Игры с судьбой. Книга первая - Наталья Баранова

Качнулась реальность, разрывая надвое ткань бытия. Свет и тьма — смешались. И поменявшись меж собою не раз, в пронзительном кружении пролетели перед внутренним взором десятки дней, мгновений, лиц.

Он не любил прыжки, внутренне содрогаясь каждый раз в мгновение до, в момент после. Он ненавидел эти краткие мгновения скольжения по струне пространства. Ее звучание заставляло сжиматься сердце в комок. Ее звучание выворачивало все его существо наизнанку. И все тело болело от горького звучания хорала диссонансом стенаний, кузнечным молотом бившего по каждой из клеточек тела.

— Эй!

Кто это? Где?

Тишина и тьма. И мурчит сытым котом основной маршевый двигатель. Заткнувшись, смолкли сирены. Лишь чудится в пронзительной звенящей тишине звук падающих капель.

— Дагги! Эй! Жив, рэанин?

— Кажется, жив.

Говорить бы, не разжимая губ, мозгом впитывать мысли иного существа. Губы болели, словно разбитые в кровь. Болела голова, болели руки.

И пусть в прошлом сотни прыжков — этот был на особицу. Придушить бы пилота! Так и чесались кулаки.

— Ты чего?

— Я болею с прыжков, Пайше. Не удивляйся. С людьми такое случается, хоть и редко. Я уникум в своем роде. Долго еще до Раст-Танхам?

— Часов шесть полета. Придем к вечеру, и я покажу тебе Аято. Ты ведь не был в столице контрабандистского мира?

— Не был….

Не был. Да если и был! По улочкам Аято можно бродить вечность. И можно заблудиться в садах.

Нищета и блеск, респектабельная добродетель и бесстыдный порок — все смешалось в ладонях контрабандисткой столицы. Сотни рас, миллионы народов, все возможные оттенки цветов кожи, волос и глаз. Невероятное количество форм глаз и губ. И поцелуи — жадные и нежные, поверхностные и долгие. И цена куртизанкам такая же разная, как и звезды на небе. Какую осыпь золотом — мало, какой-то хватит полевого цветка.

Как забыть это? Мир, где каждый камень хранит отпечаток его шагов. Каждая капля рек бережет чьи-то слезы о нем. Мир, где с дыханием ветра сплеталась его душа. Там, под сенью огромных ив, сквозь ветки которых просвечивает небо….

Где-то там место, откуда начала свое стремительное падение его звезда. Где, с качнувшегося небосклона она сорвалась, сгорела и пропала. Остыла, увязнув в болоте.

Где-то там, на забытых тропах он сделал неверный шаг.

Где-то там начинала расти его ненависть. Аято. Раст-Танхам. Его молодость. Настоящая молодость. Высокой пронзительной нотой звучащая песня, которую не вернуть, не удержать, не спеть заново. Оборванный напев, который не продолжить до конца.

И только кусать губы, вспоминая. И только сожалеть, не находя утешения минувшему в настоящем.

Закрыть глаза, провалиться в сладкое бездумие бы! Потерять память, испив дурманящего жгучего напитка оноа! Чертово снадобье вытянуло б из его глаз боль, развеяло скорбь. Нет скорби в том, кто потерял память. Память — не разум. И кто виноват, что его память — как уголья? Жжет, проклятая! Если б он мог, он скрутил бы голову памяти.

Нет, никогда он не знал Аято. Нет, не его следы остались на камне мостовых, не его голос потерялся в гомоне шумных улочек.

Нет, не он ласкал жаждущие тела распутных, падших женщин. Не он жил ярко, светло и весело. Нет, не он никогда не знал уныния и грусти! Эта его жизнь — череда горьких потерь. Самая ж большая — потеря себя.

И пальцы вновь сжимались в кулаки. Ярость! Разве в юности был он подвержен ярости? Разве была его юность наполнена ненавистью? Разве ныне яда — не под самые края? И кривились губы….

Вздохнув, он заставил себя подняться на ноги, щелкнул по носу Пайше.

— Уж в улочках Аято я постараюсь не блуждать и без тебя!

Ноги несли в рубку. Остановившись у дверей, он смотрел на экраны. Причудливые кривые графиков наслаивались на космический пейзаж. И Раст-Танхам выглядела не больше, ни меньше — плоской тарелочкой, диском для метания.

Самый оживленный порт Лиги не знал такого количества кораблей и капитанов. Здесь, на рейде можно было встретить кого угодно. На то она и Раст-Танхам. Причудливая планета.

— Дагги? — усмехнувшись, заметил Гай. — По что припрыгал? Не сидится в каюте! Хочешь добрый совет? Вот приземлимся, и беги ты. Со всех ног беги от меня. А то неровен час, и в самом деле повешу, коль не выполнишь обещания.

Губ коснулась легкая улыбка.

— Кто исполнял прыжок, Гай?

— Я.

— Ты? Если еще раз исполнишь подобное соло, вешать не придется. Отдам концы во время полета.

Усмехнувшись, он отметил удивленную мину на лице Гая. Пожал плечами.

Пройдя в рубку, присел в пустующее кресло рядом с местом Гая, изучал графики, отслеживал переменные. Тоже было не впервой.

— Знаешь, — усмехнувшись, заметил Гайдуни, — я оповестил отца, что у Оллами появился новый советник.

— Хаттами был в бешенстве?

— Был. Если он не убьет нас обоих, считай что нам очень и очень повезет. Десять процентов с оборота! И как тебе удалось завести меня на спор, а, рэанин?

Да-Деган пожал плечами.

— Наверное, просто повезло, — заметил беззлобно. — Я в долгу перед твоим отцом. И этот долг я обязан вернуть. Главное, что б Хаттами не склеил ласты, увидев меня. Ну, скажи, — продолжил он, бросив быстрый взгляд на Гайдуни, — ты б взял меня в советники, если б не спор?

— Я себе не враг.

— Самая большая ошибка тех, кто меня видит, — проговорил Да-Деган задумчиво, — в том, что они видят не того.

7

На поле — ветер. Запах окалины, смазки, отработанного топлива. Над головою — небосвод. Ночь распахнула свои крыла, поглощая убожество дальнего порта. Агами ближайший к Аято не для них — слишком дорог, что б обнищавшая Гильдия могла позволить роскошь сажать на нем свои корабли. Этот — пустынный, третьего сорта, с дурной славой — только этот им по карману.

И встречает на поле Хаттами. Такой же, как сын — высоченный, кряжистый, упрямый. Неудачи могли сломить любого. Но этот — будет держаться до последнего. Непокорный норов, ни перед Судьбою не склонится, ни перед человеком.

Выходя из корабля Да-Деган, помедлил. Было боязно. Было скорбно. Как-то ныне встретит его Раст-Танхам? Что ему приготовит?

Бросив быстрый взгляд на поле, усмехнулся. Прав был Гайдуни, намекая на головомойку. Уперев руки в бока, Хаттами готовился ему мылить холку. Десять процентов с оборота! Не то, что немало. Для Оллами сейчас — немерянная сумма. Немыслимая.

И рядом с Гаем — Пайше. Худенький мальчишка меж великанов. Что-то он может сделать? Какое слово сказать?

Тряхнув головой, Да-Деган подошел к Гайдуни, встал по другую руку.

— Не гневайся, Хаттами, — проговорил негромко, глядя, как на лице хозяина Оллами удивление сменяет гнев. — Это я поймал на слове твоего мальчика. Прости, не мог иначе. Не было выхода. Но десять процентов за мою голову — это ведь даром!