Нанкинская резня - Айрис Чан

материковый Китай за три месяца[42]. Но когда сражение за один лишь китайский город затянулось с лета до осени, а затем с осени до зимы, фантазии японцев о легкой победе рассыпались в прах. Примитивный народ, неграмотный в военном плане и плохо обученный, сумел намертво удерживать превосходящие силы отлично вымуштрованных японцев. Когда в ноябре Шанхай наконец пал, имперские войска пребывали в весьма мрачном настроении и многие, как говорили, жаждали мести, маршируя в сторону Нанкина.

2. Шесть недель ужаса

Гонка к Нанкину

Японская стратегия относительно Нанкина была проста. Имперская армия воспользовалась тем фактом, что город с двух сторон был окружен водой. Древняя столица располагалась к югу от изгиба реки Янцзы, которая течет на север, а затем сворачивает на восток. Наступая на Нанкин полукольцевым фронтом с юго-востока, японцы могли использовать естественную преграду в виде реки, чтобы завершить окружение столицы и отрезать все пути для бегства.

В конце ноября три японские армии параллельно устремились к Нанкину. Одна армия двигалась на запад вдоль южного берега Янцзы. Ее войска высадились в дельте Янцзы, через бухту Баймоу к северо-западу от Шанхая и вдоль железной дороги Нанкин – Шанхай, где японская авиация уже взорвала большинство мостов. Эту армию возглавлял Накадзима Кэсаго, работавший в свое время в японской армейской разведке во Франции, а позднее ставший главой японской тайной полиции императора Хирохито. О Накадзиме написано немного, но написанное демонстрирует крайне негативное отношение к этому генералу. Давид Бергамини, автор книги «Японский имперский заговор», называл его «маленьким Гиммлером, специалистом по контролю мыслей, запугиванию и пыткам»[43] и цитировал других, описывавших Накадзиму как садиста, взявшего в свое путешествие в Нанкин специальное масло для сжигания тел. Даже его биограф Кимура Кунинори упоминал, что Накадзиму описывали как «зверя»[44] и «жестокого человека».

Другая армия приготовилась к отважной десантной атаке через Тайху, озеро на середине пути между Шанхаем и Нанкином. Эти войска двинулись на запад от Шанхая южнее войск Накадзимы. Их возглавлял генерал Мацуи Иванэ, хрупкий худой туберкулезник с крошечными усиками. В отличие от Накадзимы, Мацуи был правоверным буддистом из семьи ученых. Он также был главнокомандующим японской имперской армией во всем шанхайско-нанкинском регионе.

Третья армия двигалась еще южнее войск Мацуи, свернув на северо-запад к Нанкину. Во главе этого войска стоял генерал-лейтенант Янагава Хэйсукэ, лысый коротышка, очень интересовавшийся литературой. Возможно, его жизнь во время вторжения окутана тайной в большей степени, чем у многих других японцев, участвовавших в Нанкинской резне. По словам его биографа Сугавары Ютаки, фашистская клика, захватившая власть в японской армии, изгнала Янагаву из своих рядов, поскольку он пытался помешать их путчу 1932 года. После отправки в резерв Янагава служил командиром в Китае, где совершил «немалые военные достижения… включая окружение Нанкина», но армия воздержалась в то время от публикации его имени и фотографии. Соответственно, Янагава известен многим в Японии как «сёгун в маске»[45].

Гонка к Нанкину

Мало кого щадили по пути к Нанкину. Японские ветераны наверняка помнят свои набеги на маленькие крестьянские общины, где они забивали дубинками или закалывали штыками всех, кто попадался под руку. Но жертвами становились не только мелкие селения, сравнивались с землей целые города. Возьмем, к примеру, Сучжоу[46], город на восточном берегу озера Тайху. Будучи одним из древнейших городов Китая, он ценился своими изящными вышивками по шелку, дворцами и храмами. Благодаря своим каналам и древним мостам город заслужил свое западное прозвище «китайской Венеции». Дождливым утром 19 ноября японский авангард вошел в ворота Сучжоу, надев капюшоны, не позволявшие китайским часовым их опознать. Оказавшись в городе, японцы в течение нескольких дней грабили и убивали, сжигая древние достопримечательности и обращая тысячи китайских женщин в сексуальное рабство. В результате вторжения, по сведениям China Weekly Review[47], население города сократилось с 350 тысяч до менее чем 500 человек.

Британский корреспондент имел возможность описать то, что осталось от Сосновой Реки (Сунцзян, пригород Шанхая) через девять недель после того, как через него прошли японцы. «Вряд ли осталось хоть одно здание, не уничтоженное пожаром, – писал он. – Дымящиеся руины и опустевшие улицы представляют собой жуткое зрелище, и единственные живые существа среди этого смертельного хаоса – собаки, неестественно растолстевшие от пожирания трупов. В прежде густонаселенном Сунцзяне, где жило примерно сто тысяч человек, я увидел всего пять китайцев – стариков, со слезами на глазах прятавшихся в комплексе зданий французской миссии»[48].

Асака принимает командование

Но худшее было еще впереди.

7 декабря, когда японские войска сосредоточились вокруг Нанкина, генерал Мацуи слег с лихорадкой в своей полевой штаб-квартире в Сучжоу из-за очередного рецидива хронического туберкулеза[49]. Болезнь сразила Мацуи как раз в тот момент, когда командование перешло от него к члену императорской семьи. Всего пятью днями раньше император Хирохито повысил Мацуи, отправив ему на замену на фронт своего собственного дядю, принца Асаку Ясухико. В соответствии с новым приказом, Мацуи должен был возглавить весь театр военных действий в центральном Китае, в то время как Асака, тридцать лет прослуживший в войсках генерал-лейтенант, брал на себя роль нового главнокомандующего армией вокруг Нанкина. Будучи членом императорской семьи, Асака обладал властью, превосходившей полномочия любого другого человека на Нанкинском фронте. Он также был близок с генерал-лейтенантом Накадзимой и генералом Янагавой, поскольку провел вместе с ними три года в Париже в качестве офицера военной разведки.

О том, почему Хирохито решил в этот критический момент дать Асаке эту должность, мало что известно, хотя Бергамини считает, что целью было испытать Асаку, который выступил против Хирохито на стороне Титибу, брата императора, в политическом споре во время военного мятежа в феврале 1936 года. Из всех придворных Хирохито выделил Асаку как единственного члена императорского дома, отличавшегося «нехорошим»[50] отношением к семье, и, видимо, назначил своего дядю в Нанкин, дав ему возможность искупить вину.

В то время подобная замена выглядела малозначащей, но, как выяснилось позднее, она оказалась критичной для жизней сотен тысяч китайцев.

Трудно описать, что на самом деле происходило за кулисами японской армии, поскольку многие подробности по этому делу приводились Мацуи и его коллегами многие годы спустя на трибунале по военным преступлениям или в источниках, которые могут быть ненадежны, так что цитировать их следует с осторожностью. Но если верить их свидетельствам, становится известным следующее: опасаясь новоприбывшего