Ирония судьбы, или С легким паром - Эмиль Брагинский

Ипполит снял шапку и выкрутил ее, отжимая воду.

 — Прошу вас, перестаньте! — тихо попросил Лукашин, но смотрел он не на Ипполита, а на Надю.

Ипполит вылез из ванной, стащил с себя ботинок, вылил из него воду, потом проделал то же самое с другим ботинком.

— На правду не надо обижаться, даже если она горькая! Надя, все это блажь и дурь! — серьезно сказал Ипполит. В голосе его звучала горечь. — За такой короткий срок старое разрушить можно, а вот новое создать нельзя! Завтра наступит похмелье и пустота. Конец новогодней ночи!

Оставляя на полу влажные следы, Ипполит направился к выходу.

 — И вы оба знаете, что я прав! Надя, ты еще вспомнишь про Ипполита!

— Ты куда? — испугалась Надя. — Простудишься!

Лукашин попытался загородить Ипполиту дорогу:

 — Не смейте выходить на улицу! Вы обледенеете!

 — Пустите меня! Уберите руки! — потребовал Ипполит. — Может быть, я хочу простудиться и умереть!

С этими словами он покинул квартиру.

Наступила напряженная тишина. Надя заговорила первой:

 — Боже мой! Как я устала! Какая сумасшедшая ночь!

 — Если он придет в следующий раз, — сказал Лукашин, имея в виду Ипполита, — то подожжет дом, а по-честному — он хороший парень!

 — Его очень жалко… — задумчиво протянула Надя. — Но, главное, он ведь сейчас сказал нам то, что мы сами не решаемся сказать друг другу…

 — Надя, опомнись!

 — Именно это со мной и происходит! — грустно ответила Надя.

Внезапно отворилась дверь. Лукашин и Надя порывисто обернулись. Но это возвратилась Ольга Николаевна.

 — У Любы спать ложатся, а на лестнице холодно… — Она с подозрением оглядела Лукашина и Надю. — Это вы Ипполита окатили? Он шел весь мокрый…

 — Никто его не обливал! — возразил Лукашин. — Это он мокрый от слез…

 — Обидели хорошего человека! — с укором произнесла Ольга Николаевна и направилась к себе.

Теперь, после ухода мамы, в комнате снова воцарилось неловкое молчание.

И снова Надя заговорила первой:

 — Ну что ж, тебе пора!..

 — Но самолеты ведь ходят через каждые полчаса…

 — Полчаса ничего не спасут.

 — Нелепость какая-то, просто глупость!.. — Лукашин понимал, что сделать уже ничего нельзя, и все-таки пытался бороться с неизбежным… — Потом мы себе этого не простим всю жизнь!

 — Надо уметь сдерживать чувства! — усмехнулась Надя.

 — А зачем их сдерживать? Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — печально сказал Лукашин.

А Надя снова сняла со стены гитару и встала около окна, за которым белело первое утро нового года.

 — Пойми, Ипполит ведь где-то прав. Мы немножно сошли с ума, новогодняя ночь кончилась, и все становится на свои места…

Надя взяла на гитаре несколько аккордов и запела нежно и печально:

 — Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать — куда вам путьИ где пристанище.Я вижу: мачта корабля,И вы на палубе…Вы — в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе…Вечерние поля в росе,Над ними — вороны…Благословляю вас на всеЧетыре стороны!{4}

Лукашин невесело смотрел в окно.

 — Утро уже… У меня такое ощущение, будто за эту ночь мы прожили целую жизнь…

Надя тоже взглянула в окно:

 — Ты подними билет. Я думаю, его можно найти…

Это все, что осталось от Ипполита после того, как нехороший Лукашин ворвался в его личную жизнь.

Лукашин порвал не только фотографию соперника, но и… (смотри на обороте) подлинник его признания в любви.

 — Нет, поездом не поеду! — отказался Лукашин. — Семь часов трястись…

Он взял со стола пятнадцать рублей, положил в карман.

— Ты, пожалуйста, вспоминай обо мне! — тихо попросила Надя.

 — И ты… — попросил Лукашин.

 — Иди, Женя, иди! — Надя боялась самой себя.

 — Можно, я тебя поцелую на прощание?

 — Не надо, Женя, пожалуйста… Очень тебя прошу…

 — Давай посидим перед дорогой! — предложил Лукашин.

Они сели в отдалении друг от друга. Помолчали, как и положено. А потом Лукашин виновато признался:

 — Я украл твою фотографию.

 — Мне приятно, что у тебя останется моя фотография…

Лукашина вдруг осенило:

 — А если нелетная погода? Можно, я вернусь?

