Варварство, социализм или... - Борис Кагарлицкий

Немаловажным итогом нынешнего мирового кризиса должно будет стать изменение структуры потребления. Признаки этого уже заметны. Но без экономического переворота они не могут быть прочно закреплены. Развитие сельского хозяйства в новую буржуазную эпоху далее пойдёт по промышленному пути. Экологические стандарты смогут сделать его продукцию более чистой, а технологическая революция поможет сделать производство пищи более массовым и доступным. Питание и здоровье сотен миллионов людей улучшится. Логично также предположить новый прогресс медицины при её доступности (декоммерциализации).

Три тягостных десятилетия неолиберализма сделали из противников капитализма пессимистов. Вера в прогресс (не говоря уже о желании постичь его логику) была утрачена не только обществом, но и многими передовыми его представителями. Однако прогресс существует. Но чтобы твёрдо поверить в него, его необходимо понять. Движение вперёд полно трагедий и противоречий, однако оно неизменно. И капитализм идёт туда, где ему предстоит исчезнуть.

Эпоха войн и революций

Борис Кагарлицкий

Вот и прожили мы больше половины.

Как сказал мне старый раб перед таверной:

«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».

Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Иосиф Бродский.

Письма римскому другу

Если суммировать смысл статьи Николая Вилонова, то он может быть выражен одной фразой: нам предстоит «эпоха вялотекущей депрессии, растущего неравенства, ожесточённой борьбы за ресурсы между странами и корпорациями, социального регресса в большинстве частей света, региональных экологических и экономических катастроф». Этот глубокий пессимизм автора в отношении развития капитализма предопределяет и драматичную актуальность его потребности в новом социалистическом проекте. Подобный проект является не столько порождённой историческими интересами трудящихся альтернативой капиталистическому порядку или, напротив, — в соответствии с представлениями Маркса — естественным порождением и итогом этого порядка, сколько единственно возможной стратегией спасения человечества от катастрофы, в которую её заводит развитие капитализма. Иными словами, социализм приходит не после капитализма, а вместо него. Различие далеко не сводимое к перемене взаимодополняющих слов. Если марксистская традиция видела в развитии капиталистической экономики предпосылки для возникновения нового порядка, то, с точки зрения Вилонова, мы сейчас наблюдаем и будем наблюдать деградацию. Объективно положение дел становится не лучше, а хуже, в том числе и с точки зрения перспектив социального преобразования. Но диалектическим образом (и здесь Вилонов мыслит вполне в марксистской традиции) именно этот упадок делает социализм не просто возможностью, а прямой общественной необходимостью (как срочное применение мер по тушению пожара является не следствием развития предпосылок, сложившихся в ходе распространения пожара, а просто единственным способом этот пожар остановить). В такой ситуации роль левого движения состоит в том, чтобы идя против течения, опираясь на остатки сил, мобилизуя весь свой исторический потенциал, повторить подвиг барона Мюнхгаузена, вытащив самого себя из болота за волосы, а заодно и вытащить своего «коня» в виде инертного и неспособного к стихийной революции общества. Если этот прорыв, опирающийся не столько на «предпосылки», сколько на политическую волю, возможен, то мы получим этику своего рода трагического оптимизма. Если он оказывается невозможен, то нам остаётся только пессимизм и роль бессильных наблюдателей безудержного процесса деградации и варваризации капитализма.

Взгляд вполне понятный и обоснованный с точки зрения современной ситуации. Вопрос лишь в том, до какой степени он верный. И в какой мере однозначны выводы, напрашивающиеся, казалось бы, из фактов и анализа, которые мы находим в статье Вилонова.

Невозможно отрицать драматизм сложившейся в современном мире ситуации. Затяжная депрессия капиталистической экономики сочетается с беспрецедентной политической слабостью левых сил, которая отражает не только идеологический кризис социализма, но и социальный кризис труда. Но в то же самое время мы видим, как на наших глазах в глобальном масштабе проявляются все признаки революционной ситуации, описанной Лениным. Важнейшим из них является кризис верхов: правящие круги не могут управлять по-старому. С одной стороны, «ручное управление», над которым так любят смеяться либеральные публицисты в России, сейчас становится нормой для большинства стран мира, включая старейшие капиталистические демократии. В долгосрочной перспективе управлять обществом и экономикой так невозможно, а вернуться к привычной практике уже не удастся. С другой стороны, положение низов наглядно ухудшается, и массы демонстрируют наглядное нежелание мириться с ситуацией — они бунтуют, протестуют, сопротивляются. На таком фоне забавно слушать ламентации многочисленных левых идеологов, которые пеняют трудящимся, что их выступления носят оборонительный характер, что они пытаются сохранить своё положение в рамках потребительского общества и далее в том же духе. Все великие революции начинались с «консервативных» выступлений масс, которые не хотели жить «по-новому», если под этим понималось резкое ухудшение их жизни. Народ сверг в 1917 году русского царя не потому, что проникся социалистическим сознанием, а потому что не хотел «жить по-новому» в окопах Мировой войны и в голодных очередях Петрограда. Массы всегда готовы терпеть угнетение, если оно остаётся в рамках привычной «нормы», с которой они мирятся десятилетиями и столетиями. Но в том и проявляется кризис верхов, что поддерживать эту «норму» для сохранения существующего порядка в изменившихся условиях уже не удаётся.

