Последний выстрел - Александр Белов

– Идиоты! – напустился на угрюмых землекопов фотограф. – Я же говорил: по грудь надо! Это что, по-вашему, – грудь? – он не глядя ткнул пальцем в сторону ворочавшегося в яме Каверина, оказалось – точнехонько в его оттопыренное мягкое место.

– Так это… Вода же там… – оправдывались рабочие. – Как он в воде-то?..

Яма действительно была подтоплена талой водой. У Каверина, обутого лишь в туфли и резиновые бахилы, стали замерзать ноги.

– Послушайте, как вас там!.. – раздраженно окликнул он фотографа. – Давайте скорее, я же здесь окоченею!

Тот сразу забыл о землекопах и кинулся к клиенту.

– Владимир Евгеньевич! – затараторил он, в отчаянии заламывая руки. – Так снимать невозможно! Понимаете, очень неудачный ракурс, да и общая композиция… Владимир Евгеньевич, вам надо опуститься ниже… А что если встать на колени?! – вдруг осенило его.

– Что?! – возмутился Каверин.

– Всего на одну минуту, Владимир Евгеньевич, на одну только минуточку! – взмолился фотограф.

Володя скривил разрисованное гримом лицо и нехотя согласился:

– Ладно, только быстро… И коньяку приготовьте!

Опершись руками о края ямы, Каверин опустился на колени. Фотограф метнулся к штативу, припал к камере и заверещал:

– Владимир Евгеньич, протез спрячьте вниз – вы же еще с рукой! И взгляд, пожалуйста, жестче и мужественней. Как у Брюса Уиллиса в «Твердом орешке». Вот так!.. Отлично!.. Абреки, больше жестокости! Дайте звериный оскал!.. Автоматы ближе!.. Так!

Один из бородачей с ухмылкой приставил к голове Каверина ствол автомата. «Узник», уставившись на него снизу вверх, сделал благородно-несгибаемое лицо. Одна за другой засверкали фотовспышки.

– Есть!.. Отлично! Снято! – радостно воскликнул фотограф.

Бородач тут же убрал автомат, протянул Каверину руку и вытащил его из ямы.

– Фу, замерз, черт, – раздраженно пробормотал «узник».

– Ничего, Владимир Евгеньевич, сейчас коньячку!.. – фотограф энергично замахал кому-то рукой и, извинившись, убежал.

Осветители принялись шустро сматывать шнуры и раскладывать аппаратуру по кофрам. Абреки, переговариваясь и отклеивая на ходу фальшивые бороды, направились к автобусу.

К Каверину подлетела девушка-гримерша с пластиковым стаканчиком коньяка. После того как Володя залпом проглотил коньяк, она стала снимать грим. Через четверть часа умытый и благоухающий Каверин поднялся к поджидавшему его у машины Введенскому.

– Чуть не околел, блин! – пожаловался Володя.

Игорь Леонидович сочувственно кивнул и протянул ему несколько листов машинописного текста.

– Владимир Евгеньевич, вот ваша героическая биография. Выучите, как «Отче наш».

Неспешно шагая к машине, Каверин рассеянно пробежал глазами по тексту.

– В принципе, это реальная история одного офицера-вэвэшника, – пояснил Игорь Леонидович. – В январе он попал в плен под Курчалоем, потом его расстреляли.

– Курчалой? – оживился Каверин. – Я там на свадьбе гулял. У меня друзья там.

– Никаких свадеб, – категорично покачал головой Введенский. – Вы там сидели в яме. Забудьте о друзьях. Не упоминайте название их тейпов. И вообще, без нужды не детализируйте.

– Нет, Леонидыч, ну так тоже нельзя, – слегка куражась, возразил Володя. – Что значит «забудьте»? Я за эти годы Чечню вдоль и поперек изъездил, у меня там полно товарищей среди о-очень уважаемых людей…

– Владимир Евгеньевич, нас не интересует реальность, – терпеливо разъяснил подполковник. – Если вы расскажете людям, чем занимались в действительности, вы не то что в Думу не попадете, вы на Колыму поедете. Но использовать ваш чеченский опыт в избирательной кампании мы обязаны.

