Гусарский штос - Вячеслав Дыкин

«Бешеное корыто» уже прошло по старице куда более двухсот сажен — и ничего не произошло.

— Ну что, Калинин? Где твои зеленые черти? — спросил Бахтин. — Лодочникам спьяну померещились, а ты, разумный человек, в купеческом звании…

Тут что-то крепко ударило в борт «Бешеного корыта», и лодка встала. От неожиданности я полетел на канонира, а гребцы сбились.

Бахтин прикрикнул на свою команду, весла разом вознеслись и ударили по темной воде. Они могли бы так ударять до второго пришествия — лодка не продвигалась ни на шаг.

— Нет, братцы, это не коряга, — сказал озадаченный Иванов. — Корягу мы бы и не заметили.

— И не мель — откуда бы тут мели взяться? — добавил Никольский. — Что скажешь, Бахтин?

— Похоже на подводные цепи или рогатки, — молвил капитан-лейтенант. — Ну-ка, Кочетов, потычь там веслом в воду!

Матрос вытащил из уключины длинное весло и, нелюбезно отстранив меня, встал на носу и выполнил приказание. Но ткнул он всего дважды. Весло вырвалось из его рук и, пролетев по воздуху сажен с десяток, плюхнулось на воду.

— Кочетов, свистать тебя в сорок дудок полковым строем! — закричал Никольский.

— Это не я, господин мичман! — воскликнул перепуганный матрос. — Оно само!

— Назад, господин капитан, назад скорее! Не то вылезет, за нас примется! — заголосил купец. — Оно это, вот те крест, — оно!

— У меня — приказ, и я обязан его выполнить, — отрубил Бахтин. — Что бы там на дне ни торчало!

Громкое бульканье, как если бы со дна пошли большие пузыри, было ему ответом. В лодке притихли, а бульканье это всё более делалось похожим на смех.

Бахтин перебежал на нос, ему подали другое весло, и он самолично стал тыкать туда, где, по его мнению, была незримая препона. Канонир, высоко подняв фонарь, светил ему. И на сей раз вышло то же: дважды ткнул, а на третий раз весло вырвалось из рук, но не просто улетело в другую сторону, а еще и замерло в воздухе.

В неярком фонарном свете я увидел то, о чем толковал мне мой Васька: за лопасть держалась крупная зеленая лапа.

Но Бахтин не успел ее разглядеть — он, резко повернувшись к канониру, приказывал заряжать единорог, чтобы пальнуть в воду.

— Стойте, Бахтин! — закричал я, хватая его за руку.

— Пустите, Бушуев!

— Нельзя туда стрелять!

— На этом корыте капитан покамест я!

— После выстрела от корыта останутся одни щепки!

— Бушуев, уйдите с носа, — ледяным голосом и с ледяной злостью во взоре, приказал Бахтин. — Вот только еще отставные гусары не учили меня, как проводить судно через дурацкую протоку! Меня, капитан-лейтенанта шхерного флота!

— Вы, Бахтин, в шхерном флоте всего-то три года! Как вернулись с матросами никому более не нужной сенявинской эскадры, что чуть не год без дела в Портсмуте простояла, — так с горя в шхерный флот подались! — отвечал я. И это была чистая правда — я случайно слышал разговор между Никольским и Ивановым, хотя менее всего желал пускать полученные сведения в ход.

— Бушуев, за такие слова следует отвечать как положено офицеру!

— Разве я солгал?

Положение мое было самое отчаянное. Я и сам себе не верил — зеленая лапа могла ведь и померещиться. Однако странные полеты обоих вёсел над водой доказывали — есть некая сила, не желающая нашего присутствия в старице. Называть эту силу чертом вслух я не мог — поднялась бы такая паника, что приказ фон Моллера наверняка бы остался невыполненным. А иначе объяснить свою просьбу отказаться от выстрела я никак не мог.

Бахтин, сдается, очень хотел зарядить единорог моей головой, но сдержался.

— Бушуев, я вас прошу перейти на другую лодку, — сказал он строго.

— Как угодно. Однако я возьму с собой Калинина — вы можете рисковать жизнью матросов своих, сколько вам угодно, он же человек не военный. Велите подойти другой лодке, — отвечал я хладнокровно. — Калинин, поднимайся!

Вторая канонерская лодка вышла из строя и прошла вперед, чтобы стать борт о борт с «Бешеным корытом». Но ей это не удалось — та же подводная сила удержала ее на таком расстоянии, что человек с поврежденным коленом не смог бы перепрыгнуть, и все усилия гребцов оказались тщетны.

Я прилагал все старания, чтобы не поворачиваться к Бахтину и не видеть его лица. Если бы я сам оказался в таком нелепом положении, то всякий, меня в тот миг с любопытством разглядывающий, сделался бы моим смертным врагом. Пройдя на середину лодки, я как умел ободрил Калинина.

— Не бойся, читай «Отче наш», — сказал я ему. — Авось да пронесет.

— Это водяные черти, — отвечал он мне. — Латыши полагают, будто вода кишмя кишит нечистью, и теперь я вижу, что это так.

— А знаешь ли ты, как от местной нечисти откреститься?

— Откуда мне знать? Вот кабы на лодках был хоть один проводник-латыш!

Я развел руками — эту беду можно было бы предотвратить, кабы не упрямство Бахтина. Он раздобыл карту Лифляндии, пренагло выдернув ее из атласа, изданного графом фон Меллином лет пятнадцать назад. Карта была весьма подробная, и он полагал с ее помощью преспокойно дойти по Курляндской Ае до Митавы, рассудив, что советы местных жителей не потребуются — гребные суда-де не зависят от утренних и вечерних ветров, а осадка у них, даже полностью загруженных, невелика, где проскакивают рыбачьи лодчонки, там пройдет и канонерская лодка.

Возможно, если бы он вовремя забеспокоился, ему удалось бы изловить и уговорить несколько латышей-перевозчиков принять участие в экспедиции — не все же они отчаянно боятся подводной нечистой силы. Но самый их страх и бегство из порта свидетельствовали, что средства против нее они не ведают.

Вообразите себе колонну канонерских лодок в потемках, каждая — длиной в десять сажен, и нагружена так, что вода едва ль не достигает уключин. Колонна эта несколько сбилась и встала, поскольку непонятно, что делается впереди. Ширина протоки — не более сотни сажен, место для маневра как будто и есть, но если возникнет суматоха — разворачиваться и удирать лодкам будет мудрено, ибо их тут полтора десятка. А на головной лодке, на «Бешеном корыте», идет бурный теологический спор о нечистой силе!

Спор, собственно, шел в двух местах — посередке мы с Калининым тихонько пререкались, на носу же буянил Бахтин. Иванов с трудом его сдерживал, а Никольский, объявив «Кто в море не бывал, тот досыта богу не маливался», неожиданно для меня принялся читать напамять псалом, дай бог памяти… «Да воскреснет Бог и расточатся врази его» — именно этот…

Врази, то бишь враги, сидели себе под водой и, возможно, псалма не слышали. Когда Бахтин всё же переспорил Иванова и вновь приказал грести, «Бешеному корыту» удалось несколько продвинуться, но вновь тяжкий удар остановил лодку.