Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Пинкер Стивен

Последовательный пацифизм особенно впечатляет в Германии – эта страна когда-то так прочно ассоциировалась с военными ценностями, что слова «тевтонский» и «прусский» стали синонимами жесткого милитаризма. Еще в 1964 г. сатирик Том Лерер выражал распространенные опасения от перспективы участия Западной Германии в многосторонней ядерной коалиции. В саркастической колыбельной певец заверяет ребенка:

Раньше немцы были воинственны и жестоки,Но это никогда больше не повторится.Мы преподали им такой урок в 1918-м,Что с тех пор они нас почти не беспокоили.

Боязнь реваншизма со стороны Германии ожила в 1989 г., когда Берлинская стена рухнула и разделенная страна решила объединиться. Однако сегодня немецкая культура все еще поглощена самокритичным переосмыслением своей роли в мировых войнах и пропитана отвращением ко всему, что попахивает военщиной. Насилие табуировано даже в видеоиграх, и, когда компания Parker Brothers хотела вывести на немецкий рынок настольную игру «Риск», для победы в которой игроки должны завоевать мир, немецкое правительство пыталось подвергнуть ее цензуре. В итоге правила переписали так, что игроки «освобождали», а не завоевывали территорию соперников[66]. Немецкий пацифизм не сводится к символам: в 2003 г. полмиллиона немцев вышли на марш протеста против американского вторжения в Ирак. В ответ министр обороны США Дональд Рамсфелд прилюдно списал Германию со счетов как часть «старой Европы». Вспоминая историю бесконечных войн на континенте, это замечание можно назвать самым выразительным примером исторической амнезии – если не считать того студента, который пожаловался на обилие клише у Шекспира.

Многие из нас стали свидетелями другого изменения в западной восприимчивости к военной символике. Когда в 1940–1950-х гг. мир узнал о новом чудовищном оружии, люди не особенно испугались, даром что ядерная бомба недавно аннигилировала четверть миллиона жизней за раз и грозила погубить еще сотни миллионов. Нет, мир счел бомбу очаровательной! Сексуальный купальник, бикини, был назван в честь микронезийского атолла, испепеленного атомными испытаниями: дизайнер предположил, что реакция зевак на пляжный наряд будет сродни ядерному взрыву. Смехотворные меры «гражданской обороны» (бомбоубежища на заднем дворе или обучение школьников прятаться под парты в случае угрозы) поощряли иллюзию, что атомная атака не представляет собой ничего особенного. И сегодня тройной треугольник знака «Бомбоубежище» ржавеет над входами в подвалы американских школ и многоэтажных домов. Многие коммерческие логотипы 1950-х гг. изображают атомный гриб: леденцы «Ядерный взрыв», «Атомный рынок» (семейный продуктовый магазинчик неподалеку от кампуса Массачусетского технологического института) и «Атомное кафе», которое дало имя документальному фильму 1982 г. о невероятном легкомыслии, с которым мир относился к ядерному оружию вплоть до середины 1960-х, когда ужас ситуации начал, наконец, проникать в сознание.

Еще одна значительная перемена на нашем веку – нетерпимость к демонстрации силы в обычной жизни. В прежние годы готовность человека использовать кулаки в ответ на оскорбление была признаком респектабельности[67]. Сегодня это признак хамства, симптом импульсивного расстройства личности, билет на терапию агрессивного поведения.

Один инцидент, случившийся в 1950-х гг., будет здесь хорошей иллюстрацией. Президент Гарри Трумэн прочел в газете The Washington Post недоброжелательный отзыв о выступлении его дочери Маргарет, начинающей певицы. Трумэн написал критику письмо на официальном бланке Белого дома: «Однажды я тебя где-нибудь встречу. И тогда тебе понадобится новый нос, примочки от синяков и, возможно, подгузник». Хотя любой может понять его порыв, сегодня публичные угрозы совершить в отношении критика физическое насилие при отягчающих обстоятельствах выглядят выходкой, категорически недопустимой со стороны лица, облеченного властью. А в то время отцовским благородством Трумэна восхищались.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И если вам понятно выражение «заморыш-девяносто-семь-фунтов» и «получить песком в лицо», вы, вероятно, знакомы с легендарной рекламой программы бодибилдинга Чарльза Атласа, которая начиная с 1940-х гг. публиковалась в журналах и комиксах. Типичный ее сюжет: слабака оскорбляют на пляже на глазах у его девушки. Он убегает домой, пинает стул, платит десять центов за марку, получает по почте программу тренировок и возвращается на пляж, чтобы взять реванш и вернуть себе любовь юной красотки (рис. 1–1).

Продукт, предложенный Атласом, опередил время: популярность бодибилдинга взлетела до небес только в 1980-х гг. А вот его маркетинг безнадежно устарел. Сейчас в рекламе спортивных клубов и спортивной атрибутики не увидишь кулачных боев в защиту чести. Нам предлагают нарциссическую, даже гомоэротическую картинку. К удовольствию обоих полов, выступающие грудные мышцы и рельефные кубики пресса демонстрируются крупным планом, словно произведение искусства. Преимущество, которое сегодня обещает реклама, – красота, а не сила.

Насилие между мужчинами признано неприемлемым, но изменение отношения к насилию в отношении женщин кажется даже более революционным. Многие представители поколения беби-бума с ностальгией вспоминают ситком 1950-х гг. «Молодожены», в котором Джеки Глисон играет здоровяка – водителя автобуса. Он постоянно изобретает схемы быстрого обогащения, а его здравомыслящая жена Алиса без устали их высмеивает. Одна из часто повторяющихся шуток в сериале – сцена, в которой Ральф трясет кулаком перед носом жены и рычит: «Когда-нибудь, Алиса, ох, когда-нибудь ты допросишься! Бац – прямо в челюсть!» (Или иногда: «Как дам – на луну улетишь!») Алиса всегда поднимает его на смех, но не потому, что оскорблена угрозами, а потому, что знает: у Ральфа просто не хватит духу так поступить. Сегодня этот тип юмора в массовых телепрограммах немыслимым, этого не позволит наша восприимчивость к насилию в отношении женщин. Взгляните на рекламу, напечатанную в 1952 г. в журнале Life (рис. 1–2).

Подобное игривое, эротизированное отношение к домашнему насилию абсолютно недопустимо сегодня, тогда же это было обычным делом. В 1950-х жену шлепали в рекламе рубашек фирмы «Ван Хейзен», в 1953 г. реклама почтовой маркировальной машины компании «Питни-Боуз» изображала раздраженного босса, кричащего на упрямую секретаршу, подпись под этим изображением гласила: «Неужели женщин нельзя убивать?»[68]

Или возьмем многолетний бродвейский хит – мюзикл «Фантастикс», либретто которого написано по мотивам пьесы Эдмонда Ростана «Романтики», еще в 1905 г. переведенной на английский. В постановке звучала песенка в стиле Гилберта и Салливана «Все зависит от цены». Двое мужчин планируют похищение, в процессе которого сын одного из них должен будет спасти дочь другого:

Можно заказать насилие страстное,Можно заказать насилие вежливое,Можно заказать насилие с индейцами –Очень мило смотрится.Можно выбрать насилие на лошади –Говорят, это забавная новинка.Выбирай любое, все зависит от цены!

И хотя «насилие» (rape) в данном случае означало «похищение», а не «изнасилование», между первым представлением пьесы в 1960 г. и концом ее сценической жизни в 2002 г. восприятие этого слова изменилось. Вот что рассказал мне автор либретто «Фантастикс» Том Джонс (не родственник валлийского певца):

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})