На корабле утро - Александр Зорич

– Стой, кто идет!

– Спокойно, младшой, – сказал я. – Осназ. Свои.

– Вы откуда взялись?

– С Урмии прилетели. На «Сэнмурвах».

– А что на Урмии? Тоже воюем?

– Воюем… Так, младшой, ты мне зубы не заговаривай. Доложи обстановку и все такое.

Моя простая просьба повергла младшего лейтенанта Шарова, хотя эту фамилию я услышал значительно позже, в состояние ступора. Он почесался, переступил с ноги на ногу, даже закурил!

И лишь потом сообщил:

– Ну… как бы вам сказать… раненых много… там… – он махнул рукой, указывая вглубь городка. – Весь наш батальон воюет… У меня два отделения… Сторожим территорию части… Связи нет…

– Лучше не бывает, – вздохнул я. – Вольно, лейтенант. Можешь идти.

Но Шаров не двинулся с места. Он продолжал ошалело разглядывать моих ребят в трико и четвериковских витязей в полосатых труселях.

– А можно вопрос? – спросил лейтенант, жадно затягиваясь.

– Валяй.

– А почему вы это… не по форме одеты? Вид такой странный…

– Ты, младшой, осназовский скафандр боевой когда-нибудь видел?

– Ну видел.

– Сколько он весит, представляешь?

– Ну… килограммов десять… как-то так…

– А сорок восемь не хочешь?

– Ничего себе… – впечатленно протянул младший лейтенант Шаров.

– Вопросы еще есть?

– Да нет… Если сорок восемь, тогда понятно…

Первым делом я повел циклопов на склад.

Конечно, искушение завернуть в столовую (которая как раз попалась на нашем пути) и наконец-то пообедать было велико. Но я мужественно переборол его. И помог перебороть другим.

На складе я приказал всем набрать столько противотанковых средств, сколько возможно унести. Там же мы кое-как оделись. На мне повис мешком чужой комбез, но да хрен с ним, не до изысков.

Взвод Арбузова и все наши саперы получили от меня приказ выдвинуться за шоссе и подготовить рубеж противотанковой обороны.

Большинство остальных бойцов я распределил по периметру военного городка, строго наказав бить чоругскую шагающую машинерию только по ходильным конечностям. При этом я распорядился вывести из боксов шесть наших штатных бронемашин «Тарпан».

Не то чтобы я собирался послать их в самую гущу боя. Нет. Гуща боя подождет. А вот мобильный резерв нам очень даже нужен.

Сам я, прихватив с собой Щедролосева и двух связистов, направился к диспетчерской башне гидродрома.

По пути мы с ними спорили, будет ли электричество на лифтах. Я говорил, что не будет. Так и оказалось. Иногда я просто ненавижу себя. Какую гадость я ни предположи, все сбывается. Нет бы сбывалось то, что думает добряшка Щедролосев!

Я намеревался попасть на самый верх башни, а это добрые пятьдесят метров.

Не успели мы подняться до середины, как началось.

Со стороны шоссе послышался громкий, ритмичный перестук. Словно железные петухи взялись клевать алюминиевое зерно.

Звук этот был мне внове и ни с чем особенно гнусным не ассоциировался. И напрасно! Ведь шагающие танкетки, которые этот звук издавали, легко могли тягаться по вредоносности с тяжелыми танками прорыва.

В следующую секунду танкетки открыли огонь из плазменных пушек.

А вот этот звук был мне знаком. Еще как знаком!

Урчащий, хлопающий, потрескивающий. Звук, который могли бы издавать гигантские меха, раздувающие адскую топку.

Мы миновали очередной лестничный пролет. Наблюдательный Щедролосев, мазнув лучом фонарика по серым решетчатым дверям, крикнул:

– Командир! Здесь выход на смотровую!

С секунду поколебавшись, я приказал:

– Туда. Только осторожно.

На ходу снимая с предохранителей противотанковые гранатометы, мы вчетвером прокрались на балкон.

Балкончик жил еще по мирному времени. Там стояли два плетеных кресла, между ними – столик, под которым скучала пустая бутылка из-под лимонада. Пепельница лопалась от окурков. Под столиком хлопала крыльями позавчерашняя клонская газета «Правда Синанджа». На развороте – материал о шалостях детенышей тюленей, которые были замечены невдалеке от городского пляжа.

Все это нам открыла яркая вспышка. Затем по глазам ударило контрастным мраком и, проморгавшись, я увидел то, ради чего мы на этот балкон вышли.

Чоругские танкетки – а было их больше десятка – с какой-то сюрреалистической легкостью бежали по Приморскому шоссе.

