Василий Каменский . Проза поэта - Василий Каменский

— Стой! Повесить успеем. Давай в круг всех татар и Хайнуллина.

И, когда все собрались, Степан вошел в круг и каждому татарину руку подал:

— Салям маликем, братья-татары. Вот — бились мы с вами, будто звери голодные. И во всей беде этой только один ваш Хайнуллин виновен. Ведомо нам, что давно Хайнуллин хвастал башку мою боярам за тысячу золотых представить, а вот вышло так, что башка Хайнуллина мне даром досталась, да и ту хотели вместо фонаря на мачту повесить. Только хочу правды добиться. А правда наша в том состоит, что со всем бедным татарским народом наша вольница в братской дружбе живет и много казанских, много астраханских татар в нашем войске сермяжном. У нас — одно дело, одна беда, и должны мы вместе биться против царя, против бояр, воевод да злодеев богатых, которые нас за скотов, за воров, за разбойников почитают, а того не думают, что сами хуже воров, хуже разбойников грабят казну народную, рабов на работу гоняют, всех поборами, обидами, нищетой задавили, богом, молитвами запутали. У нас — попы, у вас — муллы. У нас — князья, у вас — ханы. У нас — богачи обижают бедных. И у вас — тоже.

Татары загалдели разом:

— Понимай! Якши, якши, Стенька Разин! Салям маликем, Стенька Разин! Один сердце: бедный русский, бедный татар. Наш башка — твой башка. Бери татар. Якши! Салям маликем!

Степан уперся головой в брюхо Хайнуллина:

— На, Хайнуллин, бери мою башку за алтын на квас.

Хайнуллин сел на землю, покаялся, заревел:

— Зачем петлю с башки снял? Твой золотой башка! Мой худой башка. Весь мой татар якши любит Стенька Разин. Я всем татар говорил — Стенька Разин весь татар рубить будет, не любит татар атаман. Меня так злой бояр научил, деньга, золото давал. Мой татар якши понимай Стенька Разин. Зачем петлю башка мой снял? Сам башка повешу. Карачун, башка.

Хайнуллин побежал к стругам, схватил веревку и давай сам в петлю лезть.

А когда Хайнуллина снова вытащили из петли, он в Волгу бросился, — едва откачали, вином отпоили.

До утра ревел Хайнуллин, до утра клялся отдать жизнь за атамана.

Васька Ус, Фрол, Черноярец, Степан обнимались с татарами:

— Якши! Ай, якши. Недавно рубились, пластались, а теперь целуемся-милуемся, теперь и Волгой не разольешь. Уж, значит, поняли друг друга.

Чугунники гоготали:

— Якши, так якши!

Знатный город Астрахань

В солнцеутренний росный час, когда молодая земля, как проснувшаяся возлюбленная, вся полна расцветных желаний перед днем, разодетым в бирюзовый парчовый кафтан с жемчужными облаками на груди, с лихой улыбкой ясной молодости — в солнцеутренний прозрачный час поднялся Степан.

В опаловых туманах качалась Волга и берега вокруг.

Перепевно отчаянно пели птицы, радуясь восходному свету и теплу.

И от счастливого легкого пробуждения стройно высились гордые берега, приветливо трепеща верхушками зелени.

Степан думал о дальних дорогах, еще неизведанных, о днях впереди.

На Восток глядел Степан, — будто там остались глаза.

Перелетной лебединой стаей перекликно, крылисто стружила на грудовстречных стругах с узорными парусами понизовая вольница к понизовьям астраханским, где река Волга равняется с морем Хвалынским.

Где зарубежные острова будто приплыли с Волги и остановились в удивлении перед морем раздольным, остановились привыкшие к берегам, остановились изумрудным воспоминанием о великом переселении индийском.

Где в камышовых зарослях дивным на веки следом таинственной Индии живет чудо-растение — египетский лотос, сине-розовый запах которого дает отведавшим сладостное забвение и глубинность любви.

Где морские рыбы и рыбы речные, встречаясь в разливах, испуганно-странными глазами смотрят друг на друга и разбегаются в свои стороны.

Где над протоками носятся стадами дикие утки, головоносые журавли и черные с зелено-золотым отливом бакланы, а на островах разгуливают грузные, снежно-алые пеликаны, поглядывая на небо. Перелетают пунцовые фламинго.

Где знатная для всех восточных народов Астрахань рассказывала о своей древней судьбе так.

В девственных устьях Волги жили торговые поселения; эта загадочная страна Итиль торговала со странами Востока, привлекая персиян и венецианцев и торговых гостей Руси и Запада.

Древнейший народ — хозары, основавшие первые айюглу Ашторхонь (Астрахань), покорились Золотой Орде.

