Неформат - Елизавета Михайличенко

— Не, это в честь цветка, кажется, это фиалка, — я удивился Санькиной памяти, но вспомнил, что он коллекционировал когда-то винные этикетки. — А ты винные этикетки по-прежнему собираешь?

Санька задумался, потом кивнул и оживился:

— У, какие у меня теперь есть! Потом покажу. Так вот… Жена его работает в компьютерной фирме секретаршей. Тоже единственная дочь. Родители ее в Беэр-Шеве… Я там проезжал, кстати. Мне не понравилось, на Среднюю Азию похоже… Короче, в девяносто третьем году Эфраим устраивается на работу в Сохнут, шесть лет координирует какие-то экономические программы и четыре раза приезжает в Россию — в 1994, 1996, 1997 и 1998. И в 1997 он еще был на Украине.

— В Украине, — съехидничал я.

— Обойдутся. Но это он по работе. А отдыхать Плоткин ездил один раз на Кипр, в августе девяносто третьего, а потом, что интересно, с марта девяносто четвертого все время только в Турцию, по нескольку раз в год, и так продолжалось по август девяносто восьмого. Что он там забыл? Был я раз в Турции, ну отель ничего, а отъедешь — на Среднюю Азию похоже. Мог бы с таким же эффектом в Беэр-Шеву вашу ездить, к теще на блины. А в девяносто девятом у него судимость. Но так, фигня. ДТП в районе Мицпе Иерихо, легкие телесные повреждения. Ночью пьяный ехал. Лишен прав на год. Где это, Мицпе Иерихо? Слушай, я помню это где-то по дороге к нашему отелю на Мертвом море, так?

— Так. И этот географический факт позволяет нам резко сузить круг поиска.

— Да? — взгляд Саньки подобрался, как живот у солдатика на поверке. — Ну?

— Эфраим Плоткин со всех сторон выходит страстным игроком. Ну, не со всех, а с северной и восточной. Потому что работники Сохнута челноками не подрабатывают, а в Турцию в те годы израильтяне ездили, чтобы поиграть в казино. И казино даже спонсировали авиабилеты и отели, так что выходило почти даром. Больше делать в Турции так часто нечего.

— Подожди, а что, в Израиле казино нет? Так?

— Ну ты хоть одно видел?

— Да я и не искал, у меня другой интерес тогда был, ты же ее помнишь, так?

— Помню, помню. Хотя, как зовут — забыл. Легальных казино в Израиле нет. А значит, есть немного подпольных и вонючих. Еще кораблики из Эйлата в нейтральных водах рулетку крутят, но это убого все. И что делать настоящим игрокам? Летать в Турцию, конечно.

— Хороший ты все-таки опер, Боренька. А нам это и в голову не пришло. Правильно я сообразил, что израильтянин — израильтянина скорее вычислит. А Мицпе Иерихо при чем?

— А это, Санька, как раз по дороге в Иерихон, где в девяносто восьмом году, в сентябре, кажется, Арафату разрешили открыть шикарное казино «Оазис». И азартные израильтяне забыли про Турцию и гоняли спускать деньги в Палестинскую автономию.

Санька неожиданно вскочил:

— Складно, Боренька! Ну что ж, у каждого свои маленькие слабости. На том и стоит сыск, так? Мы ведь с тобой тоже игроки? Знаешь что надо делать…

— Думаю, что знаю.

— А вот чего ты не знаешь, что у нас есть свое казино. Хорошее, из основных. Объявим там крупную игру… ну, не знаю, придумаем. Какие-нибудь рекордные ставки, например… Смысл — что только сегодня и у нас. И разрекламируем пошире. Большая игра. А у него как раз сейчас бабла немеряно. Не сможет не прийти, так?

— Почти. Не сможет не прийти, если не знает, что казино ваше. А иначе — удержится, я думаю.

— Да не знает! Откуда ему знать? Этого даже я, типа, не знаю, — Санька заржал.

Я тоже осклабился. Ну все, Эфраим Плоткин. Как бы все теперь так устроить, чтобы он вернул не только деньги банку, но еще и свободу агуне Востока?

9. Хвосты

Я, наконец, выбрался из гостиницы, хотя идти было совершенно некуда. Светик приказала младшему детективу «не коннектить ее до вечера», а Санька уехал организовывать большую игру, вручив мне мобильник и приказав ждать его звонка.

Меж тем, мой жизненный вектор, который несколько дней назад внезапно стал флюгером и болтался во все стороны в порывах обстоятельств, начал приобретать свойства стрелки компаса и указывать направление поиска. Направление это называлось «Плоткин». Ну, хоть что-то.

А пока я неторопливо вышагивал по Старому Арбату, подставляясь под теплые душевные струи ностальгии. Начать я решил с каких-нибудь горячих пирожков — с капустой там, или рисом. На ближайшей будке, больше похожей на ДОТ, висел многообещающий прейскурант. Я остановился и вчитался: «Пирожки с мясом, пирожки с капустой, пирожки с рисом и яйцом, пирожки с картошкой, пирожки с грибами и жареным луком». Решил купить всё. Но глухой голос из ДОТа выпалил:

— Мужчина! Этого ничего нет. Если хотите, есть пирожки с марципанами.

