Противоречие по сути - Мария Голованивская

- Ну вот, дорогуша, наконец-то до тебя добралась. - Мягкий голосок Элен в трубке на следующий день после записки во вторник, - запропастился, - с этим словом справилась с трудом, - нам надо повидаться, теперь у меня к тебе не только любовь, но и дела, сегодня увидимся, O.K? Нормалек?

- Батюшки, какие слова! Где набралась таких изысков?

- Каждый день читаю русские газеты, очень быстро двигается язык. Плохое слово?

- Так говорят только мужчины. Подростки и работяги. И чаще всего под рюмочку. Выпиваешь с утра?

Смеется. Я просчитываю время. Половина одиннадцатого. Если куда-то ехать, значит, можно встретиться в половине первого. В пять урок с Наташей. Неужели Наташа так ничего и не скажет? Если ее это ничуть не тронуло, то она была бы раздражена, ведь не каждый же день она так, в коридоре с мужчиной, который, по меньшей мере, вдвое старше ее. Но ведь для чего-то она пошла на это, в общем, сама, сама все так развернула, хоть что-то она должна сказать, хоть полслова?! Урок с Наташей в пять. Может быть, она ждет чего-то от меня? Намека? Проявления чувств! Может быть, после того, что было, она считает, что я должен каким-то образом дать ей понять...

- Я могу зайти к тебе сегодня в три, идет?

- В три не могу, Элен, может быть, завтра?

- Завтра мы едем к твоей маме на дачу, она говорит, что ты занят работой, но, может быть, поедешь с нами, и там?

- Кто это "мы", Элен? Нет, завтра я не могу.

- Приеду в пятницу, в субботу еду домой. В пятницу, часов в семь, хорошо? Только я не хочу, чтобы нам мешали, мне для работы с тобой нужен всего час времени для интервью, знаешь, как будет называться?

По пятницам в пять мы тоже обычно встречались с Наташей, значит, только сегодня в одиннадцать тридцать-двенадцать.

- Как?

- "Петр Великий - капитан Немо двадцатого века". Пойдет?

- Это я Петр Великий? Ты можешь быть у меня к половине двенадцатого?

- В двенадцать у меня встреча. А совсем вечером?

Я боялся занимать вечер после урока. А что, если мы, наконец, разговоримся, Наташа задержится, неужели я скажу ей: "Знаешь, сейчас придет Элен Пишон"?!

- Послушай, - я почти умолял ее, - мы не виделись с тобой сто лет, неужели ты не можешь выкроить для меня часок, давай не в половине двенадцатого, давай в час. В половине второго на крайний случай.

Я боялся, что она засидится. С половины второго до пяти - три с половиной часа. Уложимся.

- Я попробую к половине третьего.

Конечно же, опоздала. Ввалилась взъерошенная, в майке и цветастых шортах, в начале четвертого, сильно располневшая, неуклюжая, в руках - бесконечные пакеты с сувенирами, я моментально уступил ее отработанному "выпьем", глотнули теплой водки, она совершенно не замечала, что я нервничаю, что я смотрю постоянно на часы, на мое "у меня неожиданное срочное дело около пяти, у нас всего час, поэтому давай сделаем интервью, я дам тебе несколько последних статей, допишешь сама, а вечером встретимся, поболтаем" - не отреагировала никак, уселась в кабинете в кресло нога на ногу, скинула пыльные босоножки, все время яростно расчесывала серую щиколотку...

- Как мама - лучше, расскажи мне...

- Встречаешься с прежней семьей?..

- У Лели уже есть друг? И где она будет учиться дальше?

- Ну как тебе ваша теперешняя жизнь, когда все воруют? У нас тоже все воруют...

- Когда думаешь приехать к нам? Знаешь, я купила дом на мельнице, глушь почти российская, в спальне ласточки гнездо свили, приезжай, будем крышу ремонтировать, приедешь?

15.45.

- Давай начнем, Элен, а вечером наболтаемся, - дружеское похлопывание по плечу.

15.50.

- Я думаю, такой подзаголовок: "Технология исследования морского дна столь же фантастична, как и космическая технология". Хорошо?

- Хорошо.

15.55.

- Вы - крупный исследователь морских пучин. Ваши работы вызывают необыкновенный интерес. - Голос чужой, искусственно доброжелательный, вышколенный. - Морское дно - это новая "terra incognita". Создается впечатление, что луну мы знаем лучше, чем морские глубины. Почему мы так мало знаем о них?

16.05.

- Луну легко увидеть. (Почему я должен мудрствовать? Потом Элен все равно для своего вечножелтого журнала сделает пошлятину...) Луна всегда вдохновляла не только поэтов, но и ученых. (Тошнотворно.) Всегда существовал великий соблазн получше разглядеть ее. Плюс ко всему, она и вправду очень красива, зрелищна, фотогенична, наконец. Океанические глубины показать намного сложнее. На глубине более 200 метров царит непроходимый мрак. Прожекторы, которыми мы пользуемся, в состоянии осветить крошечное пространство. И нет таких красот. Да к тому же наша техника куда моложе космической. Когда я начинал учиться, морские подводные просторы были совершенно девственны. Как Африка в начале ХIХ века. Я очень счастлив, что посвятил себя этому. Не слишком длинно, Элен?