Они подошли к машине, и Каверин уселся на заднее сиденье лимузина. Он то рассеянно смотрел на говорящего Введенского, то опускал глаза в текст своей новой биографии. При этом было совершенно непонятно – слушает ли он вообще то, что ему говорят. Игоря Леонидовича такая его манера прямо-таки бесила, но он, стоя перед сидящим Володей, невозмутимо продолжал:

– Моя задача – провести вас в Думу. Ваша задача – помочь мне в этом. У вас крайне опасный конкурент. Давайте доверять друг другу и действовать согласованно. Завтра вы познакомитесь со своим – ужасное слово – имиджмейкером. Это крупный специалист и наш человек. Слушайтесь его во всем. Договорились?

Введенский умолк. Каверин в очередной раз поднял голову и взглянул на подполковника. Его каменное лицо не выражало ровным счетом ничего – ни раздумий, ни гнева, ни одобрения. Он лениво разлепил губы и сказал:

– А давай Белову язык отрежем, зажарим и съедим.

Он произнес эту фразу без всякой интонации – ровно, как робот.

От этих слов у невозмутимого Введенского пробежал по спине холодок. «Это что – шутка такая?..» – растерянно подумал он.

А Каверин, кашлянув, вновь, как ни в чем не бывало, углубился в изучение текста.

XX

В воскресенье днем друзья, как обычно, встретились в палате у Фила. Так повелось давно – с первых дней пребывания его в больнице. Поначалу, собираясь у постели Фила, Белов, Космос и Пчела каждый раз ждали хоть каких-нибудь улучшений, но неделя проходила за неделей, а в состоянии их друга ровным счетом ничего не менялось.

Со временем визиты в больницу превратились в традицию, в некий обряд верности многолетней дружбе. Частенько случалось и так, что во время этих встреч обсуждались разные текущие дела, принимались важные решения, намечались новые планы. Это устраивало всех – получалось вроде того, что и Фил каким-то образом продолжает участвовать в делах Бригады.

Вот и в это воскресенье, едва войдя в палату, Белый уселся в кресло и взялся просматривать стопку свежих газет. Развернув первую же, он сразу наткнулся на большое, чуть ли не в четверть полосы, фото Каверина. Его соперник, израненный и изможденный, с непоколебимо-мужественным лицом стоял в глубокой яме под автоматами боевиков.

Белов изумленно-насмешливо протянул:

– Ну е-мое!.. «Из чеченского плена – в думское кресло», – хохотнув, прочитал он название статьи и развел руками. – Какой плен, на хрен?! Тоже мне, жертва войны…

Пчела, расставляя на столике бокалы, мельком взглянул через его плечо и фыркнул возмущенно:

– Гонит, блин, как Троцкий…

Он достал из холодильника бутылку шампанского и, занявшись пробкой, продолжил:

– Я Ваху попросил – он все про него выяснил. После той мясорубки на станции его люди Тари-эла пригрели, так он, сука, тут же к трубе присосался. Потом завязался с турками, получал подряды строительные на восстановление. Короче, хапнул по полной программе!..

Белов процедил сквозь зубы:

– Живучий, черт!..

– Да слить его, падлу, втемную – и все дела, – решительно предложил Пчела.

– Нельзя, – покачал головой Белый. – У него покрышка федеральная.

– Да ты что!.. – Пчела, разливая шампанское по бокалам, изумленно замер и озадаченно спросил: – А как же ты тогда собрался у него выборы выигрывать?

Саша пожал плечами:

– Молча.

В палату вошел Космос. В руках у него был букет белых роз и кувшин с водой. Он опустил кувшин на тумбочку у кровати Фила, поставил цветы в воду, аккуратно и бережно их расправил.

– И давно он под федералами? – спросил Сашу Пчела.

– Года три как минимум…

– Эй, ну ладно вам… – обернулся к ним Космос. – Хватит о делах, а? Мы к Филу приехали или как?

– Кос, не грузи… – буркнул Пчела, рассматривая газету.

Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.

Перед ними лежал их друг – неподвижный, мертвенно-бледный, с исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…

– Что он там видит? – вдруг тихо и задумчиво произнес Космос. – Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы только прикиньте…

Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.

– Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.

Ребята тоже подняли свои бокалы.

– И за твою победу, Сань, – добавил Пчела.

– Нет, – возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись, предложил: – Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.

– Правильно, – почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.

Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели – у изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились беспорядочными всплесками.

– Так, это что такое? – насторожился Саша.

– Не понял… – озадаченно пробормотал Космос. – Что за ерунда?

Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.