Лисьи броды - Старобинец Анна

– Да уж не твои… – напряженно процедил Флинт и приветственно сложил руки перед грудью: ладонью правой руки обхватил сжатую в кулак левую и слегка кивнул. – Сложи-ка руки, как я.

– Я им не клоун.

– Не тяни фазана! – прошипел Флинт. – Руки, Циркач! Кивни!

Поморщившись, Кронин неохотно сложил перед грудью руки и отвесил китайцам ернический, почти шутовской поклон. Флинт, впрочем, остался доволен:

– Вот так. Пойду теперь с ними побалакаю.

– Дохлый номер, Флинт…

– Ты здешние понятия знаешь? – ощерился Флинт. – Я – да. Ты здесь гастролер, я – пахан. Стой тут. Резких движений не совершай.

Застыв на месте, Кронин смотрел, как Флинт на деревянных ногах, напрасно пытаясь изобразить непринужденную походку вразвалочку, приблизился к банде. Теперь двое азиатов целились в него, остальные по-прежнему держали на мушке Кронина. Флинт начал говорить, все больше возбуждаясь и жестикулируя, явно что-то доказывая, но это не возымело эффекта: позы и лица китайцев оставались такими же агрессивными. Раздосадованный, Флинт зэковским движением порвал на груди рубаху.

– Идиот, – Кронин на несколько секунд отвернулся, чтобы не видеть постыдной сцены.

Когда он снова взглянул на банду, диспозиция изменилась. Китайцы больше не целились ни в него, ни во Флинта, а вместо этого с вежливым интересом рассматривали оголенную грудь вора. Затем один из бандитов тоже распахнул на груди рубаху, обнял Флинта и сделал Кронину приглашающий знак рукой.

– Товарищ мой с зоны, – Флинт указал на приблизившегося Кронина.

Китайцы озарились вежливыми улыбками и закивали, как глиняные болванчики.

– А это Веньян, братан мой. Не сразу меня признал, – Флинт подмигнул Кронину и глянул на китайца в распахнутой рубахе, с круглым гладким лицом, исчерканным тонкими лучами морщинок.

– Можно просто Веня, – довольно чисто, споткнувшись только на звуке «р», представился китаец.

На безволосой его груди красовался такой же, как и у Флинта, крестообразный маленький шрам.

Глава 10

Москва. Кремлевская больница на Воздвиженке.

Август 1945 г.

Больничный этаж был непривычно пуст, на время визита наркома объявили санобработку. Только Аристов, в парадной рубашке и при галстуке, с пухлой папкой под мышкой и с капсулой темной жидкости в потной ладони, прохаживался в дальнем конце коридора (подойти ближе не разрешили), да шестеро здоровенных старлеев НКГБ – четверо у закрытой двери кабинета, двое у выхода на лестницу – дежурили вот уже часа полтора, с пустыми лицами и с табельным оружием в расстегнутых кобурах, передвинутых на живот.

Наконец дверь открылась. Круглые стекла очков без оправы блеснули из-за плеча одного из старлеев – и тут же скрылись за мощными спинами. Преданными черными пешками шахматно обступив наркома с четырех сторон, старлеи повлекли его к выходу, в противоположную от Аристова сторону; доктор Виногорский замыкал шествие.

Это было не по плану. Совсем не по плану. Виногорский обещал переговорить с наркомом и пригласить Аристова в кабинет по окончании процедуры… Аристов дернул уголком рта – и рысцой устремился за удалявшейся свитой.

– Подождите! Я полковник Аристов! – привычным движением он на ходу вынул из кармана брюк корочку, раскрыл и потряс в воздухе. – У меня срочная информация для наркома!

Старлеи напряглись и замедлили шаг, те двое, что стояли на входе, положили руки на кобуру. Меж спин мелькнул щекастый горбоносый профиль с пижонским кругляшом очков. Секундная заминка – и доктор Виногорский остался на месте, нарком же и его свита решительно миновали охранников, которые, пропустив их, тут же преградили выход для Аристова.

– У меня к наркому дело союзного значения! – потрясая удостоверением, Аристов двинулся было вперед, но старлеи не расступились, а напряглись еще больше. Один из них, оставив правую руку на кобуре, левую почти нежно положил полковнику на плечо:

– Товарищ полковник. Сделайте шаг назад.

– Да как вы… смеете?! – Аристов стряхнул с себя руку, но на шаг отступил. – А вы?! – он в ярости уставился на Виногорского. – Мы же с вами договорились! Вы должны были меня к нему провести!

