через несколько миль добрался до Вольфгангзее. Город, по которому было названо это озеро – Сент-Вольфганг, стоял на его противоположном берегу. Габриель мог разглядеть лишь затененный шпиль церкви Пилигримов. Габриель помнил, что в этой церкви находится один из лучших запрестольных образов в Австрии.

В сонной деревушке Цихенбах он свернул в узкую улочку, которая резко шла вверх по склону горы. Город остался внизу. Вдоль дороги выстроились коттеджи с покрытыми снегом крышами и дымком, вившимся из труб. Из одного дома выскочила собака и облаяла проезжавшего Габриеля.

Он проехал по узкому мостику и остановился. Дорога, казалось, устала идти дальше. По березовому лесу шла тропа, по которой машина едва могла проехать. Метрах в пятидесяти впереди была калитка. Габриель выключил мотор. Глубокая тишина леса действовала угнетающе.

Он вынул из отделения для перчаток фонарик и вышел из машины. Калитка из старого дерева была ему до плеча. На ней висело предупреждение, что за ней – частная собственность; охота и прогулки там строго запрещены и караются штрафами и тюрьмой. Габриель поставил ногу на срединную перекладину калитки, перелез через нее и спрыгнул на мягкое одеяло из снега, лежавшее по другую сторону.

Он включил фонарик, освещая путь. Дорожка шла круто вверх и заворачивала вправо, исчезая за стеной берез. На снегу не было следов ни от ног, ни от шин. Габриель прикрутил свет и постоял, чтобы глаза привыкли к темноте. Затем пошел дальше.

Минут через пять он вышел на большую поляну. В конце поляны, метрах в ста от Габриеля, стоял дом, традиционный альпийский коттедж, очень большой, с островерхой крышей и низкими карнизами над стенами. Габриель постоял с минуту, прислушиваясь, не заметили ли его появления. Успокоившись, пошел вокруг поляны, держась деревьев. Дом был в полнейшей темноте – никаких огней ни внутри, ни снаружи. И никаких машин.

Он постоял, раздумывая, следует ли совершить преступление на австрийской земле, проникнув в дом. Пустой коттедж давал возможность заглянуть в жизнь Фогеля, – такая возможность, уж конечно, не скоро ему подвернется. На память пришел неоднократно виденный им сон. Тициан хочет проконсультироваться с Габриелем по поводу реставрации, но Габриель все откладывает встречу с Тицианом, так как безнадежно запаздывает с работой и не может выкроить время для встречи. Тициан страшно оскорблен и в ярости аннулирует приглашение. Габриель, оставшись один на один перед огромным полотном, трудится без помощи мастера.

И он пошел по поляне. Взгляд, брошенный через плечо, подтвердил то, что он и так уже знал: на снегу оставались четкие следы, ведущие от края деревьев к задней части дома. Если снова не пойдет снег, эти следы выдадут его. «Иди же. Тициан ждет…»

Он подошел к коттеджу сзади. Во всю длину внешней стены была уложена поленница. В конце ее была дверь. Габриель попытался ее открыть. Конечно, заперта. Он снял перчатки и достал тонкую металлическую полоску, которую обычно носил в бумажнике. Он осторожно вставил ее в прорезь для ключа и стал поворачивать, пока не почувствовал, что механизм поддается. Тогда он повернул ручку и вошел в коттедж.

Он включил фонарик и обнаружил, что находится в прихожей. У стены чинно стояли три пары «веллингтонов». На крючке висело лоденовое пальто. Габриель проверил карманы: немного мелочи; скомканный платок с остатками засохшей старческой мокроты.

Он открыл дверь и увидел перед собой лестницу. Габриель быстро пошел наверх с фонариком в руке, пока не дошел до другой двери. Она была не заперта. Габриель приоткрыл ее, и стон сухих петель эхом отозвался в тишине дома.

Он оказался в кладовке – такое было впечатление, словно ее ограбила отступавшая армия. Полки были почти пустые, и на них лежал тонкий слой пыли. Примыкавшая к кладовке кухня была сочетанием современного и традиционного. Немецкие бытовые приборы со стальной облицовкой – и чугунные котлы, висящие над большим открытым очагом. Габриель открыл холодильник: полупустая бутылка австрийского белого вина, ломоть сыра, позеленевшего от плесени, несколько старых баночек специй.

Габриель прошел через столовую в большую гостиную. Он провел лучом света по комнате и застыл, увидев старинный письменный стол. В нем был всего один ящик. Деформировавшийся от холода, он был плотно пригнан. Габриель сильно дернул и чуть не выдрал ящик. Он посветил внутрь фонариком: карандаши и ручки, ржавые скрепки, пачка канцелярской бумаги с эмблемой Торговой и Инвестиционной корпорации Дунайской долины и личным адресом: «Со стола Людвига Фогеля…»