С марципанами я не хотел. Это было чужое детство. Моросило. Но народу было немало. Не хватало прежней арбатской непринужденности, у всех словно появились какие-то внутренние актуальные задачи. Вообще, ощущение всеобщей целеустремленности стало раздражать. Мне не хватало медленно праздношатающихся.

В центре променада выросли огромные этажерки, обвешанные дорогими сувенирами. Шапки-ушанки, расписные платки и шали, янтарь, деревянные ложки… Когда-то все они имели обычные рабочие функции — греть, украшать… А стали приколом для иностранцев, символами места и ушедшего времени.

На Арбате было много видных дев. Особые приметы: носы обуви острые. Носы лица соразмерные. Глаза зеркальные. Рот сжат, как при нырянии. Лоб спокоен. Украшения не выражены. Форма одежды — аккуратная. Голос — умеренный до нервного. Скулы и грудь — высокие. Мне особенно понравилось глядеть им вслед.

Я задержался у бронзового Окуджавы в масштабе 1:1, ну или 1:1,1… он не стоял на постаменте, а словно бы шел по Старому Арбату. Демократизм порождал фамильярность, многие покровительственно приобнимали поэта и победоносно лыбились в объектив. Тут мне и показалось слишком примелькавшимся лицо незнакомого мужчины. Он курил на углу. Это могло означать все, что угодно, в том числе и то, что за мной следят.

Самый лучший способ проверить слежку — предаться Броуновскому движению. Я поиграл в молекулу — случайным образом менял скорость и направление. Все стало ясно. Да, за мной следили. Ну а кто, а вернее для кого, предстояло выяснить.

Сначала я испугался, что меня все-таки выпасли старики, ведь всегда первым приходит в голову, что тебя нагнал тот, от кого бежишь. Потом понял, что это пока маловероятно. Решил было устроить засаду в какой-нибудь подворотне и выдавить из мужичка чистосердечное признание, но не стоило делать лишних резких движений с чужими документами в кармане. Да если чуть подумать, сразу становилось понятно, что Саньке хотелось, пригласив меня в «большую игру», убедиться, что я не веду еще и двойную. Я бы поступил на его месте аналогично.

Однако, в горле пересохло. То ли передергался, то ли завтрак с Санькой отозвался. Решил попить водички. Рядом с ларьком увидел привычный холодильник со стеклянной дверцей, за которой ждали меня минералка, пиво, соки. Я несколько раз тупо подергал дверь и пошел жаловаться ларечнику на неисправность. Этот ДОТ, судя по всему, находился в глубокой обороне. Я приник к бойнице и посетовал, что холодильник заклинило. Мне холодно процедили, что сначала деньги. Я заплатил и смиренно стал ждать, когда продавец покинет убежище и отопрет влагохранилище. Потом попросил его об этом. Ларечник выходить не стал, он еще несколько секунд высокомерно смотрел на не ведающего технического прогресса провинциала, потом щелкнул изнутри киоска тумблером и молвил:

— Ты же в Москве, мужик! У нас дистанционное управление.

В закутке, за ларьком куда я отошел — спокойно, без толкотни попить водички, прощались две человекообразные крысы. Одна была в милицейской форме, с сержантскими нашивками. Другая — «лицо азиатской национальности». Мент, явно довольный поживой, сыто рокотал:

— Ну, ты это… понимаешь сам… все-ж таки без регистрации ты, поэтому.

Азиат пятился и лыбился, как японка:

— Я пинимаю, да, кинешьна… нет ригисьтьрация — нада пилатить…

Мент вдруг оглянулся на меня и черканул взглядом. Я чуть не поперхнулся, но с трудом глотнул и заставил себя осуждающе покачать головой. Мент блудливо ухмыльнулся и ушел вальяжной раскачивающейся походкой. Гостиничная регистрация у меня на сегодня еще была, конечно. Но на чужой паспорт с пейсатым Умницей на фотографии. В следующий раз мент окажется голодным, и блеф может не пройти.

Я вышел на Новый Арбат. Он еще больше, чем прежде, подавлял своей целеустремленной широтой. Действительно, «мужик, ты же в Москве». В Израиле нет улиц такой ширины. Пока я впитывал простор, стоя на обочине, меня обдали грязной холодной водой. Черный джип уверенно шел на обгон по правой полосе, впритирку к бордюру. Мне было положено. Это была отмашка за тот черный джип — практически такой же, который спас меня по дороге на эшафот, сбив собаку… Да, сбив собаку… И тут меня пробрал холод, словно не вода из осенней лужи облила, а мертвая вода брызнула в рыло. В тупое ментовское рыло. Ну конечно! Я отчетливо вспомнил, как Ривка, пылая от ненависти, записывает номер джипа на своем предплечьи. Дальнейшее было очевидно. Во всяком случае мне, полицейскому.