Гончаров и таежные бандиты - Михаил Петров

- Сестра, - тоненько пропищал я, как тот немощный дистрофик из анекдота, - сестра!

Послышались торопливые мягкие шаги, и в комнату вошла монахиня в черной одежде, но почему-то с непокрытой головой. Ее лицо показалось мне знакомым.

- Константин, очнулся, слава Богу, да ты никак вставал?

Теперь, услышав ее голос, я вспомнил все. Черную ночь и черные распущенные волосы Евдокии... Но как я здесь очутился?

- Евдокия, помоги, мне нужно подняться.

- И не думай, не велено. Лежи, выздоравливай.

- Как я здесь оказался?

- Позавчера привезли, как только миновал кризис.

- Расскажи все, только сначала дай, куда можно...

- Под кроватью...

- Выйди, я сам...

- Сегодня двадцать восьмое, - немного погодя начала Евдокия. - Ночью восемнадцатого тебя без сознания привез в монастырь Дмитрий. Хотел везти сюда, но понял, что ты не дотянешь. Завернул в монастырь, там и оставил на попечение игуменьи и монашки Феодосии. Они-то и вернули тебя к жизни.

- Никогда не верил знахарям и чудотворцам, а тут...

- Да, чудотворный дар у них имеется... Кроме того, хорошо знают травы, коренья.

- Во дают, я думал, мне уже конец, и готовился ногой открывать райские врата! Вот что значит народные целители! Надо с ними раскатать бутылочку.

- Перестань, - тихо, но с угрозой проговорила Евдокия, - ты действительно одной ногой стоял в могиле. Три сломанных ребра и разрыв легкого. И если бы Дима вовремя не догадался свернуть к монастырю, то неизвестно, на каком ложе ты бы лежал сейчас.

- Интересно! Никогда не думал, что легкое можно заштопать молитвой.

- Как видишь, можно. Если к ней в придачу добавить скальпель, иглы и мать игуменью.

- Оригинально! Монашка с ножом!

- Она - дипломированный хирург с двадцатилетней практикой. Всех своих монастырских "овечек" она лечит сама. В монастыре у нее отличная операционная и инструмент.

- Ладно, проехали. Федя не нашелся?

- Федя жив, но это пока все, что я могу сказать.

- То есть ты мне не доверяешь, несмотря на то что из-за него я чуть было не оказался на том свете, спасибо твоей игуменье, тормознула вовремя.

- Конечно же доверяю, но дело не в этом. Мне кажется, он обрел душевный покой.

- Откуда, интересно, такая информация? Опять ясновидение? Вас, баб, даже старообрядческих, не поймешь. То Феде плохо, то Феде хорошо. Расскажи все, да я поеду домой, только сначала встречусь с Димой.

- Хорошо. Я получила от него письмо.

- Когда и каким образом?

- Позавчера, двадцать шестого, когда привезли тебя. Оно лежало в ящике на воротах. Отправлено отсюда же, из Эйска, местное. Я штемпель посмотрела. Бросили его двадцать пятого. Целые сутки шло.

- Дай мне его сюда. Быстро, не мни задницу.

- Перестань сквернословить, мой отец бы тебя выпорол.

- Мой тоже. Давай быстро!

Отвернувшись, она захрустела бумагой в лифчике. Она, видимо, считала, что лучшего тайника не сыскать.

- Вот, только осторожно. - Она протянула мне конверт с воззванием "Слава Вооруженным Силам СССР", изготовленный на Ряжской фабрике Гознака в 1988 году. На стандартном листе хорошей писчей бумаги жирной шариковой ручкой синего цвета было написано:

"Евдокия! Я решил полностью изменить свой образ жизни. Спасибо тем людям, что увезли меня от мирской суеты. Меня не ищите. Будет нужно - найду сам. Хочу наладить гончарное дело. Жалко, нет специалиста. Без него трудно. Учиться не у кого. Письмо сожги, никому не показывай.

Целую, твой Федор".

- Прямо как из "Двенадцати стульев", - невесело усмехнулся я. - Ты не нашла ничего странного в этом письме?

- Нет.

- Это его почерк?

- Конечно. Никаких сомнений тут быть не может.

- Федор попал в беду, и его необходимо выручать!

- Почему ты так решил?

- Евдокия, сколько лет ты прожила с Федором?

- Он старше меня на девять лет. Мне было шесть, когда он убежал из дому в ваши края, к двоюродной тетке. Значит, его я знаю два года в детстве и последние пять - сейчас.

- Ты можешь объяснить, откуда у него вдруг появилась этакая тяга к глине?

- Нет, сколько я помню, ему всегда было начихать, из какой посуды он ест и пьет.

- Да, элегантный Федя - и вдруг глина, грязь... Почему вдруг в сорок четыре года в нем проснулся ваятель?

- Не знаю.

- А мое фамилие тебе известно?

- Нет.

- Ты что, не смотрела мои документы?

- Нет, это некрасиво. Мне было достаточно твоего имени.

- А фамилие мое - Гончаров. Улавливаешь связь фамилии с письмом?

