Стихотворения и поэмы - Хаим Нахман Бялик

Тогда звезда звезде воскликнет: «Вот ужаснейшая ложь!

 Вот скорбь великая без меры!»

Бог мести, в сердце поражен, восстанет, возопит,

 И, взявши меч великий, выдет.

1906

Перевод Ф. Сологуба

ВЕЧЕР

Снова солнце взошло, вновь поникло за лес,

 День прошел, и не видел я света;

День да ночь, сутки прочь — и ни знака с небес,

 Ни привета.

И на западе снова клубятся пары,

 Громоздятся чудовища-тучи —

Что там? зиждет миры или рушит миры

 Некто дивно-Могучий?

Нет, не зиждутся там и не рушатся там

 Ни миры, ни дворцы, ни престолы:

То свой пепел струит по земным наготам

 Серый вечер бесполый.

И шепчу я: в заботах о вашем гроше

 Своего не сберег я червонца... —

И встает Асмодей[22] и хохочет в луче

 Уходящего солнца.

1907

Перевод В. Жаботинского

«Ты от меня уходишь - шествуй с миром...»

* * *

Ты от меня уходишь — шествуй с миром... 

В твоем пути твоя да будет воля, 

И будь в покое, где б ты не дышала... 

А я? Меня минует час сиротства: 

Покуда солнце гаснет и восходит 

И Божьи звезды блещут мне безгранно — 

Еще мои богатства не иссякли 

И ключ моей отрады не скудеет... 

Вот, я тебя лишился: но со мною 

Безмерный мир то в зелени весенней, 

То в золоте, то в белых ризах зимних... 

И грудь моя, как прежде — храм видений, 

И боль моя — все та же скорбь святая, 

И образ твой — со мною ангел чистый, 

Что благостно витает надо мною 

И шепчет мне свое благословенье 

И сдержанно, и трепетно, как слезы 

Глаз матери в сияньи свеч субботних, 

В безмолвии святыни безмятежной, 

Иль лик звезды дрожащей, в темных высях, 

Взирающей с приветом, и мне посох 

Из золота сквозь сумрак протянувшей... 

Я твердо знаю: 

По всей земле стократно разольются 

С их синевой лучисто-злототканой, 

Как смоль — смуглянки, бездны ночи летней, 

Горячие и сладостные ночи 

В плаще из мрака, в звездных ожерельях, 

Где каждая звезда — как плод граната 

Из золота, из золота литого; 

И в грешных снах, охваченная негой, 

Уснет земля на тайном лоне ночи, 

И вдруг наступит строгое молчанье 

И в нем польются звезды роем, роем, 

Горя в своем падении, на землю, 

Как золотые листья листопада; 

И всяк, палимый страстью и желаньем, 

От голода и жажды весь поникнет

И, как слепец, обнимет алчно камень 

И будет ползать трепетно во прахе, 

Ловя крупицу, каплю золотую, 

Как горний дар его звезды, чтоб с нею 

Взять горсть любви, изведать меру счастья; 

И если ты в часы такой истомы, 

Усталым взглядом землю озирая, 

Сквозь тьму влачиться будешь без надежды, 

В немой тоске по счастии и Боге, 

Воздень, как я, свой взор к полночным высям 

И научись всем сердцем их покою, 

Взирай, как всюду, искрясь, угасая, 

Мелькают в небе звезды еженочно, 

А небеса стоят в своем покое, 

Своих потерь не ведая, как будто 

Их золото во веки не скудеет...

1907

Перевод Ю. Балтрушайтиса

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

I. «Быстро кончен их траур: отряхнулись и встали…»

Быстро кончен их траур: отряхнулись и встали,

Я сажуся на землю.

Голова моя в пепле, на ногах нет сандалий,

Молча жду я и внемлю.

Не могу я молиться у безмолвного храма,

Здесь мольбы мои стынут:

Еще храм их не рухнул, еще высится прямо,

Но он Богом покинут.

В сердце траур тяжелый, в сердце черная дума,

Те проходят, не чуя;

И сижу, без сандалий, одиноко, угрюмо,

Жду конца и молчу я.

II. «И когда я погибну в вашем брошенном храме…»

И когда я погибну в вашем брошенном храме,

Захлебнусь в моей злобе —

Пусть умру средь молчанья: не пятнайте слезами

Мою память во гробе.

Семь пожаров Геенны, что прошел я при жизни,

Пусть найду и в могиле,

Лишь бы худшей из пыток — вашим плачем на тризне

Вы меня не казнили.

