Каир: история города - Эндрю Битти

Так произошло, например, с А. У. Кинглейком (1809–1891), викторианским джентльменом и романистом-любителем, который побывал в Северной Африке в 1834 году, а через десять лет опубликовал книгу «Эотен: впечатления о путешествиях по Востоку», причем в первом издании автор указан не был. Он писал:

Сфинкс одинок. Безусловно, это существо привлекательно, но его привлекательность — не от мира сего; этот зверь, которому поклонялись древние, ныне представляется сущим дьяволом, гнусным чудовищем. И все же когда глядишь на эти губы, вытесанные согласно древнему канону красоты… Он, сей потусторонний зверь, повидал многое — стародавние династии эфиопских и египетских царей, греков и римлян, арабов и оттоманов, Наполеона с его мечтами о мировой империи, битвы и завоевания, горькую участь египетского народа, вынужденного прислуживать охочим до зрелищ путешественникам. Стоит вспомнить об этом, и всякое желание насмешничать пропадает.

В Средние века Сфинкс почти полностью скрылся под песками (и оставался в таком состоянии до 1920-х годов). Абдул Латиф, багдадский врач и путешественник, к рассказу которого о Мемфисе мы обращались выше, видел Сфинкса в 1220 году; он говорит о «колоссальной голове, выступающей из земли… Лицо отливает красным, словно статую совсем недавно покрасили. Это лицо необычайно красиво, особенно губы, и кажется, что существо лукаво улыбается». Завершается этот пассаж категоричным утверждением, что во всем Египте нет ничего более пропорционального, нежели голова Сфинкса.

Однако далеко не все поддавались очарованию Сфинкса. В книге «Сафари темной звезды» (2002) Поль Теру снисходительно упоминает «иссеченное песком безносое лицо, покоящееся на полуразрушенных лапах, будто фигурка из песка, на которую пролился дождь». Он цитирует воспоминания других путешественников, чтобы доказать, что не одинок в своем отношении к Сфинксу. Гюстав Флобер называл Сфинкса «курносым и потрепанным», а друг Флобера заметил, что «со спины он выглядит в точности как гигантский гриб». Марк Твен в «Простаках за границей» говорит, что Сфинкс «такой печальный, такой серьезный, такой тоскующий, такой терпеливый… При взгляде на него испытываешь те же ощущения, какие, должно быть, испытывает человек пред Господом»; для Теру этот отзыв — не более чем свидетельство буйной фантазии классика американской литературы. Что ж, каждому свое… Для всякого путешественника Сфинкс олицетворяет то, что этому путешественнику хочется, будь то величие или упадок.

Добро пожаловать в цирк

Сегодня Сфинкс является центральным персонажем главного туристического аттракциона Гизы — ежевечернего аудиосветового шоу у пирамид. Публика рассаживается на огромной платформе, ежась от холодного ветра, задувающего из пустыни с наступлением сумерек; пирамиды проступают из мрака в лучах прожекторов и мерцании лазеров, а Сфинкс — конечно, диктор — рассказывает собравшимся историю этого места.

Иногда энтузиазм устроителей шоу кажется чрезмерным. Скажем, торжественная музыка, сопровождающая повествование, словно заимствована из голливудского эпика 1950-х на библейские темы. Сам рассказ тяготеет к апокалиптичности («Я Сфинкс» — бум-бум-бум — «Я охраняю величайшие достижения человека на этой Земле» — бум-бум-БУМ!) Один из современных путеводителей отзывается о шоу весьма снисходительно, чтобы не сказать — презрительно, и утверждает, что лицезреть это шоу следует на иностранном языке, дабы комментарий не мешал наслаждаться игрой света и тени. Однако организаторы позаботились о переводе комментария на множество языков, включая русский и японский, а само шоу чрезвычайно популярно у семей с детьми: кутаясь в пледы, выдаваемые при входе, они зачарованно наблюдают, как лучи лазеров вспарывают ночное небо, а на экранах сменяют друг друга древние фрески и узоры. Как к шоу относится сам Сфинкс, остается только догадываться. Пожалуй, умей он говорить, он не был бы столь суров по отношению к этому представлению. Вероятнее всего, он взирает на происходящее с привычной мировой скорбью в очах, терпеливо дожидаясь, пока зрители разойдутся, и он сможет спокойно заснуть.

Ежедневный туристический круговорот у пирамид по-своему не менее увлекателен, чем сами памятники и их история. Автобусы с затемненными окнами и надписями на бортах вроде «Флэш тур» прибывают сюда целыми конвоями, начиная с полудня; многоязычная толпа, среди которой снуют местные, штурмует пирамиды до позднего вечера. Надо признать, что посещение пирамид — нечто наподобие непрерывного развлечения: вам предлагают и прокатиться на верблюдах, и приобрести почтовые открытки, лентами свисающие с прилавков, и воспользоваться услугами самозваных гидов-полиглотов, и купить той или иной сувенир из якобы подлинных «древних» камней. Среди местных встречаются люди всех возрастов, от десятилетних черноглазых и черноволосых мальчишек в белых галабиях до согбенных старцев с гнилыми зубами и лицами, словно иссеченными песком и опаленными солнцем. Продавцы и покупатели торгуются отчаянно и в целом добродушно, хотя предложения купить то или это, сыплющиеся со всех сторон и на каждом шагу, способны довести до белого каления и каменную статую.

