Любовница - Борис Иванович Сотников

— Это когда вы лезгиночку разделывали? — В голосе прозвучала улыбка. — Действительно, будто на крыльях! Все прямо налюбоваться не могли.

— Вот-вот, — обрадовалась Людмила, что он понимает. — А теперь — мне с каждым днём делается всё грустнее и грустнее. Даже заплакать, бывает, хочется.

Он повернул к ней лицо:

— Почему? В кого-то влюбились?..

— Да нет. Страшно возвращаться в ту жизнь. Опять тарелки, гонки, стирка! А зачем всё? Чтобы только наесться?..

— Вот тут я вас понимаю! — горячо вырвалось у него. — Вы откуда сами?

Она вернула "долг" его же фразой:

— Какая разница… Везде, поди, живут одинаково!

— Значит, вы тоже, хотя и молоды, теряете вкус к жизни, — констатировал он. — И не ваша в том вина!

— А чья же?

— Только у вас — это рановато, пожалуй. Сколько вам?..

— Лет, что ли? 26.

— Да, "бороться", "преодолевать" — в вашем возрасте ещё можно, конечно. Но, вы правы — в главном: везде у нас живут одинаково, и… теряют вкус к такой жизни. Человеку 40 лет, а он — позволяет называть себя Петькой, Гришкой! Конечно, после этого "преодолевать" ему уже не хочется. Зачем? Кому нужна эта "борьба"? То за урожай, то за мир во всём мире. Или за независимость Анголы. Да и многие ли становятся счастливыми после этой "борьбы"? По-моему, таких нет.

Она смотрела не то с недоумением, не то с изумлением, и он уточнил свою мысль:

— Человек лишь устаёт от бесконечной этой и пустой борьбы. Вот и всё. А там уж… какая-нибудь новая борьба ждёт — позануднее или помельче. С соседями по квартире, например, за расширение площади. И так… без конца, до самой смерти.

— Неужели же ничего нельзя изменить? — спросила она.

— А как? Что может изменить в своей жизни любой из нас? Если он… ежедневно зависим от начальства по работе, и тратит всё своё время, да и силы, только на то, чтобы кормить и одевать семью? Кто отважится на борьбу — с главным врагом? — он ткнул пальцем вверх. — Если каждый из нас — боится потерять работу! Солидных сбережений — ни у кого ведь нет.

— Все деньги сейчас у торгашей, — заметила она.

— Эти — на борьбу не пойдут! Их — да и другое ворьё — устраивает существующий порядок вещей. А трудовое население страны — полностью зависит от произвола местных властей, да и не местных! Если ещё отнять у женщин — любовь, а у мужчин — водку, то наши люди — просто не захотят жить вообще.

— Это вы — хорошо! Правильно! — одобрила Людмила дрожащим голосом. — А то ведь… только и слышим: что все мы — счастливы, и нам завидует весь мир!

— Да, — загорелся он от её поддержки, — эти мастера пропагандистского вранья — только и трубят: "Наша семья — здорова и счастлива. Лучший в мире строй — породил и новую, лучшую в мире, мораль". И потому всё у нас — самое лучшее, даже грязь на дорогах!

— Ой, ну, прямо спасибо вам за ваши слова! — Глаза Людмилы сияли.

Чувствуя, как от неё начинают идти давно забытые волшебные токи, он тоже воодушевился:

— А я — знаю другое. Больше половины людей — уже на четвёртый год разочаровываются в своих семейных браках. Шутка ли — такое количество! Миллионы замордованных бытом людей! Но… попробуйте заявить об этом публично! Затопчут, заплюют. И все мы об этом знаем, и все — молчим.

— Но вы же сами: "что` мы можем?.."

— Знаете что, — радостно заговорил он, — давайте пойдём "на бочки"! Я вас приглашаю. Там и договорим, а?

— На какие "бочки"? — не поняла она. Но улыбалась тоже.

— Подвальчик такой, возле центрального входа на городской пляж. Там — стоят большие такие, декоративные бочки. Вместо столов. А маленькие бочонки вокруг них — вместо табуреток. Есть в продаже херес, венгерское вино мускатель — вкуснейшее! А на закуску — можно заказать: хоть цыплят табака в чесночке, хоть шашлычок из настоящей баранины. Ну, как, согласны? Вот там и договорим.

— А как же ваш мольберт, одежда? Намочите…

— А у меня с этим мальчиком на лодке — сигнализация есть! Я сейчас подам ему знак, и он перевезёт нас…

2

В погребке Андрей Александрович нашёл 2 свободных места возле бочки перед выходом, и им видно было и буфетчицу за стойкой с винами — хересом, портвейнами всех мастей, крымской мадерой, венгерскими токаями и мускателем, и мангалы снаружи за дверью, где жарились шашлыки. Цыплят "табака" в этот день не было. Зато настроение, наконец, у Андрея Александровича и у его спутницы было прекрасное. В кабачке было людно, шумновато, но отдыхающие чувствовали себя на отдыхе, в доску своими и доброжелательными. А главное, никто и ни на кого не обращал внимания — заняты все выпивкой, едой, дружескими разговорами. Всем здесь было хорошо, приглушённо играла музыка. Влюблённые смотрели, не отрываясь, друг другу в глаза. Не влюблённые — искали, в кого бы влюбиться. А Андрей Александрович понял, что уже нашёл и влюбляется. И был в кураже, какого давно не помнил за собой.

— … да потому, — продолжал он говорить, держа в руке стакан с вином и глядя в лучившиеся глаза Людмилы, — что нашу распрекрасную женщину загрузили работой, как грузчика! Обрадовались, что равноправие. Сколько ещё женщин занимается у нас тяжёлым физическим трудом наравне с мужиками, видели?!.

Людмила кивала, утопая в его добрых и умных глазах.

— … на стройках, заводах, на прокладке железных дорог. И превращается такая женщина в кирпичнорожего мужчину с грубыми руками и манерами. Застужает зимой себе почки, женские органы. Старится прежде срока. Но — идёт, бедная, всё равно идёт на эти каторжные работы! Хотите знать, почему? Спросите у них сами — они вам скажут, почему.

— Я знаю…

— Ну ладно. Это — я о тех, у кого нет специальности. Но, сколько несчастных женщин с прекрасными специальностями, с образованием! Причём таких, которых не устраивает сидение дома. Которые любят свою работу и хотят работать. Для того ведь и учились. Что же происходит с ними? Возьмём, к примеру, учительниц языков. Проследим: каковы же нагрузки у них?

Он стал загибать свои длинные изящные пальцы:

— Утром — подготовка к урокам, то есть, та же работа, только официально никем не учитываемая. Потом — уроки. Классное руководство. Беседы.