Элен показала мне жестом, чтобы я продолжал. Она была в восторге.

- Мы открываем иногда просто невообразимые вещи... (Пою как соловей.)

16.15.

- Например?

- Например, мы недавно обнаружили, что посредине океанического дна проходит огромная трещина. Длина этой трещины - 60 000 километров. Это самая большая трещина на Земле. Если осушить океаны (Господи, какая чушь, какая чушь!) и посмотреть на Землю с большого расстояния, ее можно было бы назвать "землей рифов".

- Была ли когда-нибудь в океанологии предпринята акция, аналогичная акции " Союз-Аполлон"?

16.25. Катастрофа!!!

- Да, с появлением "Архимеда" это стало возможным. Этот батискаф погружался на одиннадцать тысяч метров, кажется, этот рекорд до сих пор никем не побит. Но "Архимед" был далек от совершенства.

- Вы спускались на "Архимеде"?

- Да, мне посчастливилось спускаться в 1973 году.

- Почему больше ничего не слышно об " Архимеде"?

16.35.

- Погружения стоят очень дорого и не могут проводиться слишком часто. Послушай, Элен, я должен идти.

Элен с изумлением посмотрела на меня.

- Вечером все доделаем, я обещаю.

Она напомнила мне об обещанных статьях. Я отговорился, сейчас уже не было времени их искать. Через секунду я стоял в передней с портфелем в руках и раздраженно наблюдал, как она сражается с бесконечной шнуровкой на сандалиях и собирает по полу пакеты с сувенирами. В лифте мы молчали, я видел, что она обижена на меня, но ничего не сказал, был парализован страхом, боялся, что сейчас в подъезде столкнемся с Наташей и мне придется нелепо возвращаться.

Вышли. Наспех попрощался. Свернул за угол и наблюдал, как она идет через сквер к остановке. Вдруг оглянется и увидит, как я возвращаюсь в подъезд?

Через час Наташа бегло дочитывала страницу из Альберто Моравиа. Я не слушал, знал, что читает правильно и ошибок не делает никаких. Изучал пристально, болезненно, стараясь разгадать, откуда она пришла ко мне: голубая рубашка, мужская, из тонкой джинсовой материи, голубые обтягивающие джинсы, кожаный пояс с большой кованой пряжкой, кожаная заколка, высокие кожаные сапоги:

- Спасибо, все в порядке. И не жарко тебе?

На стуле висела кожаная куртка с идущей наискосок длинной "молнией".

- Вечером собираюсь часок покататься.

- На мотоцикле?

Улыбка.

И вправду странное предположение.

- Почти. На Агамемноне.

- Что это такое?

- Переводить? Конь. Каурый такой. Мой друг.

- Да, вот здесь и вот здесь.

- "Он работал в траттории уже третий день, народу было мало, но он старательно брился каждое утро, вытирал стаканы, сгонял ленивым ударом полотенца мух с клетчатых клеенчатых скатертей на столах. Как он хотел бы, чтобы все это оказалось не более чем дурным сном, как он хотел бы проснуться и увидеть другое небо, другие лица ..."

- Правильно.

- Что правильно?

- Правильный перевод.

Настал черед топика, и я заволновался. Еще утром я решил, что предложу ей рассказать о первой любви.

- А, first love? - переспросила Наташа. - О.К, о.к... old boy.

- Почему ты перешла на английский?

- Итальянцы это любят. Хорошо. Итак...

Пауза. Она на секунду задумалась. Я увидел на мизинце левой руки, как мне показалось, новое кольцо, золотое, довольно тонкое, хорошей работы, с темно-синим овальным камнем.

- Сапфир?

- Тебе придется выбрать одну из трех историй моей первой любви, Питер. Первая, с девяти лет я была влюблена в юношу, который жил по соседству на даче. Наши родители дружили, мы играли в песочнице, потом ходили за ягодами, писали друг другу записки, оставляли их под камнем в лесу, в двенадцать лет он погладил меня по волосам, - как ты считаешь, Питер, не рановато? - в тринадцать мы впервые поцеловались, в пятнадцать лежали над пропастью во ржи и разглядывали крупные звезды на низком летнем небе.

- А дальше?

- А дальше - это уже не история первой любви. Вариант второй. Мы познакомились на выставке. Ему было сорок. Холеный талантливый художник с шелковистой бородой и широкими бедрами. Он попросил меня попозировать ему. Я согласилась. Он читал стихи и жег свечи. Его мастерская с гипсовыми головами, торсами, ступнями и кистями завораживала меня; однажды он попросил попозировать ему ню, показывал альбомы, говорил о чарующей красоте женского тела, а потом распрекрасненько и без затей...