Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков - Вильгельм Райх

Иногда с течением времени симптомы настолько внедряются в целостную личность, что становятся похожими на черты характера – например, когда навязчивый счет проявляется лишь в рамках стремления к порядку или навязчивое стремление к системе – в строгом соблюдении распорядка дня; особенно это относится к навязчивому желанию работать. Такие формы поведения считаются тогда скорее странными, утрированными, чем болезненными. Итак, мы видим, что понятие болезни весьма расплывчато, что переходы от симптома как изолированного инородного тела, через невротическую черту характера и «дурную привычку» к реалистическому поведению весьма различны; но так как от этих переходов нам мало толку, напрашивается мысль провести различие между симптомом и невротическим характером также и с точки зрения рационализаций, несмотря на всю искусственность всякого разделения.

С этой оговоркой следует обратить внимание еще на одно различие между симптомом и невротической чертой характера. При аналитическом расчленении оказывается, что по сравнению с чертой характера симптом, если говорить о его смысле и происхождении, имеет очень простое строение. Несомненно, симптом также сверхдетерминирован; но чем глубже мы проникаем в его обоснования, тем больше мы удаляемся из собственной сферы симптома, тем в более чистом виде проступает характерологическая основа. Таким образом, основываясь на симптоме, теоретически можно прийти к характерологическому базису реакций. Симптом непосредственно обусловлен лишь ограниченным числом бессознательных установок; истерическая рвота, например, имеет в основе вытесненное желание фелляции и детское оральное желание. То и другое проявляются в характере, первое – в материнской позиции, второе – в определенной детскости поведения; но истерический характер, обусловливающий истерический симптом, покоится на множестве – большей частью антагонистических – стремлений и выражается в основном в специфической установке или душевном складе. Установку не так легко разложить как симптом, но ее так же в принципе можно вывести и понять из влечений и переживаний. Если симптом соответствует лишь определенному переживанию, ограниченному желанию, то характер, специфический склад души человека, представляет собой выражение всего прошлого. Поэтому симптом может возникать совершенно внезапно, тогда как для формирования каждой отдельной черты характера требуются многие годы. Но не будем при этом забывать, что и симптом не мог бы внезапно возникнуть, если бы уже не имелось характерного или невротического, базиса реакций.

Совокупность невротических черт характера выступает теперь в анализе в качестве компактного механизма защиты против наших терапевтических усилий, и если мы аналитически проследим за возникновением этого характерного «панциря», то обнаружится, что он имеет также определенную экономическую задачу: с одной стороны, он служит защите от раздражителей внешнего мира, с другой стороны, он оказывается средством, позволяющим справляться с либидо, постоянно протискивающимся вперед из Оно, поскольку в невротических реактивных образованиях, компенсациях и т. д. расходуются либидинозные и садистские энергии. В процессах, которые лежат в основе образования и сохранения этого панциря, постоянно связывается страх, подобно тому, как, например, по описанию Фрейда, связывается страх в симптомах навязчивости. К экономике формирования характера мы еще вернемся.

Поскольку невротический характер в своей экономической функции защитного панциря установил определенное, пусть даже и невротическое равновесие, анализ означает угрозу для этого равновесия. Поэтому от этого нарциссического защитного механизма Я исходят сопротивления, которые накладывают свой особый отпечаток на анализ отдельного случая. Но если форма поведения представляет собой доступный анализу и изменениям результат всего развития, то мы имеем также возможность вывести из нее технику характероанализа.

Наряду со сновидениями, мыслями, ошибочными действиями, прочими сообщениями пациентов особого внимания заслуживают их манеры, т. е. то, как они рассказывают свои сновидения, совершают ошибочные действия, выражают мысли и делают сообщения. Соблюдение основного правила – это редкий курьез, и требуется многомесячная характероаналитическая работа, чтобы сделать пациента хотя бы наполовину откровенным. Манера пациента говорить, смотреть на аналитика и его приветствовать, лежать на диване, интонация голоса, мера конвенциальной вежливости, которую он соблюдает, и т. д. являются ценными отправными моментами для выявления скрытого сопротивления, которое пациент оказывает основному правилу, и их понимание представляет собой важнейшее средство устранения этого сопротивления с помощью интерпретации. В качестве «материала», подлежащего истолкованию, то, как пациент говорит, равно по значимости тому, что он говорит. Часто можно услышать, как аналитики жалуются, что анализ не идет, пациент не приводит никакого «материала». Под этим обычно понимается только содержание мыслей и сообщений. Однако молчание или, например, бесплодные повторения – это тоже «материал», который необходимо оценивать. Едва ли, пожалуй, найдется ситуация, в которой пациент «не приводил бы материала», и мы должны сказать себе, что дело в нас, если мы не можем использовать поведение анализируемого как «материал».