Тогда по астраханскому краю проходила дорога, по которой двигались кочевые меднолицые народы из Азии в Европу.

Ашторхонь кочевники любили как священное пристанище.

Калмыки-буддисты строили свои хурулы-храмы с остроконечными крышами, загнутыми по краям.

Индийцы строили свои свайные шатры и на индийском базаре по ранним утрам кричали птицами, удивляли змеиными плясками и яркопестрыми материями из трав, а больше торговали шелками.

В 1554 году Астрахань была взята Московским государством, позарившимся на обширную восточную торговлю знатного города.

Темной ночью тихо, бесшумно, будто тучи, правым берегом проплыли струги мимо Астрахани к самому морю, чтобы с нежданного конца накатиться.

Так и наладили.

Густолюдная понизовая вольница раскинулась широченным станом на урочище Жареных Буграх.

Степан написал грамоты воеводе князю Прозоровскому и митрополиту Иосифу и нарядил везти грамоты полоненного боярского человека у князя Семена Львова да астраханского попа Воздвиженской церкви, хитростью добытого.

В грамотах писалось:

— Учинить добром просим — бескровной гладкой дорогой, через кованые ворота, пропустить нас в Астрахань и здоровьем отдать город с имуществом и со всеми животами без остатку.

Посланных ждали два дня; на третий — рыбаки приплыли с вестью, что попа засадили в каменную тюрьму в Троицком монастыре, а боярского человека накрепко за-пытали до смерти.

И еще поведали рыбаки, что Вознесенские ворота камнями завалили, что митрополит Иосиф устроил со всем духовенством крестный ход вокруг кремля, в стенах которого в два ряда вделаны три сотни пушек; что воевода Прозоровский ощупал стены и пушки, стрельцов развел по стрельницам и бойницам с самопалами, саблями, бердышами, копьями, расставил затинщиков при затинных пищалях, пушкарей при пушках, воротников при воротах.

И еще поведали рыбаки, что Хан-Ямгурчей, мурза Малого Ногая, стоявший под Астраханью, струсил и бежал в калмыцкую степь, а татарскую слободку сожгли боярские расторопные.

А еще поведали рыбаки, что на митрополичьем дворе головой над стрельцами поставили Ивана Красулина — тайного верного друга Степана, вольницей ловко подосланного.

А еще поведали рыбаки, что астраханцы-сермяжники ждут не дождутся удалых спасителей.

Степан бросился с вольницей на струги.

И поплыли по Болдинскому рукаву, оттуда в проток Черепаху, а там заплыли в речку Кривушу с южной стороны, где в виноградных садах зрел виноград для гостей.

Вечером на астраханских кремлевских башнях зазвонили тревогу колокола.

В Успенском соборе в большой колокол ударили, митрополит богослужение открыл, чтобы анафеме предать Степана и его вольницу.

Помолившись за низвержение супостата, положив слезные земные поклоны за сохранение града сего, предав анафеме богоотступника бунтаря-вора, разбойника Стеньку и его приспешников, митрополит рек перед воеводой, боярами, купцами, начальниками, духовенством:

— Всевышний вседержатель, ты, который владычествуешь силою морей и укрощаешь возмущение волн, помози нам, покажи величествие твое и прослави десницу твою, и даруй победы. Да воскреснет бог и расточатся врази его. Господи, помилуй нас и воссияй нам свыше.

Анафема окаянным супостатам, нехристям, басурманам. Анафема! Анафема! Анафема!

Митрополит благословил воеводу, князя Прозоровского, икону поднес.

Воевода исступленно бегал по городу с иконой:

— Православные, руби, режь, разбойников нещадно. Стрельцы, спасайте веру христову, царя-кормильца, отечество божие. Будет вам награда великая. Бей собачьи головы, бей, режь, руби, отражай. А еще, бояре, стрельцы, шибче надо смотреть, чтобы голытьба астраханская не взбунтовалась здесь, внутре, а взбунтуется, — всю голытьбу велю перевешать, смолой засмолить; сам жечь живьем буду.

Купцы, бояре орали:

— Слушайте воеводу!

— Слушайте митрополита!

— Сражайте воров!

— Губите разбойников дьявола Стеньки Разина!

— Анафема преступникам!

— У них песьи головы!

— У них хвосты чертовы!

— Ишь, как воют за стеной — чистые волки, песиголовцы.

— Господи, помилуй нас.

Набат на сторожевых башнях, колокольный гул церквей, яростный шум, треск, пальба, вой, ругань, стоны, охи, причитанья, беготня, пожары, дым — все слилось в одну бешеную кашу.