В сумрачной комнате было видно, как побелела Евдокия.

- Господи, он же просит помощи!

- Мне тоже кажется. Теперь будь добра, ответь мне на несколько вопросов, только не ври.

- Я еще никогда не врала, - глаза ее гневно и осуждающе, в упор уставились на меня, - я могу смолчать, могу ответить, что ничего не скажу, но врать никогда не врала.

- Извини! Почему Федор в шестнадцать лет убежал из дому?

- Он осквернил иконы, наклеил на них срамных женщин. Отец сильно избил его. Он ушел в тайгу. Мать с трудом нашла его, привела в дом, но отец не пустил. Тогда мама дала ему денег и отправила к сестре. Она тоже была геологом, часто залетала в наши места и Федю любила. Это был лучший выход. Отец его не простил даже перед смертью. А мать все время плакала, хотела его повидать, но отец не позволял даже этого. Так и умерла, не повидав его.

- Евдокия, что сказал Дмитрий по поводу письма?

- Ничего. Он не знает о нем.

- То есть ты хочешь сказать, что скрыла от него письмо отца?

- Да, но откуда ты узнал, что Федор его отец?

- Догадался сам, он очень похож на семнадцатилетнего отца.

- Я тоже догадалась сама. Так-то мне никто ничего не говорил.

- Когда я смогу увидеть его?

- Он навещал тебя каждый день, думаю, не пропустит и сегодня. Полежи десять минут, я тебе бульон разогрею, с курой.

- Буду весьма обязан, леди! Да не красней, хороша девочка! Иди, а то сейчас завалю.

Наконец-то после двухнедельного тумана я начал что-то понимать. Как я не допер до этого раньше! Нет, наверное, смутные подозрения были, но понадобилось десять дней пролежать в горячке, испражняясь под себя, видя всякие мерзопакостные бредовые сны... А потом получить от Федора письмо-сигнал. Боже мой, тупеешь ты, Гончаров, не по дням, а по часам. Вроде бы и бьют тебя перманентно и качественно, один черт, не помогает. Но теперь-то я кое-что знаю, и это дает мне право сузить круг опроса.

- Вот, Костя, выпей, - протянула миску Евдокия, - я туда белого мяса нащипала. Так мне мать Феодосия велела.

- О-о-о, а она что, гастроэнтеролог?

- Нет, она акушер, и тоже с образованием.

- Все, я молчу, задавленный монастырским интеллектом. Евдокия, у тебя есть какой-нибудь надежный мент, из старослуживых? Который лишнего не болтает?

- Есть, сосед дядя Саша, но он уже на пенсии.

- Еще лучше. Позови-ка его, да устрой нам штоф самогонки.

- У меня нет, но я попрошу у соседей. А может, просто водки купить? Мне неудобно к соседям...

- Господи, какая разница! Водка даже лучше.

- Но тебе, наверное, нельзя.

- Пусть так, для видимости стоит, может, твой сосед пожелает.

- Дядя Саша? Не сомневаюсь.

Она ушла, я же, доев бульон с нащипанным мясом, задумался, вновь и вновь прокручивая свою новую версию, пытаясь сам отыскать ее слабые места. Кажется, их не было, все складывалось четко и точно. Теоретически версия выглядела безукоризненно, не хватало только сущего пустяка, реальных фактов, но я интуитивно чувствовал: они появятся. Интересно, что нашел Дмитрий в той железной коробке?

Стук в дверь отвлек меня от моих гипотетических схем.

- Войдите! - крикнул я, запоздало подумав, что в случае чего защититься мне нечем.

- Уже вошел.

На пороге появился толстяк в мятой милицейской форме без погон. Мне показалось, что ожил герой бессмертного произведения Ярослава Гашека, Швейк.

- Кому это я понадобился? - строго спросил он, подозрительно принюхиваясь и присматриваясь. - Вы кто такой? Ваши документы, пожалуйста.

- Не знаю, где они, - едва сдерживая улыбку, ответил я. - Вернется Евдокия - и вы непременно ознакомитесь с ними. Присаживайтесь, будьте любезны. Вас зовут дядя Саша?

- Никак нет, младший лейтенант Сурок Александр Петрович.

- Очень приятно, Александр Петрович, это, наверное, вам Людвиг Бетховен посвятил целую пьесу.

- Так точно, и еще "Аппассионату" и оперу "Фиделио".

- Да, старик знал, кому что посвящать. Меня зовут Костя.

- У меня был один знакомый, его тоже звали Костя, так он приспособился к этой жизни тем, что ловил бродячих собак и...

- ...И продавал их за породистых. Отлично!

Мы оба захохотали, и я понял, что общий язык найден. Тут очень кстати вернулась Евдокия. К моей кровати она подтащила журнальный столик. Незаметно я ущипнул ее за ляжку. Одного ее взгляда хватило, чтобы мне стало по-пионерски стыдно.

- Дядя Саша, присаживайтесь к столу, сейчас накрою. Гость вот у меня, Димин знакомый, заболел немного.