В том, что поведение и форма сообщений имеют аналитическое значение, нет ничего нового. Но то, что они совершенно определенным и относительно совершенным способом открывают нам доступ к анализу характера, необходимо здесь обсудить. Негативный опыт, полученный при анализе некоторых невротических характеров, учит, что в таких случаях вначале гораздо важнее форма, чем содержание сообщений. Упомянем только вскользь о тех больных, которые продуцируют скрытое сопротивление, – об аффективно слабых, «славных», чрезмерно вежливых и корректных пациентах, или больных, которые всегда демонстрируют обманчивый позитивный перенос, или же о тех, кто всегда бурно требует любви, кто воспринимает анализ как игру, кто всегда «в панцире», кто внутренне над всем и вся посмеивается… Можно было бы продолжать сколько угодно и поэтому нужно быть готовым к тяжелой работе для того, чтобы справиться с бесчисленными индивидуальными техническими проблемами.

Возьмем для сравнения – пока с целью общей ориентации и чтобы лучше выделить существенное в анализе характера в противоположность анализу симптома – две пары. Допустим, у нас одновременно проходят аналитическое лечение двое мужчин с ejaculatio praecox; один обладает пассивно-женственным, другой – фаллически-агрессивным характером. Допустим далее, что у нас проходят лечение две женщины с нарушениями аппетита; одна из них – больная неврозом навязчивости другая – неврозом истерии.

Предположим теперь, что ejaculatio praecox обоих пациентов-мужчин имеет одинаковый бессознательный смысл: страх перед (отцовским) фаллосом, представляемым во влагалище женщины. Вследствие страха кастрации, лежащего в основе симптома, в ходе анализа оба они проявили негативный отцовский перенос. Оба стали ненавидеть аналитика (отца), поскольку видели в нем врага, ограничивающего удовольствие, и оба испытывали бессознательное желание его устранить. В этом случае фаллически-садистский характер будет защищаться от опасности кастрации путем оскорблений, дискредитации и угроз, тогда как пассивно-женственный характер в этом же случае всегда будет становится более доверчивым, пассивно-уступчивым, любезным. У обоих характер стал средством сопротивления: один защищается от опасности агрессивно, другой устраняет ее жертвой личной позиции, обманчивостью и уступчивостью. Конечно, сопротивление пассивно-женственного характера более опасно, так как он действует скрытыми средствами: приводит много материала, вспоминает инфантильные переживания. Кажется, что с ним все идет блестяще – на деле же он старается скрыть свое упрямство и ненависть. До тех пор пока он сохраняет эту позицию, у него вовсе нет мужества показать свою истинную сущность. Если, не обращая внимания на эти его манеры, ориентируются только на то, что он приводит, то, как показывает опыт, никакие аналитические усилия или разъяснения не изменят его состояния. Возможно даже, он припомнит свою ненависть к отцу, но он не будет ее переживать, если только в переносе последовательно не объяснить ему смысл его обманчивой манеры поведения, прежде чем приступить к глубокой интерпретации ненависти к отцу.

Предположим, что во второй сопоставляемой нами паре произошел острый позитивный перенос. Основное содержание этого позитивного переноса у обеих пациенток подобно содержанию симптома, а именно оральная фантазия о фелляции. Но из этого однородного по содержанию позитивного переноса получается совершенно различное по форме сопротивление-перенос: больная истерией, например, будет боязливо молчать и вести себя робко, больная неврозом навязчивости будет упрямо молчать или демонстрировать в отношении аналитика холодное, заносчивое поведение. Для защиты от позитивного переноса используются различные средства: здесь – агрессивность, там – страх. Мы бы сказали, что Оно у обеих пациенток перенесло одно и то же желание, тогда как Я защищается по-разному. Форма же этой защиты всегда будет оставаться одной и той же; больная истерией всегда будет защищаться с помощью страха, больная неврозом навязчивости – всегда с помощью агрессии, какое бы содержание бессознательного ни пыталось прорваться; это значит, что сопротивление характера у одного и того же пациента всегда остается одинаковым и исчезает лишь вместе с корнями невроза.