Их благословила судьба - Кэрол Грейс

Почему он не чувствует от этого удовлетворение? Он был вполне счастлив эти два года с Максом и лошадьми. Ну, если не счастлив, то доволен. Но приехала эта женщина, и он не хотел думать, что теперь ему этого мало.

Джош смотрел на траву и вспоминал тот вечер, когда воспользовался предлогом и положил свои руки поверх ее. Он не мог забыть, какой нежной и сладкой она была. Как она размякла в его руках, словно шоколадная конфета, и не пыталась высвободиться. Если бы не Макс, они могли бы до сих пор стоять там, слившись воедино, глядя на заходящее, и вновь поднимающееся, и опять заходящее солнце. Потому что он не хотел ее отпускать. Возможно, он ошибается, но ему кажется, что и ей не хотелось уходить… И в этом еще одна причина не поощрять ее. Не обращать внимания на самоуверенную упрямицу, которая в мгновение ока может стать нежно-сладкой и растаять в его руках? Невозможно.

Он взглянул на небо, словно надеялся увидеть там, среди облаков, озадаченное лицо Молли. Нужно повиниться. Она никогда не простит ему таких предательских мыслей. «Это больше не повторится», — прошептал он себе и Молли, словно она могла его услышать.

Молли будто проверяла его на твердость: Джош услышал отдаленный шум мотора. Его лошадь навострила уши. Это мог быть кто угодно, но это была Бриджет. Она свернула на дорогу, ведущую к его дому, и остановила машину. Он снова повернулся к лошади, делая очередную безуспешную попытку набросить уздечку. Но лошадь была не менее проворна, чем он.

Когда он поднял глаза, она была уже рядом. Она стояла против света, и ее силуэт четко выделялся на фоне золотого солнца. Он прикрыл глаза ладонью, и ему показалось, что она шагнула к нему прямо из его снов. Но сейчас она была настоящей, такой же настоящей, как позапрошлым вечером. Такой же привлекательной и желанной и такой же опасной для его душевного спокойствия.

Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь вроде: «Что вам здесь надо?», но она заговорила первой.

— Мне очень не хочется вас беспокоить, — сказала она.

— Надеюсь, что так, — пробормотал он.

— Но мне нужно сделать еще несколько фотографий. Если вы не возражаете.

— А если возражаю?

— Мне все-таки нужно их сделать, — сказала она. — Вы занимайтесь своей работой и продолжайте делать то, что делали. Вы даже не будете знать, что я здесь.

Да, как же, подумал он, сжав кулаки.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она.

Он в гневе посмотрел на нее.

— Извините. Я не произнесу больше ни слова.

— Надеюсь.

— Вы считаете, что я слишком много говорю? — спросила она, подходя ближе, чтобы сделать снимок.

— Вы обещали не причинять мне беспокойство.

— Разве я причиняю вам беспокойство? — снова спросила Бриджет.

— Вы действительно хотите знать?

— Да, потому что…

Ей не удалось окончить фразу. Он бросил на землю уздечку, снял с ее шеи дорогой фотоаппарат и повесил его на столб изгороди. Она быстро втянула воздух, когда его руки коснулись ее груди. Он обнял ее и стал целовать. Она не сопротивлялась — это было неизбежно, и она знала это так же хорошо, как и он. Слишком сильно было притяжение, возникшее между ними с той минуты, когда она переступила порог его дома.

Они впились друг в друга, задыхаясь, забыв обо всем. Она была такая же щедрая, горячая и страстная, как в его снах. Но сейчас Джош хотел большего… Он хотел, чтобы его согрели, приняли…

Бриджет обхватила его голову руками, запустив пальцы в волосы и притягивая его все ближе и ближе к себе. Сердце у него бешено колотилось, заглушая чувство тревоги, голос разума. Он хотел ее всю. Он сам удивлялся, как сильно он ее хотел. Так сильно, что готов был нести ее в конюшню или в стог сена.

Его пальцы скользнули ей под рубашку и сжали маленькие крепкие груди. Задыхаясь, она потянула его рубашку. Он нетерпеливо поднял ее с земли и почувствовал, как ее ноги обхватили его бедра. С трудом переведя дыхание, она снова стала целовать его, едва касаясь губами подбородка, шеи… Уже ничего не соображая, он понес ее к конюшне.

Джоша вернуло к реальности громкое ржание лошади, отчаянно пытавшейся вернуться в загон. Он неохотно посадил Бриджет на изгородь. Она тяжело дышала. Он бросил взгляд на ее грудь, на выпиравшие из-под рубашки соски, выдававшие возбуждение, и сжал кулаки, чтобы вновь не снять ее с изгороди — и провались эта лошадь, да и весь мир вместе с ней.

— Прости, — хрипло сказал он. — Мне не следовало этого делать. Я не подумал. Меня занесло. Я так давно…

Она так сильно стиснула перекладину, на которой сидела, что побелели костяшки пальцев.

— Ты не виноват.

— Это больше не повторится, — сказал он.

— Потому что… — Ее голос сорвался.

— …потому что так надо. Любовь дает нам один шанс, и я свой использовал. Я был женат на самой восхитительной женщине в мире. А потом потерял ее. Тяжелее не может быть ничего. Я не стал бы… я не смог бы снова полюбить и жениться на ком-нибудь другом. Потому что никогда не знаешь, что произойдет. Какой жестокой окажется жизнь. У меня было все, а потом, не успел я и глазом моргнуть, не осталось ничего. Кроме Макса, конечно. Если бы его не было, я не смог бы жить дальше.

— Понимаю, — сказала Бриджет, отвернувшись, но он успел увидеть, как в ее глазах блеснули слезы. Ей было жаль его?

— Можешь ли ты действительно понять? — спросил он, нахмурившись.

— Конечно, могу, но прошло… сколько?

— Неважно, сколько — два года или двадцать. Никогда не забуду эту пустоту, эту бездонную пропасть, из которой я не мог выбраться. — Он упрямо мотнул головой, понимая, что этого не объяснить. Не объяснить никому, кто не прошел через это сам.

— А Молли хотела бы этого? — спросила она, взглянув ему прямо в глаза. — Чтобы ты остался неженатым и растил Макса один?

— Не знаю. Наверное, нет. При чем здесь Молли? Это касается только меня. Я больше не хочу упасть в пропасть, из которой еле выкарабкался. Ты говоришь совсем как мой отец. Но что толку гадать «если бы да кабы»? Что, если бы я умер первым? Конечно, я бы хотел, чтобы Молли снова вышла замуж. Но дело как раз в том, что это она умерла, а я здесь. И я должен поступать так, как должен.

Джош сжал кулаки. Разумеется, он хотел бы, чтобы Молли снова вышла замуж, нашла себе кого-нибудь другого, чтобы не состарилась в одиночестве. Но он — это совсем другое дело. Ему нравилось одиночество. Его будущее лежало перед ним как прямая четырехполосная автострада. И Макс в свое время вырастет и оставит его на ранчо одного. Странное дело, при этой мысли он неожиданно почувствовал какую-то пустоту вокруг сердца. Да что с ним сегодня, черт возьми? Его вновь заставили вспомнить прошлое, а он вдруг усомнился в будущем.