Евреи в жизни одной женщины (сборник) - Людмила Загоруйко

Мы молчали. Слушать его было тяжело. Люс молчанья не вынес. Ему нужен был единомышленник.

– Вот, ты, ткнул он в меня пальцем. Ты бы могла уйти в монастырь, бросить детей, семью. Да ещё не просто в монастырь, а в мужской. Я с ужасом поняла, что надо отвечать. Его обидеть, я не смела, не могла, но Александру – тоже. Какая-то сила выбросила меня из-за стола, я поднялась, посмотрела на свои турецкие, загнутые кверху позолоченные комнатные тапочки, потом обречённо, на своего идола, Люса, представила чёрные одежды монахов, так завораживающе развивающиеся на ветру, их высокие, мужественные фигуры, бородатые отрешённые лица, ясность и суровость взгляда и сказала: «Прости меня, пожалуйста, Люс, но я отвечу, как думаю. Конечно, не могла, но очень бы хотела». Люс крякнул, нервно сжал рукой белоснежную салфетку и переменил тему.

Красавец, как выясеилось, не выдержал суровости испытаний и вернулся. Она же приняла твёрдое решение стать монахиней. Концы обрезала бесповоротно и сразу: подарила квартиру женщине, присматривающей за жильём в дни её длительных отсутствий.

Львов без неё для нас сразу опустел и отдалился. Ездить было уже не к кому. По началу вести о ней, хоть изредка, но приходили. Александра уехала с Украины и странствовала по монастырям российской глубинки. Потом она осела где-то в алтайском крае. Вдруг пришла страшная весть, что обитель разграблена, настоятель убит, а монахини просят милостыню на дорогах России. Больше я о ней ничего не слышала.

Во Львове живут только её портреты, написанные разными художниками в смутное и относительно спокойное время. Один мне посчастливилось видеть. Александру привлекательной назвать было нельзя. Портрет её завораживал. В нём жила тайна.

Я же скиталась по дорогам мирским. Новая жизнь надолго выбила из под ног почву. На поиски ушла почти вся взрослая жизнь. Что тут скажешь: неисповедимы пути господни.

Последний раз я видела его в конце девяностых. В анкетах, где спрашивалось о семейном положении, я уже ставила жирный прочерк: нет, не замужем. В полку семейных, убыло. Увы, я пополнила список отверженных. Выскочила, как пробка, из откупоренной бутылки шампанского, с клеймом нерадивой, неверной жены, и очутилась там, по ту сторону баррикад, где пугающе кишмя кишели одинокие женщин. Нет, не вдовы, разведёнки. Новое моё состояние оказалось не таким уж и страшным. Во всяком случае, никто пальцем не показывал. Мой муж, человек в принципе хороший, любил сорочки-вышиванки, носил казацкие усы и пробовал даже курить люльку. Ему никогда не нравились мои солёные огурцы, и торт, названный в честь покорителя Европы. Трудное десятилетие мы не преодолели. Я вдруг увидела, что из ванной навстречу выходит чужой мне человек. И на него я угробила двадцать лет жизни? Нет, не выйдет. Семья распадалась. Я суетилась, пыталась изменить ситуацию. Тщетно. Не потому, что дважды нельзя войти в одну и туже воду, а потому что, воды никогда никакой не было. Иллюзия. Потом вдруг поняла, что так лучше для всех. И успокоилась.

Утешитель не преминул объявиться сразу. На то время он пришёлся ко двору. Мои слёзы его жилет впитывал исключительно хорошо, и не без пользы для хозяина. Мы ехали с ним через Львов транзитом, чуть не туда свернули, решили не возвращаться и проехать через центр. Путаясь и то и дело сбиваясь, мы вырулили и припарковали машину. «Пойдём, кофе попьём – предложила я и пошутила – Может, повезёт, встречу Его». Дорогой я опрометчиво рассказывала утешителю о Люсе и объясняла, почему хочу замуж за еврея. Мы зашли в кафе. От стойки отошёл мужчина, я шла ему на встречу. Мы почти столкнулись. Это был Люс.

– Привет – сказал он, как будто мы виделись буквально вчера.

– Привет, – ответила я, как будто встреча меня не удивила.

Говорить было не о чем. Двух очень важных в нашей жизни людей, которые связывали нас, мы растеряли. Знакомство наше длилось без малого десятилетие, самое счастливое десятилетие в моей жизни. Его окликнули, он извинился и направился к компании молодых людей. Уже издали Люс помахал мне рукой, точно так же как когда-то вслед уходящему трамваю. Я оглянулась и увидела напряжённое, злое лицо своего спутника. «Он?» – спросил мой новый бесполезный друг. «Он» – ответила я. Через час мы преодолели запутанную петлю львовского центра и выехали на трассу. Я спешила по делам, которые никогда не были для меня главными. Так, суета сует. Больше я Люса не видела. А были ли мы знакомы вообще? Я не знала толком ни его имени, ни фамилии, ни конкретного адреса. Я не знала о нём ничего. Одно я понимала точно: судьба мне сейчас подарила встречу с единственным мужчиной в моей жизни.

