Нанкинская резня - Айрис Чан

на глаза. Войска шли от двери к двери, требуя от владельцев лавок, чтобы те приветствовали победоносную армию. Как только те подчинялись, японцы открывали по ним огонь. Имперская армия уничтожила таким образом тысячи и тысячи людей, а затем начала методично грабить магазины и сжигать все, что казалось бесполезным.

Японские журналисты

Подобные зверства потрясли даже многих японских корреспондентов, следовавших за войсками в Нанкин[64]. Репортер «Майнити Симбун» в ужасе наблюдал, как японцы выстроили китайских пленных на стене возле ворот Чжуншань и закололи их примкнутыми к винтовкам штыками. «Один за другим пленные падали со стены, – писал репортер. – Все вокруг было забрызгано кровью. Волосы вставали дыбом, от страха дрожали руки и ноги. Я стоял в полной растерянности, не зная, что делать»[65].

Он был не одинок в своей реакции. Многие другие репортеры – даже закаленные военные корреспонденты – съеживались от ужаса при виде жестокой оргии, и их восклицания оказались запечатлены на бумаге. От Имаи Масатакэ, японского военного корреспондента:

На пристани Сягуань виднелся темный силуэт сложенной из трупов горы. Там трудились от пятидесяти до ста человек, таская тела и сбрасывая их в реку Янцзы. Тела истекали кровью, некоторые были еще живы и слабо стонали, дергая конечностями. Работа шла в полной тишине, напоминая пантомиму. В темноте с трудом можно было различить противоположный берег реки. В тусклом свете луны на пристани слабо поблескивала большая грязная лужа. Господи! Это была кровь!

Вскоре кули закончили таскать трупы, и солдаты выстроили их вдоль реки. Послышался треск пулеметных очередей. Кули упали в реку, и их тут же поглотило бурное течение. Пантомима закончилась.

По оценке присутствовавшего при этом японского офицера, было казнено 20 тысяч человек[66].

От японского военного корреспондента Оматы Юкио, который видел, как китайских пленных привели в Сягуань и выстроили вдоль реки:

Тех, кто был в первом ряду, обезглавили, тех, кто был во втором, заставили сбросить трупы в реку, прежде чем обезглавили их самих. Убийства продолжались непрерывно, с утра до ночи, но таким образом удалось убить лишь две тысячи человек. На следующий день, устав убивать в подобной манере, японцы поставили пулеметы, открыв перекрестный огонь по выстроенным в ряд пленным. Пленные пытались бежать в воду, но никто не сумел добраться до другого берега[67].

От японского фотожурналиста Кавано Хироки:

Перед «церемонией вступления в город» я видел до сотни трупов, плывущих по реке Янцзы. Погибли ли они в бою или их убили после того, как взяли в плен? Или это были убитые гражданские?

Я помню пруд совсем рядом с Нанкином. Он напоминал кровавое море, игравшее всеми оттенками красного цвета. Если бы только у меня была цветная пленка… до чего же потрясающая могла получиться фотография![68]

Сасаки Мотомаса, японский военный корреспондент в Нанкине, отмечал: «Я видел груды трупов во время Великого землетрясения в Токио, но с количеством жертв в Нанкине это не может сравниться»[69].

Изнасилование Нанкина

Затем японцы переключили свое внимание на женщин.

«Женщины пострадали больше всего, – вспоминал бывший солдат 114-й дивизии японской армии в Нанкине. – Ни молодые, ни старые не избежали изнасилования. Мы посылали грузовики для перевозки угля из Сягуаня на городские улицы, хватая множество женщин. После каждую из них отдавали полутора десяткам солдат для сексуальных утех и издевательств»[70].

Оставшиеся в живых японские ветераны заявляют, что армия официально поставила вне закона жестокость по отношению к женщинам противника[71]. Но насилие столь глубоко внедрилось в японскую военную культуру, что никто не воспринимал эти правила всерьез. Многие считали, что изнасилование девственниц придаст сил в бою. Известно даже, что солдаты носили амулеты из лобковых волос своих жертв, считая, будто те обладают магической силой против ран[72].

Военная политика, запрещавшая насилие, лишь поощряла солдат к тому, чтобы затем убивать своих жертв. Во время интервью для документального фильма «Во имя императора» Адзума Сиро, бывший японский солдат, откровенно рассказывал об изнасилованиях и убийствах в Нанкине:

Сперва мы использовали всякие чудные слова вроде «биганьгань». «Би» – значит «бедра», «ганьгань» – значит «смотреть». «Биганьгань» значит «посмотрим, как женщина обнажает ноги». Китайские женщины не носили нижнего белья. Вместо этого они носили штаны, подвязанные веревкой, без пояса. Если потянуть за веревку, обнажались ягодицы. Мы «биганьгань». Мы смотрели. Потом мы говорили что-то вроде: «Сегодня мой день принять ванну», – и по очереди насиловали их. Может, все было бы в порядке, если бы мы их просто насиловали. Хотя вряд ли мне стоит так говорить. Но затем мы всегда их убивали. Потому что мертвые молчат[73].

С той же прямотой, что и Адзума, высказывался Такокоро Кодзо. «После изнасилования мы их убивали, – вспоминал он. – Женщины бросались бежать, как только мы их отпускали. А потом мы стреляли им в спину, чтобы прикончить»[74].

По словам оставшихся в живых ветеранов, многие солдаты не чувствовали практически никакой вины. «Возможно, когда мы ее насиловали, мы воспринимали ее как женщину, – писал Адзума, – но, когда мы ее убивали, мы воспринимали ее как свинью»[75].

Подобное поведение не ограничивалось только солдатами. В оргии участвовали офицеры всех уровней. (Даже Тани Хисао, генерал и командующий японской 6-й дивизией, позднее был признан виновным в изнасиловании около 20 женщин в Нанкине[76].) Некоторые не только побуждали солдат к массовому насилию в городе, но и предупреждали их, что от женщин после утехи следует избавляться, чтобы устранить свидетельства преступления. «Либо платите им деньги, либо убивайте их в каком-нибудь укромном местечке, после того как закончите», – говорил один офицер своим подчиненным[77].

Прибытие Мацуи Иванэ

Убийства и изнасилования пошли на убыль, когда утром 17 декабря в город прибыл для церемониального парада Мацуи Иванэ, все еще слабый после болезни. Придя в себя после приступа туберкулеза, он отправился вверх по реке на катере, а затем подъехал на автомобиле к тройной арке Горных ворот с восточной стороны Нанкина. Там он сел на гнедую лошадь, развернул ее в сторону императорского дворца в Токио и произнес тройное «банзай» императору для японской национальной радиовещательной компании: «Великому фельдмаршалу на ступенях неба – банзай – десять тысяч лет жизни!»[78] Проехав по тщательно очищенному от трупов бульвару, вдоль которого выстроились десятки тысяч радостно приветствовавших его солдат, Мацуи прибыл в отель «Метрополитан» в северной части города, где в тот вечер в его