 — Нет, нет… — покачала головой Надя. — Тогда уезжай поездом.

 — Ну ладно, я пошел!

Лукашин резко поднялся. Схватил в коридоре пальто. Потом остановился, надеясь, что его, может быть, вернут. Надя сидела как каменная. Лукашин быстро вышел на лестницу.

Надя было поднялась ему вслед, но потом сдержала себя и снова села…

…В зале ожидания аэропорта прервалась музыка, которую транслировали по радио, и хриплый голос произнес:

 — К сведению пассажиров, вылетающих в Красноярск: в связи с нелетной погодой вылет откладывается…

Знакомый пассажир в красном кресле даже не вздохнул, только затравленно поглядел на репродуктор.

 — Привет! — окликнул его Лукашин. — Все сидите?

 — Лежать здесь негде! — ответил несчастный путешественник. — А вы обратно улетаете?

 — Увы… — вздохнул Лукашин. — Где же Новый год встречали, в ресторане?

 — Конечно, нет. Там надо было заранее заказывать столик. Так и встречал, в красном кресле…

По радио объявили:

 — Пассажиров, вылетающих на Москву рейсом двести сорок вторым, просят пройти на посадку…

Лукашин засуетился.

— Нет ли у вас двух копеек?

 — Этой суммой я располагаю… — Пассажир достал монетку и протянул Лукашину. — Не могу сказать, чтобы у вас был счастливый вид..

 — Спасибо… — Лукашин кинулся к автомату.

В квартире у Нади зазвонил телефон.

Надя, конечно же, слышала звонок, но не снимала трубку. В автоматной будке Лукашин все еще надеялся, что трубку снимут. Надя грустно слушала протяжные звонки… Наконец телефон смолк…

Как больно, милая, как странно,Сроднясь в земле, сплетясь ветвямиКак больно, милая, как странно,Раздваиваться под пилой.Не зарастет на сердце рана —Прольется чистыми слезами.Не зарастет на сердце рана —Прольется пламенной смолой

Торопился самолет из Ленинграда в Москву. В самолете летел Лукашин. И казалось ему, что он слышит Надин голос.

Пока жива, с тобой я буду —Душа и кровь нераздвоимы…Пока жива, с тобой я буду —Любовь и смерть всегда вдвоемТы понесешь с собой, любимый.Ты понесешь с собой повсюду.Ты понесешь с собой повсюдуРодную землю, милый дом.

С аэродрома Лукашин ехал в рейсовом автобусе. Лукашину досталось место у окна, он привалился к нему плечом и безучастно смотрел на перелески, на поля, — их вытеснили потом ряды домов, одинаковых, как граненые стаканы.

Но если мне укрыться нечемОт жалости неисцелимой.Но если мне укрыться нечемОт холода и темноты..

И снова звучал Надин голос. Будто Надя была где-то рядом.

За расставаньем будет встречаНе забывай меня, любимый!За расставаньем будет встреча —Вернемся оба, я и ты.

Вскоре после того, как автобус пересек кольцевую дорогу, Лукашин вышел. И на него накинулась метель. Под ветром и снегом он шел сквозь пустой елочный базар, мимо запертых киосков, а метель играла воздушными шарами и сердито рвала бумажные гирлянды.

Но если я безвестно кану,Короткий свет луча дневного.Но если я безвестно кануЗа звездный пояс, млечный дым..

И снова ответил Надин голос. Это было как наваждение.

Я за тебя молиться стану.Чтоб не забыл пути земного.Я за тебя молиться стану.Чтоб ты вернулся невредим.

Лукашин все еще шел, избитый метелью, ежась от холода и от горя.

Трясясь в прокуренном вагоне,Он стал бездомным и смиренным,Трясясь в прокуренном вагоне,Он полуплакал, полуспал.Когда вагон на скользком склонеВдруг изогнулся страшным креном,Когда вагон на скользком склонеОт рельс колеса оторвал. Нечеловеческая сила,В одной давильне всех калеча,Нечеловеческая силаЗемное сбросила с земли…

Маленькая фигурка Лукашина брела мимо старинной церкви.

И никого не защитилаВдали обещанная встреча,И никого не защитилаРука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!С любимыми не расставайтесь!С любимыми не расставайтесь!Всей кровью прорастайте в них!

И каждый раз навек прощайтесь,И каждый раз навек прощайтесь,И каждый раз навек прощайтесь,Когда уходите на миг.{5}

Лукашин остановился около своего парадного и в отчаянии прислонился к дверному косяку. Потом резко вошел в подъезд.