– Хочу замуж за еврея, но ненадолго – кричала я, сидя на скамье в сауне, – понимаете, я хочу замуж.

– Понимаем, отвечали откуда-то из разгорячённой пустоты женские участливые голоса.

– Нет, вы не понимаете – настаивала я и продолжала повторять всё тот же неотступно-навязчивый текст. Скорбно, радостно, со значением, отчаяньем, надеждой, просветленно, сумбурно, каясь, наслаждаясь. Они, мои случайные компаньонки, терялись в догадках, они спрашивали: «Почему за еврея? Почему ненадолго?». И ту и другую причину я не могла внятно объяснить: первую – для всех, слишком интимно, слишком – моё, вторую – для себя. Почему за еврея знаю, но как им рассказать? Плести сказку про Люсика? Они же не поймут. Бес-по-лез-но. Не-воз-мож-но. Почему ненадолго? Этого уж я не ведала сама. Ненадолго и всё тут. Каприз. Долго – уже было. А вот, хочу поймать мгновение, полёт, буйство, задержать подольше, пока не улеглось. Страсти хочу, накала, забвения. Если не еврея, то на худой конец, негра в белом костюме и чтоб обязательно француз, и обязательно в белом, и в шляпе, тоже белой.

– Почему? – гудели женские голоса, надвигались на меня из клубов пара. «Ага» – радовалась я и понимала, что возбуждение нарастает и ширится в рядах благополучных. «Заводятся клуши, сейчас я их» – радостно думала я, и где-то там, в глубине нетрезвого ума понимала, что неприлично так себя вести среди совсем незнакомых женщин, которых вижу раз в неделю по пятницам. И привели меня сюда случайно, потому что не хватало для комплекта одной единицы, и я нашлась и вписалась, тихо, благополучно жуя орешки, и попивая чаёк, окружённая бесконечно льющимися разговорами обо всём и вся, бесполезных, как одежда в сауне.

– Да потому, чтоб говорил по-французски – окончательно запутывала их я.

– Почему? – они не унимались, наступали.

– Пусть говорит самую грязную дрянь. Я же всё равно не понимаю, но нежно, рокочуще, призывно. Главное, чтоб не наш, с пошлостями и до и после, а чтоб в процессе журчал, журчал на своём, языке Корнеля и Расина. Тут я поняла, что перебрала не только с коньяком, необдуманно принятом до сауны, но и с текстом.

Женщины вдруг оживились. За столиком в комнате отдыха стало не так чопорно. Мне уже наливали чаёк, на донышко чашки клали тонко нарезанный лимончик, и расспрашивали коллективно. Дома я опомнилась. «Что будет? Как поймут? Как история с неосторожно принятой рюмкой повлияет на мою девичью репутацию?

В следующий раз мне участливо подсунули газетку, в которой были подчёркнуты карандашом объявления службы знакомств. Лёд тронулся и как ни странно меня приняли в семью купальщиц радушно и с распростёртыми объятиями. Неважно, что на улице одетыми я их поначалу не узнавала, откликалась на голос, судорожно пытаясь вспомнить, где же я их видела и откуда знаю. Симпатии были, и связи и отношения налаживались. Я уже знала, что муж одной – слишком занят, другой – рассеян и забывает о семейных праздниках. Я знала о них столько, что голова шла кругом. И теперь уже было всем безразлично, что я одинокая женщина. Меня любили, мне сопереживали.

– Тук-тук, кто дома? – спрашивала я своего нового виртуального друга.

– Все свои, заходите, – мирно отвечал он. Я с радостью впрыгивала в строку сообщений, я строчили их сразу охапками, закидывала букетами на другую сторону и ждала ответа алчно и трепетно. Конечно, это не француз. Журчать он не может, да и буквы на звук не реагируют, но еврей, значит, что-то должно его связывать с единственным мужчиной в моей жизни.

Отвечал он всегда вяло. Я не унималась и приняла твёрдое решение продолжать раскопки и не выпускать находку из виду. Писала ему про облетающие лепестки сакур на улице и розовый снег под ногами весной. «Да полно их у нас» – вписывал он в окошко фразу и отправлялся блудить по чужим дневникам. «Где вы? Меня не оставляет чувство, что я говорю сама с собой. Пока вы отсутствуете, грустный дядька со змеиной головкой признался мне, что на сон грядущий читает дон Кихота, а девушка из Тюмени успела поведать печальную историю нового виртуального знакомства.

– Привет вашему другу с маленькой головкой! И тут же в скобках. (Ой, как двусмысленно звучит), и милой даме, – тотчас же откликался он и снова исчезал. Он ждал историй, они его подпитывали. Я кокетничала, но выдавала их периодично. Виртуальный собеседник вдохновлял. Тексты складывались в окошке штабелями.