При этом, однако, мы видим полное отсутствие сколько-нибудь заметного «субъективного фактора» революции в форме марксистских организаций, радикальных рабочих или народных партий, объединённой общими идеями интеллигенции. А некое подобие массовых мобилизаций происходит либо вокруг ведущих оборонительную борьбу профсоюзов, либо, того хуже, под знамёнами ультраправых, фашистских группировок. И если в конце 1920-х годов подъём фашизма в Европе был в значительной мере ответом на подъём левых сил, то теперь во многих странах ультраправая идеология развивается не как «чёрная тень» левого движения, а как вполне самостоятельный политический феномен.

Для того чтобы объяснить сложившуюся ситуацию, недостаточно ссылаться на идеологический крах коммунистических партий или другие политические события недавнего прошлого. Но также недостаточно давать «статическую» картину того, что мы имеем. Необходимо разобраться в природе сегодняшнего кризиса и, поняв его происхождение, оценить его перспективы.

На мой взгляд, в высшей степени наивно связывать кризис современного капитализма с исчерпанием физических ресурсов, как это делают, кстати, многие представители социальных движений и сторонники «экологического социализма». И дело не только в том, что значительная часть потенциально необходимых для производства ресурсов на планете не только не используется, но и не разведана. Специалисты прекрасно знают, что даже в России, ресурсное богатство которой определяется не каким-то особым везением или божьим даром, а беспрецедентным в мировой истории уровнем развития геологоразведки в советский период, имеется ещё огромное количество неразведанных месторождений самых разных видов сырья. Дело даже не в том, насколько дорого освоение этих месторождений — с развитием технологий оно становится дешевле, а не дороже. В конечном счёте, дело вообще не в ресурсах, а в способе их употребления. Иными словами, современное общество и современный капитализм используют ресурсы неэффективно, расточительно и зачастую просто контрпродуктивно (когда хозяйственное развитие создаёт больше проблем, чем решает). В такой ситуации, даже если бы доступные человечеству ресурсы были бы в 10 раз больше, чем сейчас, они просто были бы исчерпаны в 10 раз быстрее.

Не кризис вызван дефицитом, а дефицит порождён системным кризисом, исчерпанием социально-экономической модели. Потребительское общество, которое было создано капиталистической системой в качестве способа примирения труда и капитала хотя бы в наиболее развитых странах, подходит к своему концу.

Крах потребительского общества вызван не только тем, что нет больше физических ресурсов для потребления, но и тем, что рушатся его исходные социально-экономические, психологические и культурные основания. Эта ситуация лучше всего иллюстрируется чудовищными дорожными пробками, которые мы наблюдаем не только в богатых западных странах, но прежде всего в бедных странах, начиная от нашей России, заканчивая Китаем, Филиппинами или Индией. Кризис потребления начался там задолго до того, как большинство граждан стали потребителями. И ответом на этот кризис будет не появление новых «экологических» продуктов, модернизирующих ту же потребительскую модель, а радикальный отказ от неё. Обращаясь к дискуссии Вилонова и Колта-шова, можно сказать, что независимо от перспектив новой энергетической революции для спасения современных городов нужны будут не индивидуальные летательные аппараты, а эффективный, чистый и дешёвый общественный транспорт. Индивидуальное потребление по целому ряду позиций должно будет уступить место коллективному потреблению как более рациональному и комфортному — соответствующим образом будут реорганизовываться и образ жизни, и производство. Индивидуальный потребитель просто не может оставаться дальше главным источником спроса в экономике. Он надорвался. Он ограничен в конечном счёте даже не только размерами своего кошелька, но и своим временем. Потребительское общество исчерпало ресурс времени: люди не могут потреблять больше потому, что не могут потреблять дольше. В сутках всего 24 часа и мы не можем все их до последней секунды проводить в магазинах.