От угловой сторожевой вышки военного городка их отделяло каких-то сто метров. Я впервые видел чоругские танкетки вживе и был поражен тем, как легко и размашисто они двигают четырьмя верхними манипуляторами, а, точнее, тем, что эти движения не наносят никакого урона их устойчивости. Это была настоящая ксенотехника – построенная на непривычных нам, землянам, кинетических принципах.

Танкетки, разумеется, не просто бежали и прыгали. Они еще и стреляли. В основном из плазменных пушек.

Их цели с нашего балкончика не просматривались. Но, насколько можно было судить, пока что они вели бой не с моими циклопами. А с кем тогда? Ответа я не знал.

Я не сомневался в профессионализме своих взводных, я был уверен, они дадут танкеткам подойти как можно ближе. Тогда люди Арбузова смогут ударить по ним управляемыми кумулятивными минами и слаженными залпами противотанковых гранатометов. Но какой-то идиот из подчиненных младшего лейтенанта Шарова не дал моим надеждам сбыться…

Сторожевая вышка разродилась длинной, истеричной очередью крупнокалиберного пулемета.

Пули ударили в верхнюю боевую платформу одной из танкеток и свечой ушли на рикошет.

Все танкетки разом замерли, как бы принюхиваясь.

Затем их платформы развернулись на вышку.

Дружно зашкворчали плазменные пушки. Воздух разорвало истошным криком заживо поджаренного пулеметчика…

Стыдно признаться, но в тот момент я не испытывал к несчастному ни капли жалости. Только злость – ведь он привлек к нам внимание этих монстров!

– Рота, говорит Степашин, – зашипел я в микрофон рации. – Не открывать огня без моего приказа. Сидите тихо, как ветошь, даже если раки будут вам по загривкам топтаться. Взводные, как поняли?

Пока я выслушивал доклады взводных, танкетки успели подойти к ограде военного городка.

Шесть остались стоять цепью на шоссе. Остальные двинулись на нас – как видно, проводить зачистку.

Гибель пулеметчика научила уму-разуму людей младшего лейтенанта Шарова. По крайней мере, геройствовать никто из них не рвался. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая разве что хрустом ящиков – танкетки как раз шли через складские задворки.

– Все бьем гранатометами по крайней левой танкетке, – сказал я Щедролосеву и связистам. – Строго по моей команде.

Я потянулся к предохранителю гранатомета и дважды попытался поставить его в боевое положение, пока не сообразил, что уже сделал это, выходя на балкон.

Приладил трубу на плече.

Включил ночной визир.

Прицелился в шарнирный узел, которым боевая платформа танкетки крепилась к опорной.

– Огонь! – выдохнул я в микрофон, нажимая на спусковую гашетку.

Меня услышали. Загрохотал буквально каждый куст.

На шоссе многократно заухало – это срабатывали кумулятивные мины.

Каждая из мин выплевывала четыре боевых ядра – оранжевых огненных шара, способных прожечь тот же «Сэнмурв» от носа до кормы.

Одновременно с этим все, способные держать оружие, разрядили свои одноразовые гранатометы – кто в ходильные конечности, а кто и в брюхо танкеток.

Кажется, кто-то орал что-то духоподъемное, приличествующее случаю. Но разобрать что именно в таком содоме было невозможно.

Позволить себе наслаждаться зрелищем мы, к сожалению, не могли.

Представляя возможности инопланетной техники по засечке вражеских огневых позиций, мы опрометью убрались с балкона и покатились по лестничным пролетам вниз.

И правильно. И вовремя.

Ревущая плазма буквально перерезала башню пополам – как раз по балкону.

– Суки! – заорал Щедролосев. – Суки, мать вашу душу!

– Мне за шиворот гребучей окалины насыпало! – пожаловался один из связистов. – Кусается, тварь!

Не давая себе отдышаться, мы добрались до первого этажа. Сбоку от лестницы фосфоресцировала свежая, на русском языке надпись: «Подземное укрытие личного состава.»

Попросту говоря, бункер.

Ах, какое искушение было спуститься туда, растянуться на полу – хотя бы на пять минут – выпить, что ли, воды…

Но нет.

Как командир своей роты и просто как русский солдат я не имел на это права.

У выхода мы замерли. Сейчас надо быстро-быстро выскочить, перекатом уйти в сторону от башни, отыскать себе новую огневую позицию и продолжать до полного удовлетворения.

Я как раз собрался толкнуть эту мудрую мысль Щедролосеву и связистам, когда заметил – на всех троих лица нет. Щедролосев дышал так тяжело, что, казалось, сейчас просто свалится замертво. Один из связистов был ранен. Второй как-то совсем уж патологически истекал потом. Его лицо было красным, как свекла.