Земля и море - Вилис Лацис

— Зачем? Это совсем ни к чему.

Она выглядела такой удрученной и несчастной, что Лаурису стало жаль ее.

— После твоего ухода я больше ни с кем не танцевала, — прошептала она. — Если ты считаешь, что я не должна была разговаривать и танцевать с другими…

— Рудит, дело совсем не в этом. Ты славная девушка, и я ни в чем тебя не упрекаю.

— И ты на меня не сердишься?

— Да нет же.

— И все опять хорошо?

— Да, Рудит, как всегда, — он даже попытался улыбнуться.

Она обрадованно прильнула к Лаурису. Чтобы окончательно рассеять ее сомнения, он пытался быть ласковым — таким, как прежде. Он старался внушить себе, что Рудите славная, нисколько не хуже той, что осталась там. Ободренная лаской Лауриса, Рудите принялась рассказывать о своих впечатлениях: как было весело на свадьбе, каким счастливым выглядит Алексис и как безумно любит его Аустра.

— Это, наверно, будет счастливая пара, — щебетала она. — Ведь они женились по любви.

— Да, конечно… — тихо проговорил Лаурис.

— Может быть, ты вечером придешь ко мне? — спросила Рудите. — Я покажу тебе фотокарточку Аустры. Она мне подарила ее на память при расставании.

— Приду, Рудит.

Оставшись один, Лаурис долго смотрел на море, видневшееся за дюнами. Кое-где еще плавали одинокие льдины с неровными, подтаявшими на солнце краями, но в них уже не было того голубоватого блеска, что зимой, они сделались грязными и темными. Набегавшая волна отламывала от них по кусочку, и эти кусочки постепенно таяли в соленой воде. На некоторых льдинах ютились стаи чаек.

Глава третья

1

Зима дольше всего держалась на озере. В то время как на полях и холмах снег почти сошел, вода еще была скрыта потемневшим льдом. Он с каждым днем все больше чернел и рыхлел, расседаясь и слоясь, как гниющее дерево, и достаточно было ударить ногой, чтобы ледяная глыба весом в полтонны рассыпалась в мелкую ледяную крошку.

Перед началом весенних полевых работ Эзериетис, как каждый год, нанял несколько новых работников на летний сезон: молодого парня Арвида, девушку Лиду и пастушка-подростка, немного поспорив с ними о плате. Старый Эзериетис знал, что безработных теперь много и можно платить поменьше. В конце концов ему удалось настоять на своем, и в усадьбе принялись за работу.

Мужчины приводили в порядок плуги и бороны, перековывали лошадей на весенние подковы, чинили загон для телят. Когда во дворе подсохло, женщины сгребли мусор. В парниках за клетью уже проращивали рассаду. Зябь была вспахана, и навоз вывезен еще по зиме, теперь оставалось ждать, пока поля обсохнут и растает земля, тогда можно и пахать.

Зандав по утрам вставал вместе со всеми и принимался за работу, но, несмотря на ее несложность, он первое время чувствовал себя новичком. В поселке Песчаном они сажали только картофель, и на весь поселок было две сохи, которые по мере надобности вместе с пахарями кочевали из дома в дом. Алексис, правда, видел, как пашут, но сам он никогда не держал в руках плуга. На каждом шагу ему теперь встречались незнакомые предметы, назначения которых он не знал, а если и знал, то не умел ими пользоваться.

Когда Зандав в первый раз запрягал лошадь в плуг, Арвид и Лида переглянулись с усмешкой. Потом они тихо шептались о чем-то в людской. Зандав понял, что его работа подверглась критике и признана неполноценной, может быть даже смешной. Нередко случалось, что кто-нибудь из домашних приходил и, самоуверенно улыбаясь, переделывал только что законченную им работу. Он чувствовал себя не мастером, а учеником, самым незначительным в доме человеком. Его могли разыграть, и он бы даже не понял этого, ибо такова обычно участь новичка.

День принадлежал тяжелому, нелюбимому труду, зато когда наступал вечер, все дневные тяготы и неприятности уносило волной счастья, которое ощущалось в запахе цветущих яблонь, в медленно гаснущих далях горизонта и, главное, в ласке любимой женщины. Она тоже усердно трудилась весь день, ведь на ее плечах лежали обязанности хозяйки. Но Аустре эта работа была хорошо знакома, и она энергично, с деловитостью опытной хозяйки орудовала в своих владениях — кухне и коровнике. Ей не приходилось спрашивать у кого-либо совета или сомневаться в правильности своих действий.

