Вид на счастье - Этта Гут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты готова… Чувствуешь?
— Ты… Ты тоже… готов.
— Уже давно. После каждого сеанса с тобой ведь в душ дрочить бегал.
— У тебя шикарная спина, — вспомнив увиденное, сообщила Петра. — Я ее рисовала даже. И тебя целиком нарисовать хочу.
— Сейчас?
— Ну, нет, — Петра засмеялась. — Я, конечно, тот еще тормоз, но все-таки не до такой степени.
Голос ее, должно быть, прозвучал все-таки нервно, Алексей услышал это и вновь принялся за поцелуи и ласки, поместив напряженный и уже обтянутый латексом член Петре между ног — видно, чтобы она просто привыкала к его присутствию там. При этом бедрами Алексей двигал так, что естество его постоянно скользило туда-сюда, каждый раз задевая клитор и осторожно тыкаясь в давно готовый к соитию вход. Петра сначала каждый раз вздрагивала, потом перестала и только ахнула, когда головка вдруг погрузилось внутрь ее тела.
Совсем немного. Как говорила Нинка-зараза — на полшишечки.
— Больно? — жарко выдохнул в ухо Алексей и принялся покрывать поцелуями Петре спину, плечи, шею.
— Скорее… странно.
— Будет чувствительно, я думаю. Но… ненадолго, обещаю, — уверенно, с ленивой усмешкой в голосе сообщил Алексей и, вдруг прикусив Петре мочку уха, сильно двинул бедрами.
Член легко вошел практически на полную длину, причинив лишь краткую, как вспышка света, боль. Петра замерла, а потом засмеялась, со смаком продекламировав:
— Вот и все, а ты боялась! Только платьице помялось…
— Балда! — Алексей захохотал и шлепнул Петру по выставленной ягодице.
А потом им обоим стало не до смеха. Петра тихо скулила и осторожно подмахивала. Потому, что действительно хотелось ощутить еще большую наполненность, принять в себя мужской орган до конца, и потому, что читала, что так… надо, так мужчине приятно, а очень хотелось порадовать Алексея. Тот дышал тяжело, тянулся к Петре и то целовал ее, куда приходилось, то даже несильно кусал, после место укуса жарко зализывая.
— Хочу кончить в тебя! Сейчас! О господи!
Алексей задвигался быстрее и резче, каждый раз вгоняя себя в Петру до конца, а потом замер, стискивая ей ягодицы. Петра, извернувшись, смотрела на него во все глаза — на запрокинутое к потолку лицо со стиснутыми челюстями, на мощную шею, блестящую от пота, на вздувшиеся буграми мышцы на плечах и руках. Во всем этом было столько дикой, первобытной красоты и страсти! А потом Алексей, опустил голову, разлепляя глаза, глянул на Петру жадно, рассмеялся, подмигнул и… отстранился.
Член выскользнул, и тут же внутри стало тянуще пусто, но расстроиться из-за этого Петра не успела — Алексей развернул ее к себе лицом, быстро поцеловал в губы, а после подхватил под задницу и буквально забросил на массажный стол, опрокидывая на спину. От стремительности этих перемещений Петра испугалась, а потому, еще и почувствовав, что ее ухватили за ноги, тут же приподнялась на локтях… И все равно прежде не увидела, а почувствовала, как мягкие губы коснулись ее клитора, а после язык скользнул ниже и вглубь. Ахнув, Петра вновь упала назад и в нетерпении вскинула бедра навстречу ласке. Алексей тут же подхватил ее под ягодицы, приподнимая над поверхностью стола и при этом продолжая ласкать ртом.
Потерявшаяся в ощущениях Петра металась, закидывая назад руки, поддавала бедрами, упиралась пятками в стол и широко разводила колени, чтобы стать еще доступнее для ласк…
— О господи! Я… Мне кажется, я… сейчас… Это так… так… — залепетала она, выгибая спину и закатывая глаза.
Алексей рыкнул, опустил ее на стол, резким движением притянул на самый край, а после буквально насадил на свой по-прежнему обтянутый латексом член. Это было больно и в то же время так яростно-приятно, что Петра задрожала всем телом, застонала сквозь стиснутые зубы и кончила, освобожденно залепетав после:
— Бо-же-мой… Боже-ж-ты-мой-родненьки-ий… Мамоньки мои…
— Жива?
Петра приоткрыла один глаз:
— Кажется…
— В душ?
— Не-ет… Я сейчас не дойду. Упаду, ударюсь головой об пол и умру молодой.
— Я тебя спасу от столь страшной участи.
Алексей вновь как-то очень ловко перехватил разморенное тельце Петры, поднял, перекинул себе через плечо, донес до душевой, где и сгрузил под теплые струи воды.
— Не уходи, — попросила Петра.
— Да куда ж я от тебя теперь денусь?
— Надеюсь, никуда. Потому что в противном случае я буду приходить под окна твоей клиники, рисовать всякие там свои петроглифы на плакатах и петь романтические баллады. И если рисую я хорошо, то пою громко, но очень фальшиво. В последний раз, когда на меня накатило такое вот странное желание — спеть, соседи вызвали полицию.
— Ужас какой, — со смехом откликнулся Алексей, а после, стянув с себя презерватив, шагнул к Петре под струи теплой ласковой воды и поинтересовался: — А пела-то хоть что?
— Отстань!
— Да ладно тебе! Спой, светик, не стыдись!
И тогда Петра набрала в грудь побольше воздуха и заорала, глядя в близкие, полные нежности и одновременно насмешливые глаза:
— Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо.
На сердце суматоха — я точно говорю!
Ой, Лёха, Лёха, не потерплю подвоха,
Осталось только охать, я так тебя люблю!
Что еще сказать? Новый год они встретили вместе, вдвоем. А на следующий их было уже трое. Причем Петра умудрилась родить тридцать первого декабря, этим еще и на остаток дней закрыв для себя тему выбора подарка мужу на этот праздник. Можно ведь особо голову-то не ломать, если главный подарок вот он: сначала плачет и разевает беззубый рот, потом делает первый шаг и произносит первое слово, потом куролесит и треплет нервы, а потом… Нет, все это действительно потом. А пока… Ну Новый год же!
ЧАСТЬ 3. ЧЕРЕЗ СТЕКЛО
Глава 1
— Опа! — сказал Дар и захохотал.
Вообще-то звали его иначе — Эльдар. Эльдар Муратов. Но Лена знала, что свое полное имя он ненавидит. Настолько, что, когда девицы, охочие до общения с этим улыбчивым и нахальным красавчиком, заводили: «Эльда-ар! Эльда-арчик!», делался похож на пациента зубоврачебного кабинета, явившегося на прием с острой болью.
А вот самой Лене имя Эльдар нравилось. И Дар тоже. И даже Эльдарчик в качестве ироничного прозвища было ничего так. Всяко лучше Фифы! Фифа, блин! Прицепилось — не отделаешься. А куда деться, если фамилия Фифанова? Отец говорил, что и его в школе дразнили именно так: фифой. Но он-то размером со шкаф с антресолями! А Лена в мать пошла — ростом метр с
