Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии - Фируз Казем-Заде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Угроза, высказанная Томсоном, поставила шаха перед дилеммой. Выразить протест русским значило обратить на себя гнев царя, которого шах, как и его отец, был приучен бояться.
Выступая против России, можно было потерять Астарабад и даже Хорасан. Но игнорировать Англию было также опасно. Она могла бы, не выясняя отношения с Россией, захватить Персидские острова в заливе, внедриться в Сеистан, высадить войска в Бушере и распространить свой протекторат на шейха Мохаммара, как она уже сделала в Бахрейне. В любом случае Персия проиграла бы.
Единственный вопрос, стоявший перед шахом и его министрами, состоял в следующем: какой курс был менее опасен, являясь наименьшим злом?
Переговоры, которые начались 2 марта, были продолжены на следующий день. Томсон утверждал, что идея Хосейн-хана относительно англо-персидского союза была неопределенной. Министр иностранных дел быстро продемонстрировал, что это было не так.
Англия жаждала, чтобы Персия выступила против действий русских войск, отказалась нанимать русских офицеров к себе на службу. Персидское правительство было убеждено, что такой курс оскорбит Россию, она, возможно, проявит агрессию, а Персия без Англии не сможет себя защитить.
Томсон опять утверждал, что наличие союза или его отсутствие не имеют никакого отношения к обязательству Персии предъявлять свои претензии на Ахал, а также не снабжать русские войска в Закаспии.
Томсон отказывался признать неспособность Персии противостоять России. Он требовал, чтобы она принесла себя в жертву. Хосейн-хан, чьи симпатии всегда были на стороне Англии, не мог обещать противодействие. Томсон перешел к угрозам: если Персия позволит, без всякого возражения, русским силам пройти к Мерву и Герату по территории, на которую сама претендует, предоставит материальную помощь этим войскам – такое действие будет рассматриваться как враждебное Англии.
В дипломатической практике выражение Томсона звучало почти как ультиматум. В ответ Хосейн-хан снова говорил о дружбе. Если бы Англия дала обещание защищать Персию, та советовалась бы с Англией и действовала бы в соответствии с ее рекомендациями во всех политических и коммерческих отношениях с Россией; участвовала бы в любой акции (военной или дипломатической), которую правительство ее величества посчитало бы необходимым, чтобы контролировать продвижение русских в направлении Афганистана или Индии; дала бы любые преимущества британской торговле, открыла бы реку Карун для британских судов и предоставила другие привилегии.
Томсон ничего не обещал. 13 марта он потребовал разъяснений о позиции Персии в отношении приближающегося наступления русских в Ахал.
Ответ мирзы Хосейн-хана был патетичным: «Персия не любит беспорядков на своих границах. Наступление России по направлению к Ахалу поставило ее в трудное положение.
Что касается Вашего заявления, что эти приготовления враждебны британским интересам в Азии, то оно достойно удивления, поскольку британское Правительство не делает заявлений русскому Правительству с целью предотвратить экспедицию к Мерву. Хотя между двумя Правительствами существует великая дружба и сердечность, но это не позволяет осложнять позицию Персии. Кроме того, предложение, сделанное Вами, и любые шаги, предпринятые персидским Правительством, зависят от главного вопроса – англо-персидского союза. Вы не замечаете главного вопроса, а обращаете внимание на детали. Суть дела в том, что, пока главный вопрос между двумя Правительствами не будет решен, персидское Правительство не может подвергать себя ненужной опасности».
Поскольку главный вопрос об англо-персидском союзе остался без ответа, частично из-за правительства в Лондоне и частично из-за правительства в Симле, персидское правительство избрало политику избежания опасности – единственно возможную политику, определяемую явной непримиримостью ее великого соседа. Когда-то мирза Хосейн-хан убедился, что Англия не будет защищать территориальную целостность Персии, и поэтому он сделал все от него зависящее, чтобы убедить Россию в доброжелательности Персии. Его собственная позиция была неопределенной. В течение двадцати лет он пробовал устанавливать устойчивые связи с Англией. По общему признанию, в защите интересов Юлиуса де Рейтера, английского бизнесмена, получившего в 1872 г., возможно, самую большую концессию, предоставленную иностранцу, им двигало сильное желание личной выгоды, но его британские симпатии также сыграли свою роль. На протяжении многих лет в качестве великого визиря и позже в качестве министра иностранных дел он демонстрировал свои симпатии к Англии, установив в то же время хорошие отношения с русским дипломатическим представительством. Мирза Хосейн-хан надеялся, что Англия совершит такое же вмешательство ради Персии, как и в случае с Турцией, когда британские войска были отправлены на Мальту, а военные корабли – в Константинополь. Он полагал в то время англо-персидский союз реальным. Теперь, когда надежда была утрачена, министр мог предполагать свое падение. Шах имел основания призвать для руководства иностранными делами других людей, менее подверженных британским симпатиям и более дружественных к России.