Зандав не жаловался. В присутствии Аустры все неприятности забывались, и оставалось лишь ощущение счастья и радости, что на свете есть такое чудо, как она — друг и товарищ на всю жизнь. Ради нее забывалось однообразие жизни, мелочные заботы не тяготили. В присутствии Аустры неприглядное становилось прекрасным, а ничтожное — значительным.

Вечерами, когда все затихало и домашние отдыхали после трудового дня, молодые Зандавы открывали окно в своей комнате. До них долетали птичьи трели, белесым туманом поднимались вверх над полями влажные испарения земли. Тесно прижавшись друг к другу и сплетя в нежной ласке натруженные пальцы огрубелых рук, они безмолвно наслаждались красотой вечера. Им было хорошо. Беспокойство и нервное раздражение Зандава исчезали. Видя мужа счастливым, Аустра тоже была счастлива.

2

Миновал Иванов день с песнями «Лиго», горящими на холмах смоляными бочками, венками из зелени и цветов, кругами сыра и домашним пивом. Прошел дождь, отгремел гром, и в природе наступила знойная тишина.

«Дома теперь бельдюгу ловят, — думал Алексис, размахивая косой на лугу. — На море тишина, покой… Чайки сидят на песчаных отмелях, а по морю рассыпались рыбачьи лодки. Дымят по вечерам рыбокоптильни, и по всему поселку разносится аромат копченой рыбы. Самое прекрасное для рыбака время. Эх!..» — вздохнув, он стал точить косу. Точил, а сам все думал, совсем позабыв о том, что прокос сделан только наполовину и что до обеда нужно обкосить края огромного луга, чтобы можно было на ровное место пустить косилку. Взгляд Алексиса рассеянно скользил по полям, где уже начала желтеть рожь и колосился зеленый ячмень. Он не чувствовал запаха свежескошенной травы, не слышал крика уток в прибрежных камышах и звона кос за спиной, пока, наконец, работник Арвид не крикнул, чтобы Алексис посторонился, а то он скосит ему пятки. Задетый насмешкой парня, Зандав стиснул зубы, но промолчал. Его движения сделались более резкими, судорожными, коса задевала землю и вонзалась в маленькие, скрытые в траве кочки. Это привело его в еще большую ярость, и если бы не долголетняя привычка кропотливо возиться с сетями, приучившая подавлять нетерпение, он бы дал себе волю, сломав косу, ушел бы домой.

Все обратили внимание на его состояние. Он заметил, как кое-кто покусывал губы от сдерживаемого смеха, и до него доносились сказанные вполголоса обрывки фраз: «Не по нутру…», «Да разве такая работа ему понравится!..», «Если бы мы оставляли столько травы на прокосе, хозяин бы волчий паспорт дал, а тут что поделаешь — зять», «Верно, чистая комедия».

Зандав не огрызался на насмешников.

Постепенно он все же научился запрягать лошадь, приучил себя держать косу правильно, и его прокосы сделались такими же гладкими и ровными, как у остальных косцов. Единственное, чему Алексис упорно сопротивлялся, была обувь: он ни за что не соглашался надеть постолы, а ту пару, что приготовил для него тесть, вернул ему, сказав, что они никогда ему не понадобятся.

На первый взгляд могло показаться, что все обстоит благополучно. Зандав был здоров, сыт, любил жену и пользовался взаимностью. Да и тесть пока ничего плохого ему не сказал. Но где-то в глубине души тлела невидимая искра. Не все было в порядке — Алексис чувствовал неясную тревогу и скрытую тоску. Возможно, его угнетало сознание, что он не может равняться с другими, не может развернуть свои способности в естественных для него условиях, где они дали бы лучшие результаты.

Нет, он не жаловался. Ни Аустра, ни Эзериетис ни о чем не догадывались. Зандав начинал утром работу с жизнерадостной улыбкой, а вечером как бы смывал вместе с потом и пылью все хмурые морщины, залегшие днем на лице. Только внутреннее его состояние не соответствовало бодрой внешности, и радостно блестевшие глаза иногда казались утомленными, улыбка — принужденной.

В один из вечеров, когда Алексис с Яном задержались на покосе дольше обычного, Аустра отправилась их встречать на луг у берега реки, и они вместе возвращались домой. Поднимавшийся с озера туман осел на ближайших холмах и, медленно клубясь, плыл дальше, в низины. Где-то в поле тянул свою скрипучую песню дергач, над их головами с низким гудением пролетел жук. Дуновение легкого ветерка было теплым, как дыхание. Ян ушел вперед.

— Присядем, — предложила Аустра. — Какой прекрасный вечер, не правда ли?

Они присели на огромный валун.

— Алекси, ведь это просто удивительно, — шептала Аустра. — Здесь такой покой! Чего еще может желать человек! Прислушайся…