Стихотворения и поэмы - Хаим Нахман Бялик

Живые черты не увянут,

И в Лике едином, последнем —

И лик ваш, и взор ваш проглянут.

1915

Перевод Вяч. Иванова

ПРЕДВОДИТЕЛЮ ХОРА

Мупим и Хупим[24]! В литавры! За дело!

Миллай и Гиллай[25]! В свирель задувай!

Скрипка, бойчей, чтоб струна ослабела!

Слышите, чорт побери? Не плошай!

Ни мяса, ни рыбы, ни булки, ни хлеба...

Но что нам за дело? Мы пляшем сегодня.

Есть Бог всемогущий, и синее небо —

Сильней топочите во имя Господне!

Весь гнев свой, сердец негасимое пламя,

В неистовой пляске излейте, страдая, —

И пляска взовьется, взрокочет громами,

Грозя всей земле, небеса раздражая.

Мупим и Хупим...

И нет молока, и вина нет, и меда...

Но есть еще яд в упоительной чаше[26].

Рука да не дрогнет! В кругу хоровода

Кричите: "За ваше здоровье и наше!"

И пляска резвей закипит, замелькает, —

Лицом же и голосом смейтесь задорно,

И враг да не знает, и друг да не знает

Про то, что в душе вы таите упорно.

Мупим и Хупим...

Ни брюк, ни сапог, ни рубашки — но смейтесь!

Ведь лишняя тяжесть от лишнего платья!

Нагие, босые — орлами вы взвейтесь,

Все выше, все выше, все выше, о братья!

Промчимся грозой, пролетим ураганом

Над морем печалей, над жизнью постылой.

В туфлях иль без туфель — всем участь одна нам:

Всем песням и пляскам конец — за могилой!

Мупим и Хупим...

Ни близких, ни друга, ни брата, ни сына...

На чье ж ты плечо обопрешься, слабея?

Одни мы... Сольемся же все воедино,

Теснее, теснее, теснее, теснее!

Тесней — чтоб за ногу нога задевала!

Старик в сединах — с чернокудрою девой[27]...

Кружись, хоровод, без конца, без начала,

Налево, направо, — направо, налево.

Мупим и Хупим...

Ни пяди земли, нет и крова над нами...

Да много ли толку-то в плаче нестройном?

Чай, свет-то широк с четырьмя сторонами!

О, слава Тебе, даровавший покой нам!

О, слава Тебе, даровавший нам кровлю

Из синего неба — и солнце свечою

Повесивший там[28]... Я Тебя славословлю!

Хвалите же Бога проворной ногою!

Мупим и Хупим...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ни судий, ни правды, ни права, ни чести.

Зачем же молчать? Пусть пророчат немые!

Пусть ноги кричат, чтоб о гневе и мести

Узнали под вашей стопой мостовые!

Пусть пляска безумья и мощи в кровавый

Костер разгорится — до искристой пены!

И в бешенстве плясок, и с воплями славы

Разбейте же головы ваши о стены[29]!

Мупим и Хупим! В литавры! За дело!

Миллай и Гиллай! В свирель, чтоб оглохнуть!

Скрипка, бойчей, чтоб струна ослабела!

Слышите? Жарьте же так, чтоб издохнуть!

Август 1915

Перевод В. Ходасевича 

МЛАДЕНЧЕСТВО

Тайно от мира, одну за другой, как звезды под утро,

Жизнь погасила во мне сокровенные сердца надежды.

Все-же томленье одно я сберег, одно упованье:

Голос его не умолкнет в груди; ни шум повседневный

Песни святой заглушить, ни злокозненный демон не может.

Если еще, наяву ли, во сне ль, хоть на миг мимолетный, —

О, хоть на миг мимолетный! — пред Господом светел предстану,

Час мой закатный, молюсь, да вернет сновидение утра,

Ясность младенчества вновь озарит обновленное сердце!

Дух мой нечист, и моя же рука осквернила венец мой;

Божьи забыл я стези, не стучусь у дверей Милосердья;

К зовам оглох, и незряч на знаменья, — звезд отщепенец,

Неба отверженец; лугу чужой; не приветствуем в поле

Лаской колосьев, как встарь; отрешен от видений начальных;

Чужд и себе самому. Но в хранилище тайном вселенной,

Где не исчезнет ничто и ничей не изгладится образ, —

Цело и детство мое, как печать на деснице Господней.

