Вероника - Алина Знаменская

Минуту спустя туда уже скреблась тетя Роза.

Ника отвернулась лицом к стене.

— Ты, дочка, наверное, просто не подумала? — мягко, крадучись, начала тетя Роза.

Ника не смотрела на нее, но, как на картинке, видела ее блеклую, торчащую в разные стороны «химию», брови, нарисованные черным карандашом, размазанную поверх губ помаду. И усики на верхней губе.

— Мама ведь без тебя как без рук, — пела Роза, ободренная ее молчанием. — Помню, ты еще совсем крошкой была, а уже кругом маму-то водила — и в больницу, и в магазин. Ты для нее — все. Ты не можешь ее бросить.

— Уйдите, — глухо попросила Ника.

Роза посидела и, ничего не добившись, ушла. Но следом вползли тетя Кристина с тетей Альбиной. С возрастом у обеих организовалась одышка, и теперь они тяжело вздыхали, как две накачиваемые резиновые лодки.

— Обидела ты мать, Никуша. Ты — ее надежда и опора. Славик — что? Отрезанный ломоть. А ты — единственная радость. А отцу-то каково без тебя оставаться?

Тетки знали, на какую мозоль побольнее нажать, и шли напролом в выбранном направлении. Про отца Ника не подумала. Вернее, смотрела на это с другой стороны. Она, Ника, может выйти замуж, у нее будут свои заботы, свой дом, а отец обречен на тяжелую жизнь возле взбалмошной больной жены.

— Ведь и здесь, в городе, можно учиться. Техникумов полно. Могла бы на медсестру поступить. Свой медик в семье — куда как хорошо!

Ника сейчас хотела одного — чтобы все ушли и оставили ее в покое. День рождения был испорчен.

Мало того, он, похоже, выливался в скандал — Катерина уже провозглашала что-то на повышенных тонах, ей хором противостояли тетки, но не могли заглушить, и в этом хаосе солировал одинокий и надрывный голос матери: «Никому не нужна стала!» Славика слышно не было, вероятно, он курил на балконе.

Последним посетил комнату дочери отец. Сел у дочери в ногах. Ника перестала шмыгать носом. Притихла. Она ждала, что скажет отец. Он одним словом мог решить ее судьбу. Они долго молчали, и наконец Ника услышала:

— Не горюй, дочка, мы что-нибудь придумаем.

Придумывать не пришлось — за них все придумала жизнь.

Ника с этого дня затаилась. Она чувствовала вокруг себя напряжение, будто перед грозой. Но, меряя шагами поселок, каждый с детства знакомый закоулок, она мысленно прощалась со всем этим и повторяла про себя: «Уеду! Все равно уеду!»

Ее заявление не на шутку растревожило родню и знакомых. Даже соседи и те считали своим долгом высказать собственную точку зрения. Все сводилось к тому, что Ника уезжать не должна, ибо ее долг — быть рядом с матерью. Чем уже сжималось вокруг нее кольцо осуждения, тем упрямее Ника твердила про себя: «Уеду!»

По вечерам она перечитывала Ингины письма, а перед сном открывала заветную открытку с маками на обложке и читала: «Постарайся стать счастливой».

Где ты, Юля? И где оно, счастье?

В один из таких дней Ника несколько часов простояла в очереди за продуктами, домой возвращалась уставшая, сумки оттягивали руки.

Стояла весна. Ника остановилась и втянула носом воздух. Он, очищенный ветром, тут же вскружил голову и наполнил кровь пузырьками глупой радости. Хотелось идти куда-нибудь без особой цели.

Но сумки стояли у ног и возвращали в прозу жизни.

— Никуша, ты из магазина? — Навстречу топала соседка Кира. Она тоже улыбалась весне. Из-под воротника пальто выбивалась голубая косынка. — А я в клуб. На курсы, — похвасталась Кира. — Шить хочу научиться.

Нике было приятно, что Кира делится с ней как с равной. Хотя Кира казалась ей взрослой уже тогда, когда Ника ходила в детский сад. Нике вдруг пришла в голову мысль, что может так же, как Кира, провести всю свою жизнь в этом подъезде, ходить каждый день одной и той же дорогой, а в качестве развлечения посещать курсы кройки и шитья. Ей стало жутко, она подхватила свои сумки и поспешила уйти. Поднялась на площадку и достала из кармана ключ. Дверь соседа Альберта была приоткрыта, и Ника с некоторой даже горчинкой подумала о том, что Кира уже становится рассеянной и забывает запереть дверь, уходя. Стареет!

А что она в жизни видела? Одни и те же лица каждый день, зануду-мужа и однообразие событий. Открыв дверь своим ключом, как привыкла с детства, Ника вошла в прихожую и прислушалась. Матери слышно не было Обычно она громко включала радио или телевизор В квартире было абсолютно тихо. Ника разулась, сбросила пальто и прошла в комнату.

— Мам?