Дайте гнить без помехи, глядя мыслью бессонной,

Как гниете вы сами,

И обглоданной пастью хохотать о бездонной

Вашей муке и сраме...

1908

Перевод В. Жаботинского

«И будет, когда продлятся дни…»

* * *

 И будет,

Когда продлятся дни, от века те же,

Все на одно лицо, вчера, как завтра,

Дни, просто дни, без имени и цвета,

С немногими отрадами, но многой

Заботою: тогда охватит Скука

И человека, и зверей. И выйдет

В час сумерек на взморье погулять

Усталый человек — увидит море,

И море не ушло, и он зевнет.

И выйдет к Иордану, и увидит —

Река течет и вспять не обратилась.

И он зевнет. И ввысь поднимет взоры

На семь Плеяд и пояс Ориона:

Они всё там же, те же... И зевнет.

И человек, и зверь иссохнут оба

В гнетущей Скуке, тяжко и несносно

Им станет бремя жизни их, и Скука

Ощиплет их до плеши и седые

Усы кота.

 Тогда взойдет Тоска.

Взойдет сама собой, как всходит плесень

В гнилом дупле. Наполнит дыры, щели,

Всё, всё подобно нечисти в лохмотьях.

И человек вернется на закате

К себе в шатер, на ужин, и присядет,

И обмакнет обглоданную сельдь

И корку хлеба в уксус — и охватит

Его тоска. И отхлебнет от мутной

И тепловатой жижи — и охватит

Его Тоска. И снимет свой чулок,

Прилипший потом, на ночь, — и охватит

Его тоска. И человек, и зверь

Уснут в своей Тоске, и будет сонный

Стонать и выть, тоскуя, человек.

И будет выть, царапая по крыше,

Блудливый кот.

 Тогда настанет Голод.

Великий, дивный Голод — мир о нем

Еще не слышал: Голод не о хлебе

И зрелищах, но Голод — о Мессии!

И поутру, едва сверкнуло солнце,

Во мгле шатра с постели человек

Подымется, замученный тревогой,

Пресыщенный тоскою сновидений,

С пустой душой; еще его ресницы

Опутаны недоброй паутиной

Недобрых снов, еще разбито тело

От страхов этой ночи, и в мозгу

Сверлит еще и вой кота, и скрежет

Его когтей; и бросится к окну,

Чтоб протереть стекло, или к порогу —

И, заслоня ладонью воспаленный,

Алкающий спасенья, мутный взор,

Уставится на тесную тропинку,

Что за плетнем, или на кучу сора

Перед лачугой нищенской — и будет

Искать, искать Мессию! — И проснется,

Полунага под сползшим одеялом,

Растрепана, с одрябшим, вялым телом

И вялою душой, его жена;

И, не давая жадному дитяти

Иссохшего сосца, насторожится,

Внимая в даль: не близится ль Мессия?

Не слышно ли храпения вдали

Его ослицы белой? — И подымет

Из колыбели голову ребенок,

И выглянет мышонок из норы:

Не близится ль Мессия? Не бренчат ли

Бубенчики ослицы? — И служанка,

У очага поленья раздувая,

Вдруг высунет испачканное сажей

Свое лицо: не близится ль Мессия,

Не слышно ли могучего раската

Его трубы?..

1908

Перевод В. Жаботинского

 «Бежать? О, нет ! Привык у стада…»

* * *

И сказал Амассия Амосу : Провидец, беги!..

 (Амоса, VII, 12).

Бежать? О, нет ! Привык у стада

Я к важной поступи вола:

Мой шаг тяжел, и речь без склада

И, как секира, тяжела.

Мой пыл угас, и в сердце холод,

Но не на мне за то позор:

Не встретил наковальни молот,

И в гниль обрушился топор...

Что ж, покорюсь Судьбе решенной,

Свяжу мой скарб, стяну кушак

И прочь пойду, цены поденной

Не заработавший батрак.

И будут рощи мне подруги,

И будут долы мой приют,

А вас — а вас лихие вьюги,

Как сгнивший мусор, разметут...

1910

Перевод В. Жаботинского 

ПЕРЕД КНИЖНЫМ ШКАФОМ

Привет тебе, хранитель древних свитков!

Твой пыльный клад опять целую нежно…

Душа вернулась с островов чужбины;

Дрожа, как голубь, странствовавший долго,

Она стучится в дверь родного дома.

Родные свитки! Снова с вами я,