Чтобы успокоить русских, мирза Хосейн-хан сказал Зиновьеву, что шах хочет сотрудничать в запланированной экспедиции в Ахал. Пока Россия не набирает туркмен, бывших персидскими подданными, себе на службу, шах будет обеспечивать русские войска в Закаспии продовольствием и транспортными средствами. Зиновьев избегал обсуждения вопроса о персидских туркменах, зная, что генерал И.Д. Лазарев, сменивший незадачливого Ломакина в руководстве закаспийскими войсками, уже завербовал тысячу всадников, – этот факт Зиновьев отрицал.
Часто отмечалось, что в Тегеране никаких тайн не существовало. Можно вообразить гнев Томсона, когда он узнал о предложении шаха помочь русским в их продвижении к Ахалу, которое стало бы первым шагом по дороге к Мерву и Герату. Еще раз он потребовал объяснений. Хосейн-хан предъявил недатированное письмо шаха, в котором его величество заявил: «Что касается этой экспедиции русских против Ахала и туркмен, я категорически утверждаю, что персидское Правительство не принимало участия в этом деле».
Шах был не менее раздражен, чем Томсон. Он чувствовал, что его не просто оставили, а предали англичане, настаивая на оппозиции Персии России, что могло привести к беде. Он уже не мог сдерживаться в выражениях: «Поскольку англичане считают данный вопрос столь значительным для своего достоинства, почему со всей своей мощью, которой они обладают на земле и море, они не предпримут шаги, чтобы удержать русских от совершения экспедиции против туркмен? Если британцы придают такое значение русской экспедиции, почему они не остановят ее? Но если это не важно, почему они угрожают иранцам и обвиняют их во враждебности? Если же Англия считает данную ситуацию серьезной, но не имеет сил, чтобы помешать России осуществить свои планы, как могла бы сделать это Персия?» И в заключение: «Как я уже сказал, было бы лучше, чтобы британское правительство, вместо стремления добиться второстепенных целей, положило конец военному движению русских в этом направлении, чтобы освободить себя от планов». Читая послание, Томсон вышел из себя и написал Хосейн-хану: «Англия сама будет судить, какие шаги нужно принять напрямую в отношении России; можно быть уверенным, что она позаботится о своих собственных интересах. Но она также ожидает, что Персия не предпримет ничего против британских интересов. Если Персия не в состоянии ответить на вмешательство России в Кара-Кале, она не выражает протест в связи с экспедицией в Ахал, а снабжает эту экспедицию, – из этих фактов Правительству Ее Величества будет нетрудно сделать выводы, которые не допускают маскировки».
Оказавшись почти перед ультиматумом, Персия сделала вид, что подчинилась, и устроила фарс с насмешливым подтекстом. Мирза Хосейн-хан предложил Томсону самому составить проект ноты, которую, по его мнению, персидское правительство должно вручить русской миссии. Это выглядело как полная капитуляция под британским давлением, но на деле было совсем не так. Составляя проект документа, Томсон лишил себя права жаловаться на то, что персидские протесты были слишком мягки. Более того, моральная ответственность за последствия протеста была возложена на плечи Томсона. Он почувствовал это, поскольку составленная им нота была так же мягка, как и те, что составлялись иранцами самостоятельно. Упоминались Кара-Кале и Ахал, но не Мерв. Тон был дружественным и безобидным.
Заставив Томсона проделать работу министра иностранных дел, мирза Хосейн-хан не только умиротворил его, но также создал эффективное алиби для персидского правительства перед русскими. Можно не сомневаться, что русская дипломатическая миссия знала об авторстве протеста. Мирза Хосейн-хан с легкостью показал русским, что он не был самостоятельным деятелем, что данное заявление не отражало взгляды персидского правительства, которое не могло нести ответственность за действия, совершенные под политическим давлением.