– Прошу прощения, – Виногорский беспокойно огладил усы. – Во-первых, нет никаких «нас с вами». Во-вторых, я не знал ситуации. Оказалось, товарищ маршал ужасно занят.

– Мне нужно десять минут его времени! Хорошо, не сегодня. Завтра?

– Боюсь, товарищ маршал не может тратить десять минут на каждого, кто желает с ним говорить…

– Я не каждый! У меня есть основания считать, что Советский Союз может стать обладателем биологического оружия небывалой разрушительной силы!

– Глеб Арнольдович, – Виногорский доверительно взял Аристова за локоть, вежливо побуждая отступить от охраны еще на шаг. – Боюсь, я ничего не могу для вас сделать. Почему бы вам после выписки не явиться к наркому с докладом? Если вы, конечно, по-прежнему вхожи в его кабинет…

– Вы же умный человек, доктор, – Аристов попытался поймать взгляд Виногорского, но глаза у того бегали, как ошпаренные прусаки-тараканы. – Это у них… – Аристов презрительно кивнул на старлеев, – значок ГТО вместо мозга. Но вы. Посмотрите мне в глаза, доктор. Разве вы не понимаете логику момента?

– Глеб Арнольдович. Я боюсь, это вы недопонимаете логику… вашего момента…

Аристову удалось, наконец, перехватить взгляд Виногорского: испуганные тараканы застыли.

– Я не должен этого говорить… – не мигая, монотонно произнес Виногорский. – …Но Лаврентий Палыч не будет с вами встречаться… ни завтра, никогда… И министр вас тоже не примет… На вас уже готово… Стоп! – Виногорский резко встряхнул головой, отвел глаза и принялся тереть рукой висок. – Вы, Аристов, свои эти штучки бросьте!

– Какие штучки, доктор? – невинно переспросил Аристов, внимательно разглядывая руку собеседника.

Под чуть задравшейся манжетой медицинского халата на запястье виднелся браслет из тонкой кожаной тесьмы, с болтающимися крохотными глиняными фигурками африканских божков, дырявыми камешками, разноцветными узелками и деревянными пуговками с выжженными на них иероглифами и рунами.

– Верите в обереги, доктор? Я думал, вы – человек науки.

– Мои пациенты постоянно расширяют мои научные горизонты, – Виногорский быстро одернул рукав. – Особенно такие, как вы.

– Какой же – я?

– Вы мамонт, Глеб Арнольдович. Под Дзержинским еще начинали. С Бокием работали, с Блюмкиным. Столько видели, столько знаете, столько умеете… Таких, как вы, считай, не осталось. Перестреляли всех мамонтов.

– Перестреляли бизонов, доктор, – любезно уточнил Аристов. – Мамонты сами вымерли.

– Уверен, вы найдете для себя правильный выход, – Виногорский улыбнулся, наслаждаясь двусмысленностью фразы. – Как врач я больше не вижу необходимости в вашем пребывании в стационаре. Я выпишу вам дигоксин, но это необязательно. Покой, вот что важно. Надеюсь, вам будет обеспечен полный покой.

– В расход меня, значит? – Аристов прищурился и уставился Виногорскому в переносицу. – По-вашему, это так просто?

Врач опустил глаза и неопределенно дернул плечом.

– Семь, – тихо сказал Аристов.

– Что «семь»? – удивился Виногорский и непроизвольно взглянул Аристову в глаза.

В этих глазах Виногорский увидел ледяное зимнее небо. То самое небо, что нависнет спустя семь лет над его могилой… В этих глазах он увидел серую бетонную стену. Ту самую стену, по которой расползется узор из его теплой крови. В этих глазах он увидел жидкий свинец. Тот самый свинец, из которого через семь лет будет вылита предназначенная ему пуля. Эти глаза смотрели ровно туда, куда войдет эта пуля. В переносицу…

Виногорский мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, но свинцовое небо держало, не отпускало…

– Я сейчас сосчитаю от семи до нуля, Виногорский. Я сейчас сосчитаю те годы, что вам остались. Вам будет страшно, очень страшно, пока я считаю. Но когда я произнесу «ноль», вы забудете. Вы не будете знать, что те, кому вы прислуживаете, поставят вас к стенке. Вы не будете знать свое будущее – поэтому не сбежите. А я знаю свое. Поэтому я сбегу.