Жизнь поэта - Арнольд Гессен

Являться муза стала мне.

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»

22 декабря 1814 года в приложении к «Санкт-Петербургским ведомостям» было помещено - и дважды повторено - объявление:

«Императорский Царскосельский лицей имеет честь уведомить, что 4 и 8 числа будущего января месяца, от 10 часов утра до 3 пополудни, имеет быть в оном публичное испытание воспитанников первого приема, по случаю перевода их из младшего в старший возраст».

Испытание происходило в актовом зале Лицея. За покрытым красным сукном большим столом сидел министр А. К. Разумовский с экзаменаторами. В креслах перед столом - приглашенные, именитые лица империи, родственники лицеистов, друзья и знакомые. За ними - двадцать девять лицеистов первого выпуска.

Публичный экзамен по русскому языку охватывал четыре раздела: разные роды слогов и упражнения речи, краткая литература красноречия в России, славянская грамматика, чтение собственных сочинений.

Экзамен этот предполагалось провести еще в октябре, и тогда «добрый Галич», любимый Пушкиным лицейский профессор словесности, долго убеждал своего юного друга написать и прочитать на экзамене стихи, которые тронули бы сердца всех гостей Лицея.

Пушкин не сразу дал согласие - о чем писать? - но прогулка по царскосельскому парку неожиданно подсказала тему.

На виду торжественной Камероновой галереи со скульптурами богов Олимпа, философов древней Эллады и бюстами поэтов и императоров Древнего Рима высилась посреди озера Чесменская колонна - памятник победам россов над Турцией. Дальше - Катульский обелиск с надписью о геройском подвиге в 1770 году двоюродного деда Пушкина, Ивана Абрамовича Ганнибала: «...крепость Наваринская сдалась Бригадиру Ганнибалу. Войск российских было шестьсот человек, кои не спрашивали, многочислен ли неприятель, но где он. В плен турок взято шесть тысяч». Адмиралтейство на берегу озера, Морейская колонна - все это были памятники славы и величия России. И только что отшумела гроза двенадцатого года...

Пушкин решился.

8 января 1815 года в актовом зале Лицея встретились два поэта. Один был очень стар, другой - очень юн. Один уже уходил из жизни, другой стоял на ее пороге.

Звезды, ордена и лента через плечо украшали парадный мундир Державина. На ногах были мягкие плисовые сапоги - у него болели ноги. Ему шел восьмой десяток. Сидя за столом, он не очень прислушивался к тому, что происходило в зале.

Временами Державин поднимал свой угасавший, мутный взор и рассматривал висевшие на стенах большие портреты в старинных резных золотых рамах. То были изображения самодержцев ушедшего века. Он долго смотрел на портрет Екатерины II.

Перед ним пронеслись видения минувшего века. «Бич вельмож и поборник права», Державин призывал окружавших Екатерину царедворцев

Змеей пред троном не сгибаться,

Стоять - и правду говорить...

На средину зала вышел пятнадцатилетний мальчик в лицейском сюртуке и начал читать свои «Воспоминания в Царском Селе». В наступившей глубокой тишине Державин вдруг услышал:

О вас, сподвижники, друзья Екатерины,

Пройдет молва из рода в род.

Он пробудился от своего полусна, невольно привстал, приложил ладонь к уху и вдруг услышал, как прозвучало его собственное имя:

О, громкий век военных споров,

Свидетель славы россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,

Потомки грозные славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;

Их смелым подвигам страшась дивился мир;

Державин и Петров героям песнь бряцали

Струнами громозвучных лир...

Пушкин закончил... Он читал с необыкновенным воодушевлением. «Мороз по коже пробегал у меня», - писал позже Пущин.

Вспоминая то утро, Пушкин писал: «Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом... Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении: он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли».

О своей встрече с Державиным на лицейском экзамене 1815 года Пушкин писал в заметке «Державин», в послании «К Жуковскому» и в восьмой главе «Евгения Онегина»:

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил...

* * *

Державин был поражен: как мог пятнадцатилетний мальчик создать такое совершенное по форме и глубокое по содержанию стихотворение? Он выше всех ставил В. А. Жуковского и ему, тяжело заболев в 1808 году, хотел передать свою лиру:

Тебе в наследие, Жуковской,

Я ветху лиру отдаю;

А я над бездной гроба скользкой

Уж преклоня чело стою.

Но юный Пушкин заслонил собою Жуковского. Через несколько часов после лицейского акта, на парадном обеде в своем доме, министр Разумовский говорил отцу поэта Сергею Львовичу:

- Я бы желал, однако же, образовать сына вашего в прозе...

- Оставьте его поэтом! - с жаром сказал Державин.

Вскоре после того как юный Пушкин читал в его присутствии «Воспоминания в Царском Селе», «старик Державин» сказал приехавшему к нему в гости С. Т. Аксакову:

- Нового не пишу ничего. Мое время прошло... Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей.

Так юный Пушкин занял на Парнасе место «патриарха певцов» Гаврилы Романовича Державина...

П. А. Вяземский, ставший впоследствии одним из очень близких друзей Пушкина, писал К. Н. Батюшкову: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? Чудо, и все тут. Etfo Воспоминания вскружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражениях, какая твердая и мастерская кисть в картинах. Дай бог ему здоровья и учения и в нем прок и горе нам. Задавит, каналья...»

* * *

Жуковский посещает Пушкина в Лицее. Прославленный поэт старшего поколения угадывает в юном лицеисте гения и охотно читает ему свои произведения. Если Пушкин, обладая изумительной памятью, не сразу запоминает их, значит, стихи неудачны, решает Жуковский и уничтожает их или переделывает. Между ними возникают и крепнут сердечные, дружеские отношения.

«Я сделал еще приятное знакомство, - писал Жуковский Вяземскому, - с нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал мою руку к сердцу. Это надежда нашей словесности... Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет».