Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

Известие удивило Луиджи. Он перестал ходить взад и вперед по гостиной и замер возле камина.

– Мы можем и передумать, матушка.

– Сомневаюсь. Анжелине там никогда не нравилось. К тому же некий богатый коммерсант предлагает очень хорошие деньги.

Жерсанда сообщила сыну подробности предстоящей сделки. Все это время она держала на коленях пуделя, который часто предпочитал ее общество шумным играм со своим маленьким хозяином.

– Вернемся к этому разговору позже, – сказал Луиджи, который уже уяснил все детали. – Прости, мне совсем не хотелось тебя расстраивать, но и это еще не все. Я хочу поговорить с тобой об Анри.

Пожилая дама нахмурилась и посмотрела на сына вопросительно.

– Я слушаю.

– Малыш – твой приемный сын, значит, мне следует относиться к нему как к младшему брату, намного более юному, чем я сам. Но в сентябре я сам стану отцом, и, судя по всему, Анри все чаще будет бывать у нас с Анжелиной, проводить с нами больше времени. Поэтому…

Луиджи задумался и умолк. Снедаемая любопытством и подспудным страхом, Жерсанда поторопила его:

– Поэтому – что? Скажи наконец!

– Невзирая на нотариально оформленный документ, невзирая на молчание, которое мы все храним во избежание скандала, у этого малыша одна мать – Анжелина. Она носила его в своем лоне, она родила его в пещере, в полном одиночестве, и она любит его до такой степени, что отдала его вам на воспитание и отказалась от своих материнских прав.

– Луиджи, я все это знаю. Но к чему ты ведешь?

– Может, будет правильнее как можно раньше сказать мальчику правду и отдать его Анжелине? Он будет расти в моем доме, а досужим сплетникам мы скажем, что вы, сочтя себя слишком пожилой и слабой, попросили нас взять мальчика на воспитание. Он будет называть мамой свою настоящую мать, и, я уверен, для нее это будет лучшим на свете подарком. Подарком, который я хочу ей преподнести.

Жерсанда побледнела, обвела комнату испуганным взглядом и закашлялась.

– Сомневаюсь, что это целесообразно. Ты забываешь о Гильеме Лезаже. Мы сделали все, чтобы никто в его семействе не узнал правды об Анри. Это слишком рискованно! Боже правый, ну зачем нарушать устоявшееся положение вещей, которое оберегает покой этого ребенка, равно как и репутацию Анжелины? Зачем, Луиджи? Когда я умру, руки у вас будут развязаны, вы и так будете воспитывать Анри. Прошу, исполни мою просьбу – давай оставим все как есть!

– Хорошо! Пусть будет, как ты хочешь. Я и так расстроил тебя сверх меры, матушка. В последнее время я стал непростительно неловок в обращении с дамами, даже с теми, кого люблю!

Эти слова он произнес растроганным, шутливым тоном, потом поцеловал мать в лоб и погладил по белым как снег волосам.

– Я так радовалась, что вы с Энджи вернулись, но все пошло не так, как ожидалось! – продолжала сокрушаться пожилая дама. – Ну ничего, жизнь наладится. Скоро у вас родится малыш. Господи, как мне не терпится на него посмотреть! Давайте вечером соберемся и придумаем ему имя! Что скажешь, Луиджи?

На этот раз он поцеловал почти прозрачную руку матери.

– Сегодня вечером к нам на ужин придут Огюстен и Жермена, но завтра вечером, матушка, я обещаю: мы повеселимся, выбирая малышу имя…

– Повеселимся? Надо же сказать такое! Выбор имени – серьезное дело. Луиджи, скажи, тебя что-то беспокоит? Если так, ты можешь мне открыться.

– Я сержусь на себя из-за собственной глупости, вот и все.

Он шутливо поклонился, снова поцеловал мать, пообещал заглянуть к ней еще раз ближе к вечеру и ушел. Как только за ним закрылась входная дверь, Жерсанда де Беснак прижала пуделька к груди. У нее появилось тревожное предчувствие, почему-то хотелось плакать. «Буду ли я еще на этом свете, когда малыш родится? – спросила она себя. – В этом году случится что-то плохое, иначе мне не было бы так грустно!»

В мануарии Лезажей, воскресенье, 7 мая 1882 года, после полудня

Луиджи остановил лошадь возле калитки в ограде, окружавшей обширный парк. Судя по всему, именно об этом месте писал в своем послании Гильем. Анжелина бросила тревожный взгляд на заостренную крышу беседки, силуэт которой был виден за деревьями, зарослями бирючины и столетними кустами сирени.

– Я слышу голоса и смех где-то неподалеку, – проговорила она шепотом. – Любой, кто увидит, что я вхожу в парк через калитку, как воровка, решит, что я явилась на тайное свидание!

– Думаю, мы можем довериться Гильему, дорогая. Нельзя сказать, что я о нем хорошего мнения, но вряд ли он хочет тебе навредить. Ты спасла его младшего сына от смерти, и он по-прежнему тебя любит…

– Ты говоришь это так спокойно! – В голосе Анжелины прозвучало недоумение.

– Вчера я обидел тебя неосторожным словом, поэтому стараюсь не повторить ту же ошибку. Ничего не бойся! Я жду тебя тут и прибегу по первому зову. Сила теперь на твоей стороне, дорогая. Ты замужем за богатым аристократом и стала еще более прекрасной, чем раньше. Никто не причинит тебе вреда. После этого разговора, которого ты так боишься, я буду рядом, и мы обсудим все до последнего слова на обратном пути. Так что бояться нечего!

Луиджи обнял супругу и легонько поцеловал в губы. Анжелина почувствовала, как на душе у нее прояснилось.

– Теперь я не боюсь, – сказала она, выбираясь из коляски.

На встречу Анжелина надела платье цвета слоновой кости, коричневый бархатный жакет и шляпку, украшенную букетом фиалок, – единственная кокетливая деталь в облике, которую она себе позволила. Прическу она тоже выбрала самую простую – заплела волосы в косу. Решительным шагом молодая женщина вошла в сад и скоро увидела своего прежнего возлюбленного. Гильем сидел в кресле на колесиках. В левой руке он держал палитру, в правой – кисть. На расстоянии тридцати сантиметров от художника-любителя находился мольберт.

«Как он похудел! – сказала себе Анжелина. – Волосы у него длиннее, чем обычно, и он в домашнем халате…»

Гильем обернулся на звук шагов. Лицо его моментально озарилось счастливой улыбкой.

– Анжелина, ты пришла! Как хорошо!

– Да, я пришла, но тебе не следовало просить об этой встрече, тем более так настойчиво.

– Прошу, не надо враждебности. Садись вот тут…

Пальцем, испачканным синей краской, он указал на скамеечку из лакированного дерева. Собираясь с духом, молодая женщина посмотрела на полотно на мольберте, большая часть которого оказалась девственно белой. Но то, что уже было нарисовано, заслуживало восхищения – цветущий куст, ограда из кованого железа, птицы на ветке.

– Я не знала, что ты так хорошо рисуешь, – удивленно заметила она.

– Еще в лицее выяснилось, что у меня неплохие задатки. Этой зимой я много работал над своей техникой. Каждый день по многу часов рисовал карандашом, перерисовывал иллюстрации из книг. Но я пригласил тебя вовсе не для того, чтобы побеседовать о живописи, хотя твой комплимент мне приятен.