Смене времен не подвержен тот лик, незапятнан, нетронут, —

Вечной зарею в оправе своей издалече мне светит,

Путь мой следит, и считает шаги, и мигает ресницей…

Где ты? — далече! — родимый мой край, колыбельная пристань,

Почва корней моих, духа родник и мечтаний услада,

Милый душе уголок, излюбленный в мире просторном, —

Нет ни травы зеленей, чем твоя, ни лазури прозрачней!

Память, мой край, о тебе — как вино: тем душистей, чем старо;

Первого снега белеет она чистотой непорочной…

Первого утра виденье и первого сна изголовье,

Родину тихую, край целомудренный в прелести свежей,

Скрытый меж гор и дубрав и всех мест под солнцем юнейший,

В глубь ветвящий стези, и тропы свои в рожь золотую,

В тихих созвучиях полдень и ночь согласующий, утро

С вечером, — вижу его, как он цвел, как сиял изначала

Сердцу, как образ его начертал в моем духе Создатель,

Чтоб до последнего дня и по край земли неизменно

Целостным нес я тот образ в груди, все тот-же — в весенней

Нежности, в летних лучах, под осеннею мглой и под снегом

Так мне, недвижный, застылый с природою всей, предстоит он,

Солнцем живым осиян иль торжественным таинством ночи,

Уст моих чистых дыханье храня, лелея мой детский

Трепет на глыбах камней, в одиночестве дебрей угрюмых,

В таяньи облака, в дрожи листа, унесенного ветром

С древа… Поднесь те леса чаровательно ткут свои тени,

Каждая ветвь в них цела, нить каждая сети волшебной;

Сладостных страхов былых сокровенные заросли полны;

В чаще кустов притаились нежнейшие дремные грезы.

Горы в коврах цветотканных, — незыблемы; мягкие склоны

След моих ног берегут и, как встарь, улыбаются гостю;

Эхо восторгов моих в их расселинах, чуткое, дремлет;

Дух мой все бродит по ним и, дивясь их величью, немеет.

Кров мой родной, гнездо безопасное, скиния мира,

Матери светлым лицом озаренная, где возрастал я

Ласки живой под крылом хранительным, где предавался

Неге беспечной, прильнув к благовонному лону родимой!

Вижу тебя на отлогом холме, под навесом каштана,

Сельский приют и простой! Ты все там же, где встарь, неизменный

Белый, под низкою кровлей, с оконцами малыми, домик!

Выступы мхом зеленеют, трава прорастает сквозь щели.

Окрест — сады, да глушь и бурьян. Молчаливо над ними

Время волокнами туч проплывает; беленький домик,

Мнится, следит на-юру, день и ночь, издалече за жизнью,

Да обо мне вспоминает, о беженце дальнем, с тоскою…

Там и доныне скользит моя тень в уголках потаенных…

Знаю: единожды пьет человек из кубка златого;

Дважды видение света ему не даруется в жизни.

Есть лазурь у небес несказанная, зелень у луга.

Свет у эфира, сиянье в лице у творений Господних:

Раз лишь единый мы зрим их в младенчестве, после не видим.

Все-же внезапное Бог дает озарение верным;

Чуда того неразгадан исток, сокровен от провидцев.

Молча готовлюсь и жду, день и ночь, мановения свыше, —

Весь напрягаюсь, как арфы струна, простираюсь навстречу;

Где и когда это будет — не ведая, вестника чаю.

Сердце пророчит: воспомнит меня виденье святое;

То, чего жаждет душа, навестит ее. И величавый

Миг настанет, — мигнет ресницею Вечность, и глянет

Сверху, как в дол из окна разверстого, в душу былое.

Очи мои просветятся, прояснятся взором дитяти:

В образах многих и сменах — единое, слито с природой,

Детство мое протечет по тропам покинутым духа.

Темные вспыхнут сияньем тропы заповедные, ярче

Утренних снов; голоса зазвучат; приблизятся дали;

Чудо забвенному краски вернет, безуханному запах.

Будет мгновенным виденье, но миг тот единый затопит

Сладостным сердце приливом, — и в нем изойдут мои силы…

Буду стоять, изумленный, пред только-что виденным миром

Многих чудес и святынь, пред оградою запечатленной

Рая, чьих тайн не коснулась рука, не измолвило слово.

Гулом исполнится дух; надо мной — удивление Божье;

Очи в слезах; в глубине — торжественный гул, безглагольный.

1917

Перевод Вяч. Иванова

ТО НЕ В ПОЛНОЧЬ. ТО НЕ В ПОЛДЕНЬ

То не в полночь, то не в полдень

Не в саду, не в огороде,

А под вечер, вечерочек

В поле я сорву цветочек.