Без Отечества… Цикл ’Без Веры, Царя и Отечества’ - Василий Сергеевич Панфилов

— Впрочем, а не всё ли равно? — решаю наконец, — Мелкой контрабандой промышляют, наверное, все моряки, по крайней мере — время от времени. Не удивятся.

— Надеюсь, я не сильно выбиваюсь из этого образа, — подытоживаю решение, и достаточно быстро распарываю тайники в одежде, вытаскивая золотые монеты, английские фунты, американские доллары, швейцарские франки и…

… увы, но и рубли тоже. Какую-то ценность они имеют, и насколько я помню, как минимум несколько лет будут иметь хождение на территории Российской Империи, даже развалившейся на части. Понятно, что столь ненадёжную валюту стоит обменять как можно быстрее, равно как и обесценивающиеся на глазах французские франки.

Ещё раз перепроверил, всё ли на месте? На месте… Отставив рубли в номере, разве что запихав их под матрас, рассовал пачки купюр и столбики монет по телу и отправился в прачечную, которую подсказал мне радушный портье.

Далеко идти не пришлось. Пройдя несколько домов, повертел головой, ориентируясь на местности, и решительно свернул за угол.

Скрипучие деревянные ступеньки, низкий вход, специфические влажные запахи из приотворённой двери… Решительно берусь за ручку и вхожу в помещение с несколько облупившимися стенами, в котором царствовал немолодой, здоровенный, но несколько рыхлый мужик с недовольной похмельной рожей.

Буркнув что-то нечленораздельное в ответ на моё приветствие, он нехотя, будто делая одолжение, принял у меня узел с одеждой. Вытаскивая вещи, он встряхивает их и тщательно осматривает, кривя рожу и набивая цену.

Я уже было подумывал забрать вещи и отправиться искать другую прачечную, как его позвали из задних комнат, и на смену ему вышла очаровательная молодая женщина лет двадцати пяти. Рыженькая, фигуристая, с красивым лицом той чеканной лепки, какая часто бывает на скульптурах, но очень редко в жизни, она оказалась настолько в моём вкусе, что у меня чуть не выбило пробки.

— Молодой господин хочет отдать бельё в стирку и починку? — проворковала она чудесным грудным голосом, встряхивая мои подштанники перед собой и разглядывая мотню.

— А? Хм… да, — отзываюсь, внезапно охрипнув и пялясь на неё совершенно бесцеремонно, тем похабным взглядом, за который в более приличном обществе можно получить по морде.

«— Богиня!! — пульсирует в висках…

… и в штанах с этим утверждением более чем согласны!

Она настолько хороша, настолько секси…

… а потом она подняла глаза, и в них отразилась та тщательно замаскированная блядинка, которую я всегда ценил. Подозреваю, в моих глаза тоже отразилось… что-то.

Рыженькая фыркнула совершенно как лисичка и окатила меня весёлым взглядом женщины, которая знает, что она хороша, умеет этим пользоваться, и безо всякого стеснения морочит головы своим поклонникам.

«— Облом», — констатировал во мне взрослый и поживший мужчина, но семнадцатилетний юнец не сдавался вопреки очевидным сигналам.

— Сложная работа… — качает она головой, и тяжёлая грива медно-рыжих волос качается в такт. Киваю, не слушая цены, и вижу только раскачивающиеся локоны, розовое ушко и высокие холмики грудей, таящиеся под тканью простенького платья.

Забрав часть вещей, она скрылась в задней комнате, и я перевёл дух, покрутив головой.

— Вот чертовка!

Будто отзываясь, из дверного проёма выглянула сперва хорошенькая фру, внимательно меня оглядев, а потом ещё одна, похожая, но несколько моложе и не столь красивая. Потом они выглянули ещё раз… какое-то шуршание, голоса…

… а потому фру с очаровательным именем Эмма вышла ко мне, и кажется, она несколько поменяла своё мнение обо мне!

— … А-алекс, — тянула она мурлыкающе, гладя маленькой ручкой ткань моей рубашки, лежащей перед ней, — такое мужественное, красивое имя! Но в вас чувствуется что-то варварское… Скажите, Алекс, вы русский?

— Русский, — признался я, чуть напрягшись. Я… признаться, это очень глупо, но здесь, в Европе, я больше русский, чем в России!

Понятие «национальность» я не то чтобы считаю вовсе устаревшей, по крайней мере, не в начале двадцатого века, но чем-то вторичным. Важнее воспитание, образование, мироощущение, какие-то культурные ценности и парадигмы, но никак не генетика и не язык.

Но и отказываться от своей «русскости» не собираюсь! Право слово… какое-то предательство иначе выходит, по крайней мере — сейчас.

«— Да и хер с ней с русофобкой чёртовой, — мрачно протянула взрослая часть меня, а потом, без перехода, — Напьюсь сегодня…»

— Да-а? — заинтересованно протянула фру Эмма, — Как интересно…

… и глазами — хлоп! А я, хм… тоже отреагировал — пуговица от ширинки оторвалась. Не от… этого самого, а просто — совпало. Но кажется…

— Всегда мечтала познакомиться с русским варваром поближе, — прошептала фру, перегибаясь через стойку и почти качаясь своими губами моего уха.

— … удачно!

Несколько минут флирта, когда важнее не слова, а намёки, взмахи ресниц, поворот головы и участившееся дыхание, и…

… всё совершенно ясно.

— Где ты остановился? — шепчет она почти неслышно припухшими губами, стоя мучительно близко. Называю отель…

— Иди… — велит она, — я следом. Ну же!

Сердце колотится так, будто ЭТО мне предстоит в первый раз, хотя что в той, что в этой жизни я был далёк от эталонов скромности. Выхожу, чуть придержав дверь и оглядываясь мимолётно, но так, чтобы запечатлеть каждое мгновение…

Вижу не только Эмму, но и её более молодую и менее совершенную копию. Сестра? Племянница? Плевать…

Иду в отель по раскачивающейся земле, не видя ничего и никого. По лестнице не захожу, а взлетаю! Трясущейся рукой вставляю ключ в дверь и срываю с себя верхнюю одежду. Ладонь к лицу, дышу… едва заметно пахнет мятой. Ах да, я почистил зубы, когда мылся. Минута…

… и вот она, Эмма. Какая-то накидка поверх, хотя кого этот маскарад обманет! Плевать…

Раздеваем друг друга, и вот мы обнажены. Я пожираю глазами её фигуру, и… Боже, как она хороша! Тонкая, узкая талия, выраженные бёдра с округлым приподнятым задом. Грудь высокая, в форме чаши, с тёмно-розовыми вздёрнутыми сосками. Кожа чистая, без родинок и прыщиков, и кажется, будто светится изнутри. Она пахнет мёдом и молоком, а ещё — женщиной…

Делаем шаг навстречу друг другу и…

… На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

И все терялось в снежной мгле

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

— Не ищи меня, — просит она, приводя себя в порядок.

— Я…

— Не ищи! — приказывает Эмма, затыкая рот длинным поцелуем, — Не надо! Дай Слово! Ну!

Киваю молча, и наваждение отпускает меня. Слегка… Я, наверное, буду вспоминать о