Тишина. Обойдя квартиру, Ника убедилась, что матери действительно нет дома. Однако ее сапоги, шаль — все было на месте. Из соседей мать хаживала только к Кире. Нику вдруг пронзила догадка. Прошлый раз мать к соседке бегала во вторник. Курсы кройки и шитья — вторник, пятница. Крупными буквами в объявлении. Не желая верить отвратительной догадке, Ника еще раз пробежалась по квартире и заглянула в ванную. Выскочила на лестничную площадку и постояла, прислушиваясь. Из квартиры Альберта голосов не слышно. Ника шагнула в чужую прихожую. Тишина. Еще несколько шагов в сторону комнат. На кухне методично капает из крана вода. Со стороны спальни тоже какие-то звуки. Ника стояла не двигаясь. Теперь это не имело смысла — прямо перед ней, у входа в спальню, валялись знакомые бордовые тапочки. Вышитый цветок, стоптанный задник.

Ника смотрела на тапки и видела материно лицо с застывшими глазами. Мать бегает к Альберту, к этому борову с лоснящимся лицом! Под носом у отца! У соседки! Она совсем потеряла стыд…

Ника ясно различала вздохи, приглушенный смех.

К горлу волнами подкатывала тошнота. Ника попятилась, больно стукнулась о косяк и, зажав ушибленный локоть, вылетела на лестничную площадку. Она металась по квартире в бессильной ярости. Хотелось сделать матери что-нибудь неприятное, отвратительное.

Изрезать в клочья ее любимое платье, спалить газовую косынку… Тут же Ника представила, как та станет шарить пальцами по истерзанному платью и в недоумении ощупывать его. Брезгливость, стыд и жалость вновь раздирали ее на части. Необходимо было успокоиться. Взгляд наткнулся на семейный альбом. Ника достала его и стала бесцельно перелистывать. Свадьба матери и отца. Мать, довольная, с вызовом смотрит в объектив. А отец рядом робкий и счастливый. Смотрит на нее и, кажется, не верит глазам. Почему раньше Ника не замечала этих нюансов? Она листала дальше, но картина менялась только в композиции. Суть оставалась прежней. Мать всегда в центре, в куче подруг, друзей, а отец где-нибудь с краю и косит глазами на мать. В этих глазах — восхищение и тихое обожание. Предать эти глаза! Наплевать на его любовь, преданность…

Ника листала альбом, и ее ярость принимала новые формы. Нет, она не прошла совсем, но из нее уходили первые поверхностные эмоции. Когда скрипнула дверь и на пороге возникла Элла, Ника осталась сидеть в той же позе, с альбомом в руках.

— Дочка, ты дома? — каким-то не своим, будто специально подобранным голосом спросила мама.

— Да, я здесь, — ровно ответила Ника с дивана.

— Я вот.., забежала к Тосе, рецепт отнесла.

— Не ври.

Мать остановилась между прихожей и гостиной.

Ника смотрела на нее. Мать прислушивалась, словно проверяла, нет ли здесь еще кого-нибудь.

— Если ты.., еще раз.., пойдешь к этому Альберту, я все расскажу папе!

Лицо матери мгновенно побелело, а затем приобрело малиновый оттенок. Затем снова, уже медленно, начало бледнеть. Ника холодно подумала о том, что если у матери сейчас начнется приступ, та упадет прямо здесь, на пороге, и тогда, чтобы пройти к телефону вызвать «скорую», Нике придется перешагивать через нее. Мать молчала, а грудь ее высоко вздымалась от волнения. Дышала она тяжело.

— Ты всю жизнь бегала от папы к чужим мужикам! Ты думала, я ничего не понимаю? Ты не стеснялась меня, даже когда мне было восемь лет! Я все видела! Ты вела себя как животное.

— Замолчи!

— Нет уж, слушай! Ты называла меня страшными словами, которых ребенку и слышать не нужно, а ведь все эти слова относятся к тебе самой!

— Не говори отцу, дочка, прошу тебя, — умоляюще заговорила мать. Впервые она говорила с Никой в таком тоне. — Я виновата перед тобой, проси чего хочешь, только не говори отцу, умоляю!

Ника мстительно почувствовала свою силу, и что-то нехорошее поднялось в душе и стало душить ее изнутри жарко и больно.

— Боишься! Боишься, что он бросит тебя! Он все вытерпел, белье твое руками стирал, а ты потом его надевала и бежала в посадку! Он всегда заботился о тебе, а ты предала его!

Нике тяжело давалось каждое слово, но она все говорила, и выходило хрипло и страшно.

— Не надо, доченька, не говори, прошу тебя, — повторяла мать, шаря руками перед собой. — Ты не понимаешь, ты еще мала! А когда вырастешь, ты поймешь меня.

— Тебя? Никогда!

— Ты на меня похожа, ты будешь точно такая, как я!

Мать пыталась найти Нику руками. Девушка поднялась и вихрем пронеслась мимо матери. Та двинулась на звук, шаря перед собой дрожащими руками.