Это зрелище знакомо всем, кому довелось побывать в Египте в наши дни. В «Восьмидесяти днях вокруг света» Майкл Пэлин рассказывает об автобусах, из которых «бесконечной вереницей, словно муравьи, высыпаются туристы; едва они сойдут с подножки, их атакуют погонщики верблюдов, продавцы открыток, разносчики воды и прочие представители свободного рынка, исправно грабящие туристов в этих местах на протяжении сотен, если не тысяч лет». Пэлин пишет о бесчисленных попытках местных одурачить «высоких белых людей с богатого Запада», о надоедливых торговцах, даже об «атмосфере напряженности и раздражения».

Справедлив ли Пэлин в своих оценках? Давно ли пирамиды превратились в развлечение для туристов? В известном смысле нам приятно думать, что так было почти всегда. Еще греки и римляне приезжали сюда поглазеть на эти величественные сооружения. Как говорилось выше, греческий историк Геродот побывал в Гизе в 449 году до н. э. (Он утверждал, что величайшим чудом Древнего Египта были отнюдь не пирамиды, а лабиринт «близ Города Крокодилов», от которого, увы, не сохранилось и следа[5]). В 24 году н. э. географу Страбону поведали, что груды каменных обломков перед пирамидами — это «окаменелые остатки пищи рабочих» (во времена римского владычества тогдашние гиды славились своей фантазией: так, Диодор Сицилийский покинул Египет в твердом убеждении, что камни на пирамиды поднимались при помощи соляных помостов, которые таяли, когда их заливали воды Нила). Плиний Старший, побывавший в Египте в I веке н. э., записал, что жители поселения Бусирис (Абу-Сир) помогают путешественникам забираться на пирамиды; этот обычай сохранился и две тысячи лет спустя. Аполлоний Тианский (20—100), языческий пророк и философ, странствовал по Египту в компании учеников. «Нет в Египте ни единого города, храма или священного места, который они бы миновали», — свидетельствует биограф Аполлония Филострат. При раскопках были найдены несколько латинских табличек, советующих заезжим гостям вести себя уважительно и не святотатствовать. Впрочем, это не останавливало особо экзальтированных путешественников, которые вели себя не лучше, чем их потомки в XIX столетии; в Гизе нашли латинскую надпись — некая римлянка сожалеет, что ее покойный брат не сможет насладиться красотой этого места.

Римляне также имели склонность к «античному китчу» — например, устраивали египетские танцы и посещали мастерские бальзамировщиков в Мемфисе. Некоторых пирамиды приводили в такой восторг, что по возвращении домой они строили себе гробницы в египетском стиле вдоль Аппиевой дороги. На самом деле эти «прототуристы» были первыми ориенталистами; термин «ориенталисты» предложил родившийся в Каире ученый Эдуард Саид (1935–2003), называвший так тех, чьи представления о Востоке расходились с реальностью. Подобно нынешним туристам, римляне искали «экзотики» и в результате все, что видели их глаза, разукрашивали собственными фантазиями. Предрассудки, с которыми они приезжали в страну, оправдывала и подтверждала хорошо развитая туристическая индустрия, во многом схожая с нынешней, — назойливые гиды, китчевые сувениры и посулы «обеспечить незабываемые впечатления» от сколь угодно краткого визита.

Зернохранилища или гробницы?

Когда в Европе наступили «темные века», приток путешественников в Египет резко сократился, поскольку возможности для путешествий значительно уменьшились по сравнению с римской эпохой. Одним из немногих европейцев, добравшихся до Египта, был ирландский монах Фиделий, в 762 году побывавший у пирамид на пути в Святую Землю. Описание его путешествия составил другой монах, Дикуил, ошибочно назвавший пирамиды «зернохранилищами святого Иосифа». Благодаря монахам-переписчикам это ошибочное мнение относительно пирамид продержалось несколько столетий. Лишь в V веке его оспорили два римских автора, однако на одном из куполов базилики Святого Марка в Венеции сохранилась мозаика XII века, изображающая пирамиды именно как зернохранилища. Дикуил писал, что пирамид семь — по числу «лет изобилия», о которых упоминается в Ветхом завете; вероятно, он сосчитал, наряду с тремя большими пирамидами, и малые, ныне разрушенные. «Они подобны горам, четыре в одной стороне и три в другой, — сообщал Дикуил со слов Фиделия. — Великое удивление вызывает, что от самого подножия и до наивысшей макушки сложены они из камня, а макушка у каждой острая, как игла».